* * *
- Значит, вы надеетесь, что сумеете осуществить обратный обмен? - спросил капитан Зырянов. Выбравшись на твердую почву фактов, даже фантастических, он заметно повеселел, и из глаз его исчезло выражение беззащитности.
- Надеюсь.
- Вам нужна чья-нибудь помощь?
- Нет, потому что в этой штуковине не только никто пока еще не разбирается, но никто в нее не поверит в ближайшие пять лет.
- Но нас вы держите в курсе дела.
- Обязательно. К тому же, когда я смогу попытаться сделать обратный обмен, лучше поместить троянца на то же место, где он появился.
- Гм… - пробормотал полковник, - а Куроедова как вы поместите на то же место?
- Будем надеяться, - сказал бригадир настройщиков. - Конечно, может случиться, что вместо Куроедова мы получим в обмен другого троянца, но что поделаешь - первые шаги пространственно-временного обмена. Будем пытаться еще и еще раз.
- Боже, сколько же троянцев перебывает в нашем районе! - застонал полковник и обхватил руками голову.
Глава 5
Когда Маша Тиберман поступила в аспирантуру, ее мать Екатерина Яковлевна раз и навсегда прониклась величайшим к ней почтением. В булочной номер семнадцать, где она работала продавщицей, весь коллектив точно знал, когда сдается философия и сколько сил уходит на освоение латинских глаголов. Одно время работники кондитерского отдела даже умели сказать: "Галлиа омниа ин партес трес дивиза эст", потом же забыли сообщение Цезаря о том, что вся Галлия была разделена на три части. Но интереса к античности не потеряли и даже дважды коллективно ходили смотреть "Приключения Одиссея" и "Фараон".
В этот день после звонка Маши из института с просьбой приготовить какую-нибудь закуску по случаю неожиданного и срочного сбора гостей, Екатерина Яковлевна отпросилась пораньше, быстренько закупила все необходимое, помчалась домой и принялась готовить винегрет и рубленую селедку, которые уже давно славились среди обширных Машиных знакомых.
Готовить было ей нисколько не тягостно, скорее наоборот, она даже получала удовольствие, мысленно представляя выражение немого восторга на лицах гостей с набитыми ртами и шумные потом поздравления по поводу ее, Екатерины Яковлевны, кулинарных необыкновенных способностей.
Да и сами вечеринки с их латинскими и греческими тостами, шутливыми стенгазетами, выпускаемыми специально для них, Маменькиными раскрасневшимися щечками были для нее приятны и даже умилительны. "Дай бог ей еще хорошего мужа, не обязательно старшего научного, пусть даже младшего…", - шептала она. Будущего Машенькиного мужа она представляла себе высоким, солидным и придирчиво требующим жестко накрахмаленных воротничков. Немножко она его даже побаивалась, очень уважала за безукоризненные манжеты и ученость и готова была на все, лишь бы Машенька была счастлива.
Есть ли у нее ухажеры, Екатерина Яковлевна у дочери спрашивать остерегалась, зная, что та может и рассердиться - нервы, наука… Зато уж на вечеринках, когда они устраивались в их доме, наставляла глаза перископами, стараясь угадать кто. Однажды она почему-то решила, что Машенька неравнодушна к маленькому полноватому инженеру Васе Быцко, и два дня у нее было смутно на душе. Не то чтобы он был плохим человеком, боже упаси… Но он был невысок, ходил не только что без крахмальных воротничков, а даже и вовсе без галстука и занимался какими-то непонятными машинами, а не родной Троей. Потом инженер исчез, и Екатерина Яковлевна снова мысленно принялась крахмалить Его воротнички.
Селедка была уже готова, оставался винегрет, когда послышался дверной звонок. "Ах, Маша, Маша, ученый человек, вечно забывает ключи", - подумала Екатерина Яковлевна, вытерла руки о передник и пошла открывать дверь.
Маша ввела за руку высоченного дядечку с черной бородой, в коротковатом коричневом костюме в клеточку. "Ну и мода пошла у нынешних!.." - изумилась Екатерина Яковлевна.
- Знакомься, мама, это Абнеос, - сказала Машенька.
- Очень приятно, - сладко улыбнулась Екатерина Яковлевна. - А по отчеству вас как?
Борода беспомощно посмотрел на Машеньку, и та поспешно объяснила:
- Мама, Абнеос по-русски не понимает.
- Он что же - иностранец?
- Некоторым образом да.
- А откуда?
- Абнеос из Трои.
- Он что же, в командировку или по научному обмену?
- Как тебе сказать…
Тут бородатый что-то сказал Машеньке, и Екатерина Яковлевна, опомнившись, затрепыхалась:
- Да что это я!.. Проходите, пожалуйста, стереовизор включите, я мигом управлюсь, а там и другие гости подойдут.
Она пошла на кухню в некотором смятении духа. С одной стороны, не дай бог увезет Машеньку куда-нибудь к черту на кулички, бывают ведь такие случаи; с другой - человек, видно, ученый и по-русски не понимает. Модник, с бородой.
Уж сколько раз ругала себя Екатерина Яковлевна за буйную, как у девчонки, фантазию, но ничего поделать с собой не могла. Вот и сейчас живо представила себе внуков, таких же чернявеньких, как этот. Врываются они к ней с визгом, криком, все вверх дном, а ей нипочем. Что же, убрать потом трудно? И чего Маша на них ругается, дети ведь, понимать надо, мальчики…
Один за другим начали сходиться гости: поэт-песенник Иван Гладиолус, написавший в свое время слова к знаменитым "Фиалкам"; внештатный журналист Михаил Волотовский, ездивший зачем-то туристом на все зарубежные спортивные состязания, в которых ни бельмеса не понимал; уже знакомый нам старший научный сотрудник Сергей Иосифович Флавников; немолодой, но подающий надежды художник-график, в белых носках и с челкой, Витя, по прозвищу Чукча; переводчица с румынского и аварского Доротея Шпалик, употреблявшая столь длинные мундштуки для сигарет, что ее благоразумно обходили стороной.
Входя в комнату, гости бросали быстрые оценивающие взгляды на стол, в центре которого под охраной двух бутылок "Столичной" стоял знаменитый винегрет. Затем они украдкой осматривали троянца. Большинство улыбалось: и стол и троянец были вполне на уровне.
- За стол! - скомандовала Машенька.
Раздался дружный грохот стульев, и гости быстро разоружили охрану винегрета, поплыла из рук в руки хлебница и кто-то крикнул:
- Сергей Иосифович, тост!
- Я сегодня не в ударе, - вяло трепыхнулся Флавников, зная, что тост все равно сказать придется.
- Просим, просим, - бубнил график Чукча, а Доротея Шпалик грозно направила на историка мундштук с дымящейся сигаретой.
- Сдаюсь, - сказал Сергей Иосифович, поднял глаза к потолку, словно искал на нем мыслей и вдохновения. - Друзья, сегодня у нас не совсем обычный вечер. Ведь за последние три тысячи лет вряд ли кому-нибудь приходилось сидеть за одним столом с живым троянцем, тем более с таким милым выходцем из другой эры, как наш Абнеос - этот ходячий источник тем для кандидатских и даже докторских диссертаций. А ведь Абнеос был в свое время, - Флавников тонко улыбнулся, - я говорю - в свое время, всего лишь шорником. Итак, выпьем за шорников, консультирующих докторов наук!
Машенька Тиберман тем временем уже окончательно вошла в роль переводчика и все время шептала что-то в ухо Абнеосу, отчего у того округлялись глаза и поднимались брови.
- Боже, сколько необыкновенных вещей, должно быть, знает этот мужчина.
- Доротея Шпалик вынула изо рта мундштук, выпила рюмку водки и снова затянулась сигаретой.
- О нем нужно будет написать песню, - крякнув после стопки, сказал поэт-песенник Иван Гладиолус и тихо стал напевать: - Полюбила я тро-ян-ца, а за что и не пой-му-у…
- Пусть говорит Абнеос, - решительно потребовал график Чукча. - Пусть расскажет про ахиллесову пяту.
- Боже, как это необыкновенно, - взвизгнула Доротея Шпалик, - сидеть и смотреть на друга Гомера и слушать его рассказы.
- Доротея, дорогая, - пробормотал Флавников, - их отделяло по меньшей мере лет четыреста. С таким же успехом вас можно считать подругой Христофора Колумба.
- Ах, Сергей Иосифович, почему вы всегда любите говорить мне колкости?
- Потому что я с детства мечтал переводить с румынского и вы перебежали мне дорогу.
- Пусть Абнеос говорит, хватит трепаться, - снова потребовал график Чукча. - А то…
Что "то" - он не сказал, а отправил в рот такую порцию винегрета, что глаза у него округлились от изумления.
Над столом плавало облако дыма. Оно начиналось с мундштука Доротеи Шпалик, и казалось, что она надувает огромный голубоватый шарик. Стук ножей стал медленно утихать, зато говорили теперь гости все громче и громче.
- Вот вы говорите Троя, - скромно сказал внештатный журналист Волотовский, - а я недавно вернулся из Новой Зеландии с лыжного чемпионата и, представляете, купил в Веллингтоне японскую авторучку, которая может писать под водой. Это очень удобно.
- Под водой - это хорошо, - с тихой грустью вздохнул Флавников, - это даже очень удобно. Я, признаться, с детства чувствовал острую потребность писать под водой.
– "Вода, вода, кругом вода…" - пропел Иван Гладиолус. - Как здорово схвачено, классика. Троя, Троя, кругом Троя… Нет, ударение не то…
- Машенька, ты представляешь, - крикнула Доротея Шпалик, - вчера я видела на одной даме кирзовые сапоги!..
- Пусть говорит Абнеос, - тихо сказал график Чукча и вдруг почему-то заплакал.
- …В каракулевом манто и кирзовых сапогах. Представляешь? Как ты думаешь, это парижское или идет из Лондона?
- В Хельсинки во время турнира сильнейших собирателей шампиньонов это, между прочим, изумительный спорт, - скромно рассказывал Волотовский, - я купил поразительные чилийские лезвия для бритья. У меня тут инструкция. Сергей Иосифович, не могли бы вы перевести, а то они что-то не бреют. Наверное, я вставляю их не той стороной.