На следующий день, наскоро попрощавшись с работниками миссии, собрав свои записи и получив наспех написанное рекомендательное письмо от Беде, я сел в старенький автокар, который вел один из сыновей главы хех Харранайа - влиятельного семейства в Ха - Сайане, и отправился на сууварскую границу. Бестолковщина этих дней почти стерлась из моей памяти - когда я хочу вспомнить, как я попал из Харрамена в Марегалль, выплывают смутные образы, отдельные слова - и ничего больше. Помню паром на Суувене - его обозначает для меня мычание коров в загоне. Международный аэропорт имени Келе в Суутерреме запомнил по ругательствам пилота - я опаздывал. Помню, как без гроша в кармане стоял на одной из улочек Марегалля - все деньги, заработанные на стажировке, истратил на дорогу. И потому пришлось добираться до дома родителей пешком. Я опоздал на четыре дня. Отца уже отпел местный священник из Школы Холле - мои родители придерживались Холлеанства, не смотря на то, что их сын стал историком Школы Ти - Сарата. Его тело кремировали - свинцовая капсула ничего не говорила моим глазам и рукам. Дальние родственники, не успевшие разъехаться по фермам, толклись во дворе как стая бездомных собак. Городской нотариус, с деланным безразличием пытавшийся разъяснить оставленное отцом завещание, что–то цедил над ядовито белыми бумагами. Я не узнал мать - старая сморщенная женщина с раскрасневшимся лицом, подслеповатые глаза немного косят, правая рука висит плетью, надрывный кашель - обвинение, вот что я увидел, обвинение в гибели чьих–то иллюзий, суровое обвинение, называющее меня "Лийо". Не узнал дом моего детства - кругом потемневшие стены, какие–то фотографии в сиротских жестяных рамах, трухлявые огрызки от срубленных тополей. Я был чужим, меня трясло - видимо, простудился на том пароме, что–то требовал от меня двоюродный дядя из Верхних Цапель - теребил за рукав, сердито дышал в ухо. Через два дня я уехал - попросту сбежал. Сбежал, чтобы никогда не вернуться - холодный, чужой и одинокий человек. Одиночеству не нужно возвращаться, если оно уже поселилось в этих стенах. Два одиночества - это слишком много даже для стен старого дома.
Помню, как Га - Каррен прочитал рекомендательное письмо, пожевал губами и передал мои записи магистру Керму, начальнику Юго - Восточного сектора. Так я стал младшим магистром и полноправным членом корпорации Изучающих, хотя большой радости не испытывал - все друзья по колледжу разъехались, среди работников Центра одни незнакомые лица, и Оген, - тот самый Оген, благодаря которому я познакомился с Кеной, два месяца назад погиб в Хот - Хохеррере. Он был прикомандирован к филиалу Школы - занимался современной политической историей Северного Хохерена по заданию дипломатического ведомства Школы. Одна из акций шовинистических молодчиков ХОХЕМа закончилась потасовкой с охранниками муниципалитета. Молодчики забрасывали посольства Центральных Сообществ аудиобомбами - полиция забрасывала молодчиков электромагнитными гранатами. Погибло несколько человек - как там оказался Оген, я так и не понял. Русоволосый мужчина с пробитой головой лежал на грязном асфальте - в тысяче километров от Сит - Хольмена, от меня, от прошлого… Ошеломленный этой новостью - новостью для меня, но не для мира, - я бросился в кампус Центра, вверх по лестнице, в комнату, где я жил. Перерыл все вещи, как безумный бросал книги, одежду, какие–то безделушки, подаренные мне неизвестно кем неизвестно когда, но так и не нашел брелок - тот самый брелок на удачу. Рыбу, что держит за хвост другую рыбу - смешной амулет от продавца кесе в Суутерребе. Где она осталась - в Ха - Сайане, на пароме, в аэрокаре Транспортной службы КАНАХАД? В Марегалле, среди постаревших стен и запаха срубленных тополей?.. Я не помнил. Удача ушла от меня.
Не знаю, что на меня нашло. Моя просьба перевода в Хот - Хохеррер, словно я пытался загладить свою непонятную вину перед несчастным Огеном, была отклонена директором Центра. Начальник Юго - Восточного сектора толстый Керм обиженно тряс головой и надувал безразмерные щеки - он не понимал моего безрассудства. Ведь испытательная работа в Стране Хвойного Дерева пришлась ему по душе - он рассчитывал на продолжение харраменских исследований. Га - Каррен как–то встретился со мной в кафетерии Центра и предложил взять небольшой отпуск - по состоянию душевного здоровья, так он выразился. Я удивился - и отказался. Решил взять себя в руки. Пришлось оправдываться перед Кермом и заняться синхронизацией Сууваро - Харраменского конфликта: шестидесятые годы, идея конфедерации, только что сброшен колониальный гнет Букнеркской Империи… Я пытался выгнать черные мысли, перестал посещать бульвар Приятных Встреч, пропадал целыми днями в Лабораториуме. Как–то выходя из главного здания Лабораториума, я обнаружил, что пришла осень - я устал, перед глазами кружились оранжевые листья, в воздухе витала меланхолия, было зябко, в кампус идти не хотелось. И я решил зайти в ближайшее кафе, что выпить горячего яблочного пунша - самое распространенное пойло в осеннем Сит - Хольмене. Среди незнакомых разгоряченных лиц увидел молодую привлекательную женщину. Она сидела за крайним столиком, одетая по последней моде, смотрела на листья и маленькими глотками пила пунш из глиняной чашки. Ничего не соображая, я взял вместо пунша горячего вина, осторожно - словно стул был не из дешевой пластмассы, а из драгоценного хольмекского фарфора, - сел за столик, и зачарованно рассматривая костяной гребень в каштановых волосах, тихо сказал:
- Осень.
Ее глаза расширились, потом она улыбнулась, будто все эти три года она была здесь, никуда не уезжала, и смерть и отчаяние не поселилось в моем сердце, и все та же осень шептала слезливые песни вечерних улиц.
- А ты не изменился, хотя… - она надула губы, как бы подбирая подходящее слово, потом рассмеялась: - Немного осунулся, весь какой–то взъерошенный…
Я кивал головой, пьянел от вина и слушал Кену, мою Кену, переставшую быть моей, Кену покинувшую и Кену вернувшуюся, Кену–рядом–со-мной. Пьянел и ничего не понимал. Она приехала на симпозиум миссионеров, посвященный экономической интеграции Западных сообществ. Уже три дня здесь, в Сит - Хольмене, живет в гостинице "Золотой Цветок". Она - генеральный куратор миссий Ти - Сарата в Колониальном Содружестве Су - Дальмерен. Дел по горло, так и не вышла замуж, обзавелась друзьями чуть ли не по всему Изученному миру, переболела бронхитом, написала диссертацию по культурной ассимиляции эмигрантов Второй волны, получила степень старшего магистра, увлекается Гесселем.
- А как ты? - спросила Кена, и от ее вопроса все сжалось внутри, захотелось жестокости - гневных скучных слов, пощечин, слез, но я смотрел на свои руки, беспомощно лежавшие на столе среди скомканных бумажек и пустых кружек, неумело кривил губы в улыбке.
- Да так себе… - Что мне рассказать ей? О харраменском забытьи? Смерть отца, чей голос я не могу вспомнить? Оген, чье имя давно стерлось из ее памяти? Усатый продавец удачи из Суутерреба?..
Я с трудом карабкался в лабиринте слов, и чтобы спасти себя и ее от ужасной неловкости, спрашивал о давних знакомых, о тех колонистах - глупых колонистах, не понимающих значения Истории, из ее писем. Говорил, а сам пытался разгрести среди потухших углей хоть что–то, напоминающее мне Кену - боль, надежду, тоску, страсть и отчаяние. Но ничего не находил - любовные слова, пожухшие, истершиеся, суетливые метания глупого юнца, ворох никому не нужных писем, перевязанных веревкой. Две жизни - две разных жизни, случайно встретившихся в вечернем кафе. Может, она ждала угрызений? Воспоминаний?.. Нет, не похоже. Спокойное уверенное лицо человека, нашедшего себя в хаосе обыденного мира. Она весело смеялась, мы шутили - точнее шутили две маски, с трудом одетые на наши лица, а не мы сами. В ее потемневших глазах читался вопрос: "У тебя есть кто–то?" - или мне это казалось?..
Кена предложила встретиться по окончанию симпозиума:
- Здесь, и опять яблочный пунш!
Я согласился, и когда мы выходили навстречу ночному ветру и обманчивым играм фонарей, она поцеловала меня в щеку и шутливо помахала рукой:
- Обязательно, слышишь!
Я кивал головой, посылал воздушные поцелуи и дождавшись, когда темная фигурка Кены исчезнет в общественном авто, повернулся и, шатаясь, побрел по хрупким листьям. Через два дня я позвонил в приемную Гуманитарной службы Школы Ти - Сарата и узнал, что она уехала в Дальмерен - сразу же после симпозиума. "Извините, но никаких сообщений Кена Каринер вам не оставила" - сказал мне осуждающий женский голос в наушнике электрофона.