- Вы чего, мужики, - хрипел он, неся околесицу, - ведь веревки-то сгорят, я и не дожарюсь ни хрена, отпустили бы, я вам крыс наловлю. И вообще - ядовитый я, передохнете ведь…
- Доселе не сдохли, так и потом не сдохнем, - философски отметил Кабан. - Помалкивай, сука. Общество решило тебя скушать, ты что, вражина, супротив общества идешь! У нас демократия - все "за" проголосовали. Верно я говорю?
- Верно-верно, - подтвердила Охлябина. - Виси, Трезвяк, и не дергайся.
Снизу начинало припекать. Кабан разжег-таки маленький огонечек-костерочек.
- Надо его дня на три растянуть, - подал голос Лука.
- Протухнет, - не согласился с ним Тата Крысоед. - Это дерьмо известное, сразу не сожрешь, точняк, протухнет.
- Не протухну-у-у! - истошно завопил Трезвяк. Ему совсем не хотелось помирать. Он был готов на все. - Вы вот чего, мужики. Не жрите всего сразу, загубите мясцо. Раньше вона как было, даже скотину живьем держали, сразу не ели.
- Так то раньше, эка хватанул! - добродушно ухмыльнулся Додя Кабан.
- Вы вот чего, мужики, вы не спешите! Ведь сперва можно одну ногу оттягать. А я полежу, помучаюсь. Мало будет, потом еще оттягаете. Да на неделю хватит!
Марка Охлябина с сомнением покачала головой.
- Дело говорит, - буркнул вдруг Кабан. - Может, за топором сходить? Ну, чего примолкли? Я - как общество скажет!
- Мы за будем! - однорукий Лука поднял свою граблю. Тата Крысоед его поддержал.
- Все одно этот прохиндей от нас никудане денется - ну как он на одном костыле убежит?
Додя Кабан расстегнул ширинку и затушил костерок.
- Вот был бы у нас погреб! - мечтательно протянул он.
- Вспомнил! - завопил вдруг на всю пещеру Доходяга Трезвяк. - Жратвы навалом, мужики. Землю жрать буду! Свяжите, чтоб не убег! Меня вам на неделю хватит, а там, в холодном пофебе мяска на год, точняк!
- Врет! На понт берет! - фыркнула Охлябина и повернулась к Трезвяку тощим задом.
- Похоже, не врет, - протянул Кабан.
- Не вру, мужики! Крест на пузе, не вру! Зуб отдам! Я сам видал, как Пак Хитрец Огрызину и Бегемота в холодный подпол бросал, прятал, наверное, для себя! Их туристы пришили, свежачок! Там в погребе лед даже все лето держится. Точняк!!!
Поселковая братия не была кровожадной. На грех пошли от одной голодухи. Раньше в поселке случаев людоедства почти не случалось, смирный был народец. И потому, потолковав немного и обсудив деловое предложение Доходяги Трезвяка, они всей братией решили проведать погребок Эды Огрызины. -^
Шли цепочкой. Доходягу вели на толстой веревке с кляпом во рту. Зачем был нужен кляп, никто толком объяснить не смог бы.
Трупы нашли рядом с подполом, в ледяной, промерзшей земле - Хитрец их почти не успел присыпать, Хреноредьев ему помешал.
- Все, не могу больше! - прорычал Тата Крысоед. И вонзил зубы в тюлений хвост Эды Огрызины. В носы шибануло гнильцой.
Но остановить голодных уже ничто не могло.
- И все-таки мы гады, - процедил Однорукий Лука, прежде чем последовать примеру Крысоеда. - Гады мы, нелюди!
Марка, остервенев и распалясь, набросиласьна него с кулаками, расцарапала рожу.
- А чего, - визжала она, - думаешь, туристы твои чистенькие и холененькие, жрать бы не стали?! Врешь, Лука! Врешь!!! Их бы четыре недели голодухой поморить, их бы, сволочей проклятущих! Эх, Эда, подруженька, товарочка хлебанная, прости ты меня… прости. Может, и нас сожрут еще с потрохами.
- Да заткнись ты! - осек ее Додя Кабан. - Жри давай, тута и жарить-парить не надо, подмякло мясцо, нормальное.
Рядом с жующими на земле тихо бился в идиотически-радостной истерике Доходяга Трезвяк. Пронесло!
Когда старика Злински увезла "скорая помощь", Лот Исхак, измученный и побитый, но державшийся молодцом, подошел к столу. Еще раз откинул тряпье, прикрывавшее трупы. Сделал он это неслучайно - почудилось вдруг легкое, еле приметное шевеление.
И он не ошибся.
Трехногий жирный урод дышал.
Лот закинул голову назад и беззвучно рассмеялся. С этими погаными мутантами не заскучаешь. Ну да ладно. На этот раз он не оплошает. И нечего выжидать. Он прошел в хозблок и принес синие пластиковые ремни - слон не порвет. Примотал трехногого к столу. Затянул узлы. Ошметки, чтобы не раздражали, сгреб в большой чан, что стоял рядом - из них уж, точно, никто не возродится.
- Ну что, свинья, продрыхся? - спросил он жестко, глядя в рожу выродку. - Сейчас ты у меня очухаешься.
Он поднес баночку с нашатырем к уродливому широченному носу инвалида, плеснул в ноздри.
Ничто не изменилось в лице лежащего. Лишь медленно поползли вверх мясистые, синюшные веки. Лот вздрогнул - все же это был труп, форменный разложившийся местами труп, навык и знания своего дела не могли подвести его.
- А ты у меня сейчас вырубишься, - еле слышно прошептали черные, опухшие губы мертвяка.
Лот отшатнулся… и замер. Прочнейшие пластиковые ремни рвались один за другим. Это было невозможным делом. Но Лот видел это собственными глазами.
Трехногий отбросил обрывки и сел на столе, тяжело вздохнул, обдав трупной падалью и зловонием. Потом поманил Лота пальцем.
- Не бойся, я не буду тебя бить. Лот Исхак. Не бойся. Словно зачарованный Лот сделал два шага вперед, потом лег на освободившееся место, тяжело выдохнул и закрыл глаза. Он уже спал.
А Отшельник стоял, чуть покачиваясь на трех расползающихся ногах, опираясь в основном на грубый протез, который инвалид Хреноредьев смастерил самолично. И прощупывал пространство - километр за километром, милю за милей.
Буба словно заведенный бился лбом о мягкую, упругую стену и тихонько выл. Обрубки отстреленных ушей почти не болели. Зато душа болела. Ох, как болела! Ублюдки! Недоумки безмозглые! Кретины, дерьмом набитые! Разве ж они могут понять?! Ни хрена в них, сволочах, святого не осталось! Таких гадов разве ж к покаянию призовешь?! Нет, не будет им прощения, не будет! И весь мир сгорит в геенне огненной! Туда ему и дорога!
Буба поднялся на полусогнутых, отступил на три шага - и бросился головой в стенку. Отскочил и рухнул на столь же упругий и мягкий пол. Минуты две лежал в обалдении. Потом уселся на корточки и снова завыл.
Дверца в стене отворилась беззвучно. И в проеме появился некто лысый и обрюзгший с жуликовато-добродушным лицом сановного человека. За спиной у него маячила тень с крохотным автоматиком. Но обрюзгший махнул на нее вальяжно рукой, и тень^гсчезла. Сам же он шагнул вперед. И представился:
- Меня зовут Сол Модроу.
Буба Чокнутый не ответил. Но выть перестал.
- Я советник президента по делам зоны… - продолжил было представляться непрошенный гость. Буба его осек коротко и ясно:
- Ты жид!
- Ну и что? - ничуть не растерялся советник.
- Жиды Христа распяли! - истово выдал Буба.
- Ну и что?
Буба опешил. Он ждал оправданий и извинений. Но их не было - распяли, мол, и распяли, чего тут такого, ежели надо, мол, и тебя разопнем! Все нормально… Буба тихо и горько заплакал.
- Я слышал ваше выступление, э-э, точнее, вашу проповедь. Она потрясла меня! - прочувствованно сказал советник и шагнул еще ближе. - Вы обладаете блестящим даром оратора, вождя…
Буба насторожился. Мягко стелет лысый, жестко спать будет… однако, правду-матку режет, заслушаешься, наверное, не такой уж он и гад, хотя и жидовская, судя по всему, морда. В Резервации, эти олухи безмозглые и знать не знали, что есть всякие жиды, русские, немчура и прочая братия, они там дураки, но он-то все знал, его-то за Барьер отсюда сослали, он разбирается, еще как разбирается, с этими ухо востро держи, эти в миг облапошат! Однако речи лысого Бубе понравились. И он не утерпел:
- Чего ж такого хорошего в дурдом усадили?!
- Ну-у… - советник развел руками и заулыбался, - какой же это дурдом? Клиника! Первоклассная клиника! - Он приложил отекший палец к губам и прошептал как заговорщик- Скажу вам по секрету, у моего большого друга, миллиардера, между прочим, тут дочурка курс лечения проходит… прелестная девочка!
- Допилась, небось, до чертиков, - угрюмо пробурчал Буба, - вот и проходит.
- Не говорите, - охотно согласился лысый, - нынче молодежь такая, сами хуже чертей. Но… богатым, знаете ли, все дозволено. Они ведь в таких шикарных клиниках могут и всю жизнь свою прожить, в ус не дуя. А мы с вами, - лысый фамильярно, но заботливо похлопал Бубу по плечу, - люди бедные нас тут долго держать не станут, нас упекут в какую-нибудь клоаку, к буйнопомешанным, знаете ли. Как пить дать - упекут! И пропадут пропадом и божий дар, и таланты все, и молодость!
Буба недоверчиво покосился на лысого. В доверие втирается, подлец! Однако упечь могут запросто. В прошлый раз, еще до выдворения в Резервацию, Буба сидел в каком-то вонючем клоповнике с дюжиной психов, один даже придушить его хотел, насилу отбился. А здесь, в одиночной палате… не так-то уж и плохо.
- Не продажный я! - наконец выдал Буба. И насупился.
- О чем речь, - бодро согласился советник, - нам продажные и не нужны. Вы же почти святой! Проповедник вы!
Буба снова покосился на лысого. Тот говорил все верно. А кто ж он, как не святой? Конечно, святой! Да и, к слову сказать, Буба Проповедник звучит получше, чем Буба Чокнутый. Вот ведь хитрый жид! Только святые да проповедники одному Богу служат, зря лысый соломку стелит.
- Не буду я вам благую весть нести, - отрезал Буба, - грешники вы тут и гады. Я гадам не проповедую!
- И не надо! - тут же согласился лысый. - Не надо гадам! Вернетесь к заблудшим овцам своим и наставите их на путь истинный.
- Чего-о-о?!