* * *
Пламя ревело, длинные алые языки уходили в ночное небо.
Дом горел.
Горели все четыре стены. Упавшей этажеркой пылала веранда. Саднили изодранные до крови и во многих местах обожжённые руки.
И зверски болела голова…
Милка отодрала доску от наполовину разобранной внутренней стенки и швырнула в огонь. С трудом увернулась от метрового асбестпласта, лист ударил по голым ногам. Но не разбился, что очень кстати - Вежливый не умещался под столом, он нигде не смог бы уместиться целиком, из-за чего вызывал у Милки почти родственные чувства, а за этой первой многокилограммовой ласточкой последуют и другие. И хвала богам, всем вместе взятым, что прежний владелец не присобачил тут настоящую крышу.
Милка затоптала тлеющую половицу и вновь остервенело принялась за остатки стены, орудуя прикостёрным шестом, как ломом. Оторвала длинную притолоку, повалила вертикальное опорное бревно. Тяжёлое, зараза, зато хватит надолго, бревно хорошее, так-так-так, сюда его, вдоль стены, за которой когда-то была веранда, а то тут что-то уже почти совсем всё прогорело… Сверху - кучу мелочи, для быстроты… Так… Эту доску куда? Ага, вон туда…
Сверху сыпалась всякая горящая пакость, и потому Милка натянула на голову пальто, уже местами прожжённое. Самое неприятное началось, когда закапала тающая смола. Но с этим тоже справилась, и даже обратила на пользу, вовремя отодрав уже мягкие, но еще не окончательно расплавившиеся куски изолята и покидав их в затухающий костёр. Они хорошо горят. И, главное, долго.
К этому времени стенки практически не осталось. Так, пара балок да дверная рама.
Рама горела хорошо. Ярко. С брёвнами труднее - уж больно долго они разгораются. Хотя, с другой стороны, рамы и прогорают быстро, а брёвна - шалишь…
Милка огляделась.
Стена огня окружала её со всех сторон. Вернее, сами стены были огнем, она подожгла их, когда поняла, что разбирать - слишком долго.
Только сверху - серая муть.
А Милка как-то и не заметила, что крыши уже нет…
Впрочем, и огонь не такой уж сплошной. На месте бывшей второй комнаты истончается, образуя длинные чёрные дыры. Самую большую Милка задвинула диваном. Попыталась подтащить к другой сундук, но он развалился, и пришлось раскидать по кускам. Оттащила к Вежливому ворох старой одежды и одеяло, а стол забрала - крыши не было, значит, и падать больше нечему - и сунула в огонь целиком. Можно было попытаться его разломать, все равно столешница каменная и гореть не будет, но слишком уж влом…
А огонь догорал…
Вместо стены пламени их теперь окружало два огненных кольца, вернее - квадрата. Одно, пошире и повыше - по нижнему остову бывшей сторожки, второе - по верхней навесной обводке, там горел заливший арматуру битум.
Стен больше не было…
Правда, был ещё буфет. И табуретка… Впрочем - ошибочка. Табуретки уже нет.
Осколки стаканов хрустнули под ногами, затрещало старое дерево и с гулом взвилось в темноту рыжее пламя.
Хорошее дерево. Сухое.
Его хватит минут на двадцать.
Наверное…
Можно отодрать половицы. И, наверное, минут через десять она так и сделает. Может быть - даже через пять. Может быть даже - прямо сейчас…
Как же болит голова!..
Половицы трещали, не поддаваясь, вогнать между ними шест очень непросто. Но ломать - не строить. Это и ёжику, знаете ли…
А огонь догорал…
Прогорал битум - верхнее кольцо уже совсем не такое яркое и цельное, как полчаса назад. Прогорали и доски.
Теперь уже действительно - всё…
Милка села на бетонный пол рядом с ворохом одежды, в которую Вежливый зарылся с головой. Огонь умирал. Голова раскалывалась так, словно верхнюю часть черепа сняли и надели другую, размера на четыре меньше, и теперь кости сдавливают со всех сторон, мешают думать, режут мысли на ма-а-аленькие дольки…
Она закрыла глаза.
Потом открыла.
Моргнула, не веря глазам. Раньше мешал близкий огонь, а сейчас, когда он прогорал, истаивая до полной прозрачности, сквозь сливающиеся серо-чёрные дыры потихоньку проступали деревья, лес и светлое небо.
Не серое - жёлто-розовое.
Там, за опадающей полосой настенного огня, разгоралась другая, такая же яркая, но только дальше и выше, за зубчатой кромкой дальних сосен.
* * *
Глаз Милка не закрывала.
Просто провалилась в черноту. Проснулась от жары - послеполуденное солнце припекало не хуже южного.
- Доброе утро, Вежливый! - потянулась, прислушиваясь к ощущениям. Хмыкнула. - А у меня голова не болит. Совсем, представляешь?!
Он не улыбнулся в ответ.
И сразу угасло солнечное очарование дня.
- Вежливый, какая же ты сволочь, а?! Почему не разбудил раньше?
- Зато теперь у тебя ничего не болит… А до города недалеко.
Она покачала головой:
- Часа три. Ну, два, если повезёт. Да пока ещё кого из наших найду… Нет, уже не успею…
- Может, и успеешь.
- Не ври мне, Вежливый. Даже не пытайся. Всё равно не умеешь…
- Странный всё-таки у вас язык.
- Какой уж есть. Пить хочешь? А я хочу.
Вода была ледяной, обожгла горло, заломила зубы.
- Тебя как зовут-то хоть?
- Сиеста.
- Смешно, - она попробовала это имя на вкус, стараясь, чтобы не очень дрожали губы. Словно обычный обмен любезностями. - Знаешь, у нас так называют послеполуденный отдых. Неплохо мы с тобой отдохнули…
- А тебя - как?
- Лю… Милка! - мотнула головой, в последний момент разозлившись на себя за попытку представится почти что официально. Он то ли не заметил, то ли не обратил внимания. Повторил:
- Юм-мика-а…
Поправлять она не стала.
Какая разница? Особенно - теперь.
- Летят… - сказал он негромко и почти удивлённо.
Милка вскинула голову.
Серебристый диск наискосок вспорол тёмно-голубое небо, на секунду завис сбоку от острова и мягко спланировал прямо на топкий берег.
Вот и всё.
И даже быстрее, чем думали…
- Они не приходят днём! - Вежливый попытался сесть. Не смог, повалился обратно. Сиеста, поправила она себя. Не Вежливый, а Сиеста. У него есть имя.
- Значит, приходят… есть такой суперский гаджет для глаз - называется тёмные очки.
Голос звучал ровно.
И прекрасно…
- Им нельзя очки, ты не понимаешь… Им глаза нужны… Глаза в глаза… Они не могут работать в очках!.. Или они придумали что-то другое, или…
Люк распахнулся и на мокрую траву вышли двое.
И Милку заколотила крупная дрожь.
И что-то полукрикнул-полупропел Сиеста - радостное, на своём. А один из спустившихся поднял волосы на затылке, приветствуя, и они засияли с яркостью электросварки. Это было видно даже на солнце. А второй как-то просто и совсем по-человечески помахал рукой…
- Юмика-а, это Кес! А вон тот - Тиоми, это наши, наши, понимаешь!.. - и ещё что-то, опять по-своему.
Не те.
Вернее - как раз те самые, которые и надо. То же племя трёхметровых и стрекозиноглазых лапочек. К тому же - знакомые…
А потом он сказал им что-то про неё - не слишком плохое, потому что эта пара дружно перевела на неё фасетки и отсалютовала шевелюрами.
А потом, когда Сиесту уже засунули в диск, тот, кого назвали Кесом, обернулся и ещё раз махнул рукой - уже ей, персонально.
А потом диск серебристой молнией резанул по глазам.
А потом…
А всё.
Действительно, всё.
Даже до города подбросить не предложили…
* * *
Милка села на обгоревшие доски, сложила на коленях ноющие руки. Но не заплакала, хотя и хотелось. Очень.
Глупо.
Правда же, глупо злиться по таким пустякам. Живы - и ладно, остальное приложится. В самом деле - как ты себе это представляла? Летающая тарелочка над центром Красноярска среди белого дня, подбрасывающая тебя до подъезда общаги?..
Ага.
И-мен-но.
Вот видишь.
Самой смешно.
Сторожки вот только жаль…
Враги сожгли родную хату… А тут не враги даже - сама. Во имя великой победы над мерзкими инопланетными захватчиками. И так далее. И тому подобное.
Ага.
Какой кретин придумал, что после победы обязательно надо скакать от радости и в воздух что-то там бросать? Ни малейшего желания ни то, что скакать - просто шевелиться. Что - победа ненастоящая? Еще какая настоящая! Нет, шалишь, свой вклад в звёздные войны Милка внесла, и отобрать его никому не даст. Хотелось бы, конечно, медальку какую на память, или там часы с дарственной… Говорят, когда-то вручали именное оружие… карманный бластер с гравировкой от ихнего президента - или кто там у них. Юрок бы от зависти умер. Вот ведь чёрт - не спросила даже, есть ли у них президент…
Впрочем, мы - люди не гордые. Нам и осознания собственного вклада вполне достаточно…
Только вот почему-то плакать хочется.
Смешно.
Неужели всего лишь из-за того, что до города не подбросили?..
Или всё дело в том, что как-то уже привыкла считать этого устроителя межпланетных катастроф своей персональной собственностью, и уже даже планы кое-какие строила, прикидывала, как ребята отреагируют, ежели в город его притащить и познакомить… А тут появились взрослые дяди - и отобрали любимую игрушку?
Смешно.
Тихий писк заставил её опустить голову. На колени, царапая кожу коготками, забралась перемазанная сажей Крыска. Надо же! Не сбежала. Стоит, трясётся, разевает мелкую пасть в почти беззвучном шипении - голос, похоже, сорвала.
Милка погладила чёрную мордочку, встала, пристроив Крыску на груди под ветровкой. И быстро, не оглядываясь, зашагала к городу.