- Проще пареной репы, - сразу сдался врач и снова уселся, а свободной рукой машинально стал размешивать чай, в котором действительно плавали две мухи. - Возьму и переселю. А когда переселю, и вы в этом сами убедитесь, - тогда объясню… Ну, говорите, согласны?
- Согласен! Согласен, черт вас побери! - вскричал Николка. - К праотцам, так к праотцам! А вы… меня будете сопровождать?
- Если хотите, буду…
- Хочу. Дуйте… Ну, раз, два!
- Подождите, подождите. Не так скоро… - Скальпель вынул из кармана хрустальный шарик, усадил сбитого с толку фабзавука на газетно-ящичный диван и предложил: - Смотрите пристально на этот шарик. Ни о чем не думайте и ничего не говорите.
- Ага, гипноз?
- Там видно будет, - неопределенно отвечал врач. - Внимание!
Шарик заблистал в его руке перед самым носом Николки. Потом… потом ворчливо-добродушный голос врача стал глохнуть, удаляться куда-то, но послушный Николка не отрывал глаз от мерцающего шарика и вскоре заметил странное явление: шарик превратился в звездочку; звездочка, подмигивая лукаво, поплыла вверх, дальше… дальше, к потолку, за потолок… в синее небо…
…Звездочка растаяла, исчезла, и возле него прозвучал совсем близкий голос врача:
- Вот мы с вами в кайнозойской эре развития земли, - в конце ее, приблизительно в плиоценовой эпохе, отстоящей от нашего времени с лишком на один миллион лет…
Николка стряхнул с себя оцепенение, вызванное мерцающим шариком, но, желая подурачить гипнотизера, плотно закрыл глаза.
- Да вы проснитесь, - убеждал врач. - Небось, выспались?
"Черта с два я сплю!.." - подумал Николка, сдерживая смех, и в ту же секунду оторопел, почуяв на лбу влажное, жаркое дыхание, а в носу - запах воды и растительности. Он открыл глаза.
- Мать честная… - были первые его слова, в которых заключалось изумление, не передаваемое никакими словами. - Вы мне должны объяснить эту чертовщину!.. - немедленно и с большим жаром обратился он к своему спутнику, почему-то имевшему за поясом сванидзевский кинжал, а за плечами Николкину винтовку. - Сейчас же объясните, в чем дело!..
- Со временем, со временем, мой друг… - невозмутимо отвечал Скальпель, храня на лице причудливую сеть из загадочных мин.
- Но ведь я не сплю? Скажите, я не сплю?.. - волновался Николка, нещадно теребя себя за нос.
- Оставьте в покое свой нос… - менторски важно произнес врач. - Вы, т. е. я и вы, значит, мы находимся в плиоцене кайнозойской эры.
- Бабушке своей расскажите!.. - вспылил Николка.
- Сделал бы это с большим удовольствием, но моя бабушка в плиоцене не жила… - будто сожалея, отвечал ученый медик.
Тогда Николке ничего более не оставалось, как примириться с новыми обстоятельствами и внимательно осмотреться.
Поистине, произошла какая-то чертовщина!
Они стояли на берегу тихо ропщущего озера под лазурным куполом неба. Берег был густо покрыт осокой, а выше - лесом древовидного папоротника. Никаких признаков жилья; ни деревень, ни городов, ни, тем более, Николкиной комнатушки, заваленной Тахтаревыми, Добрыниными, Боммели и прочими "первобытниками", - ничего этого и в помине не было. Куда все это девалось, одному Скальпелю было известно!.. В зарослях папоротников кишело многообразное царство гадов, большей частью знакомых Николке из его собственной жизни; змеи, лягушки, жабы, ящерицы имели здесь своих представителей, лишь размерами тела уклоняющихся от современных типов: так, лягушки были ростом с хорошо откормленных кур; змеи походили на гладкие бревнышки, ящерицы же - на детенышей крокодила. В прибрежной осоке бродили хохлатые цапли, ловко орудуя длинным клювом, как портной ножницами; юркие водяные курочки гонялись за летающими и скачущими насекомыми, испуская жизнерадостные крики, вполне отвечающие всей обстановке; в воздухе носился голубой зимородок в компании себе подобных, резко взывая к кому-то: "тип-тип!". Невидимая выпь издавала свое глухое "ипрумб-ипрумб", похожее на мычание обиженного быка, и над всем этим звонкоголосым миром высоко в небе парил исполин-кондор, покрывая своей бегающей тенью сразу пол-озера.
Мимо друзей грузно прошлепала к воде нарядная ящерица, величиной немногим менее крокодила; она смутила Николкину любознательность и даже, пожалуй, отвагу.
- Кто это? - тихо спросил он, давая ей дорогу.
- Пустяки. Исполинская саламандра. Безобидное животное… - отвечал Скальпель со сверкающими удовольствием глазами, а когда "безобидное животное", напившись из озера, сослепу или намеренно наскочило на него, он испуганно забормотал, тыча перед собой винтовкой: - Ну ты, ну ты… подальше… Хоть ты и питаешься маленькими рыбками и червяками, но все же…
После столь выразительной, хотя и недоконченной фразы саламандра - животное, в общем, в высшей степени отвратительное со своей черной кожей, жирно усаженной бородавками и висячими складками - шмыгнула в кусты.
Других достопримечательностей на этом берегу Николка не обнаружил, и его внимание всецело перенеслось на противоположный берег, находившийся не далее, как в четверти версты от них; там в камышах шумно плескалось огромное неуклюжее животное с жирным туловищем и широкой тупой мордой. Скальпель, по описанию Николки, - сам он на таком расстоянии ничего не видел, - признал в нем гиппопотама.
Гигантский лев, свалившись неизвестно откуда рядом с гиппопотамом, заставил последнего с ревом нырнуть в озеро, а врача вздрогнуть и взять винтовку к плечу.
- Спрячемся, мой друг, - осторожно сказал он, - этот первобытный лев отличается необыкновенной свирепостью, на глаза ему не следует попадаться.
- Ничего первобытного я здесь не вижу… - разочарованно прогудел Николка. - Звери, как звери. Такие водятся и в наше время. Просто мы где-нибудь под тропиками или в большом зверинце…
- …Ну, нет, - отвечал врач, заставляя своего друга опуститься рядом с собой под перистую крону папоротников. - Такого льва вы нигде не увидите, кроме как в плиоцене; не увидите и исполинской саламандры… Впрочем, что касается последней, то подобную ей вы и теперь встретите в Японии, но японская на целый фут короче первобытной; эта в длину имеет больше четырех футов, тогда как японская достигает только трех. Мы, несомненно, находимся в достаточно первобытных временах…
Николка, однако, очень мало доверял словам врача и от поры до времени, когда тот не глядел в его сторону, безжалостно терзал себя за распухший нос.
- Фокус или сплю, - повторял он про себя и злился на ученого медика, злоупотреблявшего его терпением.
Спустя некоторое время Скальпель выглянул из-под прикрытия.
- Ну-с, лев скрылся, - сказал он, - можно продолжать путь; пойдемте искать своих предков…
С неохотой и большим недоверием поднялся Николка вслед за ним; ему вообще не хотелось двигаться до тех пор, пока странное их переселение не будет объяснено. Но врач, улыбаясь, молчал, - его улыбки подмывали на дерзости, - молчал и Николка, теряясь в догадках.
"Ладно, мы еще с тобой поквитаемся", - думал он, безмолвно следуя за медиком от озера к густой стене лиственных деревьев, высившихся в полуверсте от берега.
Папоротники тянулись вплоть до леса. Возле самой опушки они уступили место ленте молодого дуба и березок, столь щедро увитых лианами с двухвершковыми шипами на стеблях, что подступ к лесу делался совершенно невозможным ни для человека, ни для животных. Над этим живым проволочным заграждением возвышались мощные стволы вяза, дуба и березы, хранившие под сенью своей ту влекущую к себе прохладу, которой так не хватало вне их, на пространстве от озера к опушке.
Друзья уперлись в скорпиозную стену, остановились и многозначительно взглянули друг на друга. Собственно, многозначительный взгляд был у одного Скальпеля, в ответ ему следовал взгляд настороженный и подозрительный.
- Вам очень хочется в лес? - спросил Николка, и в голосе его была насмешка, так как Скальпель исходил потом в своем пиджаке и плотных брюках; на Николке же красовались одни трусики и сандалии.
- О да, мой милый, - вздохнул врач, - здесь такая духота, что я жалею, почему мы не искупались в озере?..
- Мы еще искупаемся, - отвечал Николка, которому вдруг стало жалко врача, и он, забыв о недавнем своем гневе, с усердием принялся отыскивать лазейку в неприступной чаще.
Лазейки нигде не было; вдоль всей опушки тянулась естественная изгородь; ни в ту, ни в другую сторону, казалось, не было ей конца; солнце же, как нарочно, поднималось все выше и выше, воздух накалялся, паря в то же время и отнимая у Скальпеля последнюю возможность облегчать свои страдания через потоотделение. Николка прибег к помощи сванидзевского кинжала, но этим добился только того, что в одышке и усталости вскоре сравнялся с врачом.
- Идемте к озеру, - решительно молвил отдохнувший Скальпель, - будем ждать у воды появления своих предков.
Но когда приятели отвратили распаренные и обожженные лица от ненавистных колючек и уже занесли ногу по направлению к многообещающему озеру, до их слуха донесся протяжный и жалобный стон со стороны леса.
- Это за колючей стеной, - быстро определил Николка.
- Стонал человек, - высказался врач, - мне-то уж известно, как стонет человек.
Стон повторился еще протяжнее и еще жалобнее.
- Это - собака, - безапелляционно утвердил Николка.
- Сами вы… - хотел выругаться врач и оборвал, потому что стон перешел в хватающий за сердце вой.
- Ну? - подмигнул Николка, еще более убежденный в своей догадке.
Скальпель покрутил головой и не сдался:
- Человек. Первобытный человек. Надо ему помочь.
Легко было сказать "помочь", однако как это сделать?
Николка уселся на землю, любопытствуя, что предпримет ученый медик.