Она уныло улыбнулась.
- Да уж. Даже Норри думает, что это тупик.
- Это не тупик. Поэзия не ограничивается хайку и сонетами. Танцоры не должны быть роботами, выполняющими телами заученные движения.
- Они должны, если хотят зарабатывать на жизнь.
- Давай попытаемся через несколько лет. Может быть, тогда они будут готовы.
- Конечно. Подожди, я принесу нам чего-нибудь выпить.
Я спал с ней той ночью, в первый и последний раз. Утром я разломал декорации в гостиной, пока она упаковывала вещи. Я обещал писать. Обещал приехать и навестить, когда смогу. Я отнес ее сумки вниз, к машине, и затолкал внутрь. Поцеловал ее и помахал рукой на прощание. Пошел поискать чего-нибудь выпить, а в четыре часа утра на следующий день какой- то козел решил, что я выгляжу достаточно пьяным, и я разбил ему челюсть, нос и сломал два ребра, а потом упал рядом и заплакал. В понедельник утром я показался в студии со шляпой в руке, во рту у меня было, как в пепельнице автовокзала; я пополз на мою старую работу. Норри не задавала никаких вопросов. Что касается повышения цен на еду, то я прекратил есть что бы то ни было, кроме бурбона, и через полгода меня вышвырнули с работы. Так оно все и шло достаточно долго.
Я никогда не писал ей. После слов "Дорогая Шера…" я застревал.
Наконец я дошел до того состояния, когда продают видеоаппаратуру, чтобы надраться, но где-то внутри у меня щелкнуло реле, и я взял себя в руки. Аппаратура - это было все, что у меня осталось от жизни. Поэтому вместо ломбарда я пошел в местное отделение "Анонимные алкоголики" и протрезвел. Вскоре моя душа онемела и я перестал вздрагивать от боли, когда просыпался. Сотни раз я хотел стереть записи Шеры, которые все еще держал у себя - у нее были свои собственные копии, - но так и не смог. Время от времени я задумывался, что делает она, но не в силах был это выяснять. Если Норри и знала что-либо, она мне ничего не рассказывала. Она даже попыталась в третий раз восстановить меня на работе, но это уже было безнадежно. Репутация - ужасная штука после того, как вы ее потеряли. Мне повезло, что я нашел работу на образовательной телестанции в Нью- Брунсвике. Длинными были эти два года.
Видеотелефоны появились к 1995 году, я приобрел один и подключил его, не поставив в известность и не получив разрешения телефонной компании, которую ненавижу по-прежнему больше всего на? свете. Однажды вечером,
- дело было в июне, - маленькая лампочка, которую я поставил вместо проклятого звонка, начала медленно разгораться и гаснуть. Я включил звук на прием, включил также экран - на случай, если собеседник тоже имеет видеотелефон.
- Алло?
У нее действительно тоже был видеотелефон. Когда появилось лицо Шеры, мне в желудок рухнул ледяной куб страха, потому что я только было перестал видеть ее лицо повсюду, когда бросил пить - а в последнее время я подумывал, не стать ли снова на эту дорожку. Когда я моргнул, а она все еще оставалась там, мне стало самую малость легче, и я попытался заговорить.
Ничего не получилось.
- Привет, Чарли. Давно мы не виделись.
Со второй попытки удалось.
- Кажется, это было вчера. Вчерашний день какого-то другого человека.
- Да, правда. Чтобы найти тебя, я потратила несколько дней. Норри в Париже, а больше никто не знает, куда ты девался.
- Н-да. Как фермерство?
- Я… оставила эту затею, Чарли. Там приходится творить даже больше, чем в танцах, но это не одно и то же.
- Тогда чем же ты занимаешься?
- Работаю.
- Танцуешь?!?
- Да. Чарли, ты мне нужен. То есть я хочу сказать, что у меня есть для тебя работа. Мне нужны твои камеры и твой взгляд.
- Ни слова о квалификации. Не важно, какого рода помощь тебе нужна, я помогу. Где ты? Когда следующий самолет туда? Какие камеры мне нужно паковать?
- В Нью-Йорке; через час; никаких. Я не имела в виду буквально "твои" камеры - ну разве что ты в последнее время пользуешься GLX-5000s и "Хэмилтон Борд".
Я присвистнул, от чего сделалось больно губам.
- Мне это не по карману. Кроме того, я старомоден - люблю держать камеру в руках.
- Для этой работы ты будешь пользоваться камерой типа "Хэмилтон", и это будет "Мастерхром" с двадцатью каналами, совершенно новая модель.
- Ты что, выращиваешь маки на своей ферме? Или недавно выкопала бриллианты тяпкой?
- Тебе будет платить Брюс Кэррингтон.
Я моргнул.
- Ну что, успеешь на этот самолет, чтобы я тебе смогла все рассказать?
Отель "Нью Эйдж", спроси президентский номер.
- К чертям самолет, пойду пешком. Так будет быстрее.
Я прервал связь.
Как следовало из журнала "Тайм", который я читал в приемной дантиста, Брюс Кэррингтон был гениальной личностью; он стал мультимиллиардером, убедив ряд гигантов индустрии поддержать Скайфэк, огромный орбитальный Комплекс, который выбил фундамент из-под рынка кристаллических микросхем - и нескольких десятков других рынков тоже. Как мне помнится, какое-то редкое заболевание типа полиомиелита забрало у него обе ноги и поместило его в инвалидную коляску. Его ноги утратили силу, однако не утратили способность функционировать - в уменьшенной гравитации они действовали вполне сносно. Итак, он создал Скайфэк, основал шахты на Луне
- для того, чтобы поставлять оттуда дешевое сырье, и проводил большую часть времени на орбите, в условиях меньшей гравитации. На фотографии он выглядел довольно удачливым дельцом. Больше о нем мне ничего не было известно. Я вообще уделял мало внимания новостям, а космическим - тем более.
В то время "Нью Эйдж" был образцовым отелем в Нью-Йорке, отелем отелей, построенным на руинах "Шератона". Ультраэффективная система безопасности, пуленепробиваемые стекла, ковер пушистее воздуха и вестибюль того архитектурного стиля, который Джон Д. Мак-Дональд однажды назвал "Ранняя зубная пластинка". Здесь прямо-таки воняло деньгами. Я был рад, что приложил усилия для розыска галстука, и пожалел, что не начистил туфли. Потрясающий тип преградил мне дорогу, когда я вошел через шлюз. Он двигался и был сложен как самый сильный и крепкий вышибала, когда-либо виденный мной, а одет был и вел себя как дворецкий самого Господа. Он сказал, что его зовут Перри, с таким видом, как будто ожидал, что я не поверю. Затем спросил, может ли чем-нибудь мне помочь, с таким видом, будто серьезно в этом сомневался.
- Да, Перри. Ты не против задрать ногу?
- Чего?
- Ставлю двадцать долларов, что подметки надраены.
Он криво усмехнулся и не сдвинулся ни на дюйм.
- Кого вы хотели видеть?
- Шеру Драммон.
- Не числится.
- Президентский номер.
- О! - Забрезжил рассвет. - Леди мистера Кэррингтона. Так бы сразу и сказали. Подождите здесь, пожалуйста.
Пока он звонил, чтобы удостовериться в том, что меня ждут, приглядывая за мной и держа руку возле кармана, я попытался зажать сердце в кулаки из- менить выражение лица. Значит, вот как обстоят дела. Ну ладно. Значит, дела обстоят именно так.
Перри вернулся, протянул мне маленький кнопочный передатчик, с которым можно пройти по коридорам "Нью Эйджа", не попав под огонь из автоматических лазеров, и тщательно объяснил, что во мне появится большая дырка, если я сделаю попытку покинуть здание, не вернув передатчик. Из его поведения я заключил, что мне только что удалось перескочить через четыре ступеньки общественной лестницы. Я поблагодарил его, хотя будь я проклят если знаю зачем.
Следуя указаниям зеленых флюоресцирующих стрелочек на потолке, на котором не было лампочек, после долгого живописного пути я пришел в президентский номер. Шера ожидала меня возле двери, одетая во что-то наподобие пижамы ангела. Одеяние заставляло ее большое тело выглядеть утонченным.
- Привет, Чарли.
Я был веселым и сердечным.
- Привет, малышка. Недурственно. Как ты это содержишь?
- Это не я.
- Ну, тогда как Кэррингтон содержит тебя?
Спокойно, парень.
- Входи, Чарли.
И я вошел. Это походило на те апартаменты, где размещалась королева, когда посетила город, и я уверен, что она была в восторге. В гостиной можно было приземлиться на самолете, не разбудив никого в спальне. Там были два фортепиано, но только один камин (всего лишь достаточно большой, чтобы зажарить быка, не больше- надо же где-то и сэкономить, верно?).
Квадрофонически звучал Роджер Келлэвэй, и на какой-то безумный миг я было подумал, что он действительно находится в номере, играя на каком-то невидимом третьем фортепиано. Значит, вот как обстояли дела.
- Тебе что-нибудь принести, Чарли?
- Ну, само собой. Гашиш, "Цитролли Сью-прим". "Дом Периньон" для трубки.
Без тени улыбки она пошла в кабинет, напоминающий крошечный собор, и принесла в точности все, что я заказал. Сохраняя на лице выражение значительности, я закурил. Горло мое защекотали пузырьки, ощущение было исключительное. Я почувствовал, как расслабляюсь, а когда мы несколько раз передали друг другу мундштук наргиле, я понял, что и она расслабилась.
Тогда мы посмотрели друг на друга - по-настоящему посмотрели друг на друга, - потом на комнату вокруг, потом опять друг на друга. Одновременно мы разразились хохотом. Хохотом, который унес прочь все деньги, пропитавшие комнату, и оставил только роскошь обстановки в чистом виде.