С другой стороны, это не стихотворение, он никогда не писал стихов, даже в юности, почему ему пришли в голову рифмованные строчки? Скорее всего, точку нужно поставить там, где строка обрывается, не искать несуществующее окончание, а попытаться уловить смысл уже написанного текста.
Терехов зафиксировал файл и выключил компьютер. Нужно было идти, а над смыслом их общей жизни он успеет подумать. Может, по дороге, может потом, вместе с Жанной, когда они будут лежать под одеялом, прижавшись друг к другу, и слышать, как над диваном тихо щелкают часы.
"в начале той дороги, которой нет"
Какое может быть начало у не существующей дороги? И если дороги нет, как по ней идти?
Потому у нас ничего и не получается, что мы собираемся идти по дороге, которой нет на самом деле? - подумал он. И еще: наша мысль линейна, направлена в пространстве и времени, а там, где мы существуем, как целое, мысль не возникает, не развивается и не исчезает, она просто есть, а понятие "там" отсутствует, и пока я в своем человеческом теле своим человеческим мозгом пытаюсь понять себя - вечного, нездешнего, реального, придуманного, бессильного в этом мире и всемогущего в том, - пока я пытаюсь это понять и принять, я не могу быть собой, потому что мозг мой к принятию таких идей не приспособлен.
И что же делать?
Как Ресовцев - покончить с этим телом, чтобы жить?
Но ведь и Эдик на самом деле не живет, потому что здесь остались мы: я, Жанна, Олег, без которых он лишь одинокий палец на чьей-то ладони.
Ресовцев не может вернуться, а мы боимся, не хотим, не можем расстаться с земными телами.
Если я живу на Земле, значит, это и было моим природным предопределением. И Жанна не просто так родилась на этой планете, и Олег, и встретились мы на одном пятачке не случайно.
Для чего?
Зачем клеткам организма понимать свое назначение? Нужно ли им, разбросанным по жизненно важным органам, стремиться быть вместе, желать встреч, понимания друг друга и общего целого? Нужно ли это организму, клетками которого мы являемся?
Почему? - подумал Терехов. - Почему я решил, что мы всего лишь клетки - такие, как кожный эпителий на моей ладони, вдруг осознавший себя, понявший, что ноготь на большом пальце ох как красив, и влюбившийся в него, и пожелавший быть с ним вместе?..
А мне это нужно - чтобы кожный эпителий и ноготь?..
Я совсем запутался.
Глава тридцать вторая
- Ее вторые сутки нигде нет, - сокрушенно сказала Белла Константиновна. - Как ушла вчера с работы - так с концами. Домой не возвращалась, у Юлика не появлялась тоже, он рвет и мечет, думает, дурачок, что Варька с кем-то спуталась… Глупости, он Варю совершенно не знает! С ней случилось что-то страшное…
- А что милиция? - перебил Терехов.
- А что милиция, - Белла Константиновна продолжила, будто не прерывала начатой фразы, - в милиции сказали, что будут искать, но не сегодня, нужно, чтобы прошло трое суток, и чтобы родственники за эти дни подумали, куда она могла уехать, потому что по всем больницам звонили, и даже по этим… язык не поворачивается сказать…
- Морги, - подсказал Терехов.
- Да, туда тоже звонили - ничего. Просто исчезла Варька, и тут у нас говорят, что она слишком много в последнее время работала с авторами, которые о пришельцах пишут, она обычно детективы редактировала, а на той неделе ее из фантастики попросили, лишняя подработка не мешает, она взялась…
- При чем здесь пришельцы? - прервал Терехов.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в коридоре ждала Жанна, Олег тоже ждал, но не здесь, он был у себя в отделении, перелистывал страницы уголовного дела, но мыслями был в голове у Терехова, и это Олег, не сдержавшись, сказал "При чем здесь пришельцы?". Терехов был того же мнения, а потому от себя добавил:
- Чушь все это.
Разговаривая, Терехов разглядывал поверхность Вариного стола. Варя успела прочитать текст предисловия, а потом, что-то в себе поняв и приняв быстрое и неудержимое решение, все оставила и пошла…
Где листок? На столе было много бумаги - стопкой, вразброс, в папках и просто так, с отпечатанным текстом, листы, исписанные авторучкой, и чистые…
Вот.
Лист лежал наполовину прикрытый стопкой распечаток - кто-то уже после ухода Варвары принес и положил сверху. Терехов вытащил лист, сложил вчетверо и сунул в карман пиджака.
Что теперь?
Ничего, - сказал Ресовцев. - Будете готовы - поймете. А пока живите в этом… в таком…
- В каком? - пробормотал Терехов. - Вполне приемлемый мир. Я привык. Каким окажется тот…
Мириться лучше со знакомым злом, - процитировал Ресовцев, - чем бегством к незнакомому стремиться.
- Конечно, - сказал Терехов. - Боязнь страны, откуда ни один не возвращался…
- Что? - переспросила Белла Константиновна, прервав нескончаемую речь. - Вы что-то сказали, Владимир Эрнстович?
- Не знаю, стоит ли мне идти в милицию. Что я скажу? Не было в нашем с Варей разговоре ничего особенного. Обычный треп. До свидания…
Он вышел в коридор, достал лист из кармана и, разорвав на мелкие части, бросил в урну.
* * *
- Добрый вечер, дорогой Владимир Эрнстович! - нараспев проговорила Лидия Марковна, выглянув из своей квартиры, когда Терехов поднимался по лестнице.
- Добрый вечер, - рассеянно отозвался Терехов, споривший в это время с Олегом о том, морально ли и правильно ли сообщать людям истину об их действительном предназначении и истинном способе существования в многомерном мире. Олег полагал, что говорить нужно, даже кричать, если никто не захочет слушать и понимать. И напрасно Володя с Эдиком уничтожили предисловие, это код, мантра, самые нужные для каждого слова, все должны знать их прежде, чем читать "Элинор".
Почему я должен решать, каким быть человеку? - возразил Терехов. - В каком мире жить?
Даже я не готов. Мы не готовы.
- Входи, - сказала Жанна, впустила Терехова в прихожую, поцеловала его в губы, и он ответил, но думал о другом и не почувствовал не только сладости, но даже возбуждения.
Не думай об этом сейчас, - сказала Жанна. - Пока мы здесь, мне это необходимо, я должна ощущать себя женщиной, желанной, такой, какая тебе нужна…
Да, да, да, - сказал Терехов, и что-то изменилось в нем и вокруг: он не в прихожей был, а в комнате, но не в той, где стоял привычный ему диван и привычный ему стол и где висел на стене знакомый ему пейзаж; комната, в которую он вошел с Жанной, была меньше, и потолок был ниже, и стола в ней не оказалось, диван стоял, но не тот, а короткий, с приятного, опалового цвета, обивкой, лечь на такой диван было невозможно, а сидеть, наверно, очень удобно - сидеть вдвоем, обнявшись; они с Жанной так и сделали.
Перед ними на выкрашенной светло-зеленой масляной краской стене была нарисована рамка, обычная, под темное дерево, выпуклая на вид, большая, метра полтора в высоту и больше двух в ширину. Внутри рамки была стена, и Терехов подумал, что это верх примитивизма - нарисовать стену, на которой повешена картина, - но что-то опять сдвинулось в его сознании, он потерял Жанну, хотя она сидела рядом и плечом, локтем, ладонью правой руки он ощущал ее присутствие. Олег исчез тоже, и Ресовцев пропал, Терехов остался один - он и рама, - и внутри картины наметилось какое-то движение, но исчезло.
Не может все оказаться так просто - подойти к стене, войти в нарисованную раму, перешагнуть, будто заборчик, и все: будет новый мир, новая жизнь, старую не вернуть, это страшно, но тогда они будут вместе, даже не вместе, а просто одним существом - он, Жанна, Олег, Эдик и кто-то еще, и еще что-то…
Только шаг.
Слишком просто, банально и, скорее всего, неправильно. Наверняка не для того эта картина, и эта комната, и эти мысли.
А для чего?
Он остался один. Значит, должен что-то для себя решить.
Он знал, что Жанна рядом, но ощущение ее присутствия исчезло, и ему стало страшно, захотелось вернуть ушедшее мгновение. Он мог вернуть все, и все повторить, для этого нужно было всего лишь…
Что?
Стать собой. Настоящим. Но тогда они с Жанной, Эдиком и Олегом окажутся частью чьего-то "я", и что тогда останется от их личных отношений, которые он старался сохранить?
Хватит. Ты можешь стать, наконец, собой, Терехов? Или способен только писать длинные, повторяющие друг друга истории?
Он встал и пошел к висевшей на стене раме, но пока размышлял, исчезли и рама, и стена, и шел Терехов в ватной пустоте - не шел, а плыл, не плыл, а, возможно, летел. Наверно, я умер, подумал Терехов, наверно, чтобы стать собой, нужно все-таки умереть в обычном четырехмерном мире. Сначала умер Ресовцев, теперь я, а потом умрут Жанна и Олег, и тогда мы сможем стать тем, кто…
Тем, что…
Если бы мог, он бы вернулся. Но он не мог.
Наверно, подумал Терехов, я уже принял решение. А решение необратимо.
Он вспомнил, как в восьмом классе мучился, решая простую дилемму: дать ли по шее Данику Плоткину за то, что тот обидел Нику Портнову? Обиделась ли Ника на самом деле, он не знал, но было ощущение - надо дать сдачи, защитить, но тогда придется драться, а Даник парень сильный и его непременно побьет, Ника это увидит, и какой смысл в том, чтобы дать Данику по шее, если ни мести толком не будет, ни авторитета в Никиных глазах?