Получив нежданные рекомендации от Варрена, я продолжил обучение в Центре историометрических исследований, что располагался при Хольменском филиале Школы Ти - Сарата. Шефство надо мной взял старший магистр Га - Каррен, уроженец Великого Маальма, старый приятель Варрена и большой фанатик исторической науки. Он быстро покончил с моими любовными переживаниями - нагрузил работой меня так, что порой я забывал, какой месяц на дворе. Здание Лабораториума ЦИМИ стало для меня родным домом - неделями я мог спать и питаться в одном из жилых боксов. Каждую литанию я произносил с упованием на скорую работу - верил, что работа поможет мне забыть Марегалль, Кену, улицу Скульпторов… Первая работа пришла из Харрамена - далекой страны Юго–восточного сектора. Я мало что знал о Хвойном Крае - общие историометрические таблицы, несколько дат, спутанные змеи границ на картах Наблюдательного Совета. "Эта твоя стажировка, Лийо, - говорил Га - Каррен, улыбаясь тонкими губами, - После ее прохождения можешь считать себя историком…" Он похлопал меня по плечу, и на следующий день я сел на магнитоэспресс "Хольмен - Суувар". Друзья уговаривали воспользоваться одной из авиалиний КАНАХАД, но я отказался: аэрокаров откровенно побаивался, как все консервативные уроженцы Марегалля. Большие окна экспресса давали прекрасную возможность насладиться ландшафтами стран, что пересекал за двое суток экспресс - подумать страшно, чуть ли не полмира! Еще полвека назад для этого потребовалось не меньше двух недель, а сейчас… Перед глазами пролетали индустриальные районы Хольмена и Великого Онрена, зеленые луга и белые фермы Северного Хохерена, безкрайние степи Южного Хохерена, утыканные белыми хлопьями - стадами овец, палящая жара Великой Пустыни, выжигающая стекла нестерпимым белым огнем своих песков. Древние горы Букнерка, и такие же древние букнеркские города, помнящие те времена, когда варвары-Оотабакаам обитали на Горе Мира. И, наконец, речные долины Суувара - то и дело экспресс пересекал притоки Большой реки через танцующие арки мостов. Я видел рыбацкие лодочки, широкие паромы, грузные суда, перевозившие лес и пшеницу, и многочисленные радуги - словно воздушные отражения мостов на теле Долины. Никогда я не видел столько радуг, как в Сууваре… Я вышел в конечной станции - третья платформа Суутеррема, Западный Суувар. В Харрамен магнитопоезда не ходили - отсутствовало железнодорожное сообщение. Только автокары, а еще летали аэрокары небольших коммерческих компаний. Конечно же, поезду автокаром, - решил я и взялся за ручку баула, весь мой нехитрый багаж умещался в нем. Моросило, камни мостовой лоснились, как спины сонных рыбешек. Я прыгал через лужи, направляясь на Новый вокзал - водители немногочисленных здесь авто сигналили мне вдогонку. У здания вокзала купил порцию сууварского кесе - маринованной рыбы, запеченной в тесте. Продавец, невысокий пожилой мужчина с длинными усами, придававшими ему несколько печальный вид, предложил мне маленький брелок - рыба, держащая другую рыбу за хвост.
- Возьмите, вам понадобится удача, я знаю… - он был лойменом, последователем Речной религии, он верил в судьбу.
Я не стал отказываться и принял подарок. Удача мне сопутствовала - я успел на маршрутный автокар, идущий в Восточный Суувар, на границу с Хвойной страной. Почти день трясся в маленькой старой машине, больше похожей на грузовую, чем на пассажирскую. Со мной ехали люди с какими–то тюками, сумками и свертками, они от тряски расползались по всей машине - странные ожившие зверьки, - хватали за ноги, тыкались в бок. Водитель, вертлявый парень в узком сууварском сюртуке, каждый раз кричал "кому на выход" - из–за радиоприемника ничего не было слышно, передавали матч по игре "передай гарпун", мужчины смеялись и хлопали себя по ляжкам, женщины недовольно цыкали, дети плакали, сумки падали, а за стеклом лил дождь и ничего не было видно. Под вечер я приехал в Сууваратт, столицу Восточного Суувара, мокрый, уставший, но безмерно счастливый - скоро начнется моя стажировка, жизнь обретет утраченный смысл, так я думал. Удача сопутствовала меня и здесь: через два часа грузовой автокар одной из торговых компаний Восточного Суувара, груженный зерном, повез меня в Харрамен. Из дождя я попал снова в дождь. Харраменский дождь отличался от своего сууварского собрата - он был мелкий, дремотный и никуда не спешил, о нем нельзя было сказать, что он "шёл", никуда он не шёл - скорее парил в тягучем воздухе, а не падал на землю. Грузовик трясло на ухабах - узкая дорога петляла в холмах, озаряясь на мгновение неверным светом - это сигналили встречные грузовики, везущие телячью кожу и мед. На следующий день я приехал в Ха - Найар - центр общины Ха - Найарат. Меня окружили запахи телячьей кожи, дыма, меда и хвои - ее горьковатый аромат царил везде, и был самых разных оттенков. Отсюда до пункта назначения - селения Ха - Сайан, я добирался полдня на обыкновенной телеге, отгоняя ленивых пчел веточкой ойхара - единственного дерева в этой стране. Меня встретил старший магистр по имени Беде, он был сууварцем по происхождению и руководителем научной миссии в Ха - Сайане. Так я начал свою стажировку, и так я погрузился в медленное течение размеренной харраменской жизни…
В миссии работало семь человек - и слава Основателям, ни одной девушки. Я боялся, что любая молодая девушка–стажер напомнит мне о превратностях любовных привязанностей, я не смогу спокойно заниматься своим делом, но обошлось. "Вторая Нижне - Харраменская научная миссия Ти - Сарата" - название было намного больше, нежели деревянный дом, в котором она размещалась. Беде, молчаливый мужчина лет сорока, совмещал научную деятельность историка со священническим саном - он представлял в общине Школу Ти - Сарата, впрочем, без большого успеха. Мы ездили по харраменским общинам, собирали наработанный материал полевых групп, а потом занимались синхронизацией исторических последовательностей. Скорее занимался я и еще совсем молодой Рассенен - Беде часто отлучался: ездил на проведение литургии в группы миссионеров или по приглашению лло, предводителей общин. День сменял день, месяц следовал за месяцем. Тут не было привычного летоисчисления - двадцать лет составляли Малый круг, а одиннадцать Малых кругов - я подозреваю, по количеству общин Хвойного Края, - один Большой круг. Шел год Пестрого Кабана, и я забывал Кену. Когда мы не работали, то участвовали в харраменских сезонных праздниках: пили медовый сидр и курили ритуальный хо - острую травяную смесь в трубке, вырезанной из корешка молодого ойхара. Я каждый раз кашлял, когда затягивался, - для меня единственный минус харраменского гостеприимства, а Рассенен, приноровившийся к хо, смеялся надо мной и в шутку величал "зазнавшимся миссионером". Истории как таковой в Харрамене не существовало - к большому моему разочарованию, да простят меня Основатели. Если бы не Сууварская оккупация и Букнеркская экспансия три века тому назад - о Харрамене не знал бы ни один из жителей Центральных Сообществ. Наше занятие, по сути, сводилось к совмещению исторической реальности Центральных Сообществ и вневременья Харрамена - занятие увлекательное, но слишком утомительное. То, что видел я - выделка кож, пчеловодство, сезонные праздники, брачные обряды, шаманские таинства местных жрецов и царство вечно зеленых ойхаров, мог бы увидеть кто–нибудь другой - тысячу лет назад. Течение жизни убеждало меня в том, что и через тысячу лет все останется здесь по–прежнему. Хвойная Страна не знала кровопролитных войн и восстаний, революций и контрреволюций, безумства реформаторов и безумства консерваторов, партий и выборов - здесь не было партий, и никого никуда не избирали. "Мы создаем здесь то, чего не существует - Историю," - грустно шутил Рассенен. Из года в год, из века в век царствовал один себбе - это самое распространенное словечко в Харрамене, которое можно было перевести как "религия", "закон", "установленный порядок", но и как "традиция", "обычай", "культура", "жизнь". Никто не переводил это слово, никто не занимался его толкованием, никто не комментировал - они просто жили согласно себбе. Бесполезно объяснять харрамену, что было прошлое и что будет будущее, когда единственное Сейчас непреходяще. Изменения - это капли дождя, мерный рост злаков, гудение пчел, рождение ребенка, смерть повзрослевшего ребенка, забывшего с годами, что такое детство, жаркое лето, сумрачная осень, полнолунье и солнцестояние, смех и слезы, - но не государственные декреты и не смена правителей. Для жизни нет ничего важнее жизни, разве что смерть, - этому меня научили общины Харрамена. Любовь приходит и уходит, остаются плоды любви - будь они сладкие или горькие, нужно ценить их. Я повторял, словно заклинание, глядя в огонь костра, убаюканный медовым сидром, словно какой–то ойхарат, харраменский жрец: "Ничто не менялось - ничто не изменится…" Погружался в толщи тысячелетних обычаев и суеверий, пытаясь исцелить свою душу и сердце, но не заметил, как вместо исцеления приходило забвение, и я переставал быть Лийо Леванненом - сомневающимся, ищущим, брошенным, найденным, живым. Переставал быть историком. Вечно зеленые ойхары отняв смерть моих надежд, лишили мою грудь боли, напоминающей мне, что я жив.
Оцепенение нарушил Беде. Поздним вечером, когда месяц луны купался в черном бархате весенней ночи, он пришел с радиостанции - единственной во всем Харрамене. Беде вошел в дом, сел на маленькую лавку, что на всю стену - как во всех харраменских домах, и усталым голосом сообщил мне: срок стажировки истекает, прислали сообщение из Сит - Хольмена.
- Я вынужден рассказать тебе печальную новость.
Я почему–то подумал о матери - впервые за целый год, но ошибся.
- Тебе нужно ехать на неделю раньше - умер твой отец. Родственники из Марегалля обратились в Центр в поисках тебя, из Центра послали запрос, и тебе необходимо выезжать, немедленно, может, успеешь на похороны…