- Ну, хорошо. Так вот что я хочу вам сказать. Ваши возражения относительно того, что самые тонкие эмоциональные движения человеческой, как вы ее называете, души, не могут быть запрограммированы и алгоритмизированы, не выдерживают никакой критики.
- Доказательства? - потребовал я.
- Вот вы убедили неопытную девчонку, вашу Галину, что я выживший из ума старый дурак.
- Я так не говорил!
- Ну, может быть, не так. Но смысл был таков. И что же? Ваша поклонница убедилась в обратном! Вам она просто поверила, а меня она поняла. Вы чувствуете разницу?
- Пока нет.
- Она толковая девчонка, эта Галина Гурзо. У нее гибкий аналитический ум. И когда я предложил ей разобраться в новом алгоритме, который предусматривает подсознательную, не осознанную деятельность центральной нервной системы, когда она разобралась в задаче, поняла ее, тогда она пришла к выводу, что вы не правы!
- Не может этого быть! - воскликнул я. - Галина всегда была на моей стороне!
- Была, да сплыла. Вот и вам я советую разобраться как следует в этом интересном вопросе. Просто возьмите ее рабочую тетрадь и почитайте.
Слова Касьянова сильно меня взволновали. Моя Галина - и вдруг в лагере противника! Я вспомнил, что последнее время она уклонялась от разговоров на эту тему. Но оставался еще главный, как мне казалось, аргумент.
- Профессор, вы можете доказывать на бумаге все, что угодно, но вы не можете переложить на бумагу мои чувства. Понимаете? Мои. Я люблю Галину.
Я был вправе ожидать, что мое сообщение заинтересует его. Действительно, он поднял брови и спросил:
- Вы это серьезно?
Я взбесился.
- Может быть, вы мое чувство к ней тоже сможете разложить в ряд рекурентных формул? Может быть, вы напишете уравнение того, что делается у меня в душе? Может быть, вы составите график моей тоски по этой чудесной девушке? Может быть…
Он поднял руку, останавливая меня. Лицо у него было хмурое и сосредоточенное.
- Ну что ж, - сказал он, - по правде говоря, я давно это сделал. Вы не хотите заняться моей теорией? Отлично. Я поручу вашей лаборантке Гурзо изложить вам эту теорию популярно. Гурзо знает ее в совершенстве.
Я пытался еще что-то возражать профессору, но он ничего не отвечал, а только качал головой. Никогда еще я не видел его таким серьезным и обеспокоенным. Мне даже показалось, будто он сам почувствовал, что где-то допустил ошибку…
6
Неделю, в течение которой отсутствовала Галина, я провел в мучительных размышлениях. По совету Касьянова я взял ее рабочую тетрадь и принялся разбираться в исписанных мелким аккуратным почерком страницах. Очень скоро формулы обычной математической логики кончились, и появились новые операции, новые обозначения и новые символы. Я не без удивления установил, что математические познания Галины превосходили все, что можно было ожидать. Я почувствовал себя неловко. Почему я раньше не присмотрелся к ее работе, не узнал как следует, чем она занимается?…
Галя застала меня в тот момент, когда я дочитывал последние страницы.
- Именно в этот момент я и прозрела! - воскликнула она, подбегая ко мне.
Ее лицо было радостным и веселым, глаза искрились.
- Интересно, правда, Виктор Степанович? Что ни говорите, а наш старый учитель - гений!
Мне оставалось только виновато улыбнуться и сказать:
- А вы все же предательница!
- Помните знаменитое "но истина дороже"? Так вот, я решила ничего больше на веру не принимать. Давайте доказательства - и точка! Касьянов представил доказательства.
Тогда я сухо произнес:
- А вы знаете, это не доказательства. Это бумага. В том, о чем я спорил с ним, и теперь буду спорить с вами, доказательным может быть только прямой эксперимент. История науки знает много примеров изящных доказательств на бумаге, которые были похоронены не менее изящными опытами. Пока такого еще не поставили.
Галина пожала плечами и недовольно поморщилась.
- Ну, знаете ли, в таком случае вы отрицаете роль теории. Вы рассуждаете, как голый эмпирик.
Я вдруг остро почувствовал, что навсегда потерял союзника. Ее насмешливый взгляд и веселый голос принадлежали теперь совсем другой Галине. Я посмотрел на нее и вздохнул.
- Как быстро вы меняете свои взгляды…
- Дело не во взглядах. Да, до сегодняшнего дня я верила в чудеса. Но разве доказательство, что чудес не бывает, не призвано направлять меня на путь истины? То, что люди называют принципиальностью, очень часто оказывается упрямой беспринципностью.
- Вам еще никто ничего не доказал. А что касается теорем профессора Касьянова, то вам, должно быть, известно, что великий Лейбниц доказал теорему о существовании бога.
- Я не знаю этой теоремы, но, наверное, она логически несостоятельна. Должно быть, там в неявной форме заложены ложные посылки.
Я горько усмехнулся.
- Вы уверены, что в логике Касьянова не скрыты ложные посылки?
- Пока да.
- Пока! А что будет дальше, вас не волнует?
Галина на мгновенье задумалась.
- Кто знает. С познанием всегда так. Все люди запрограммнрованы на уровне знаний эпохи своего времени. Может быть, в будущем некоторые программы и придется менять. В этом сущность бесконечного познания…
Я театрально воскликнул:
- Вот вы вместе с вашим Касьяновым и попали в ловушку! Бесконечное познание как раз и есть то самое "и так далее", где мы ничего не знаем, Я верю только эксперименту, а не бумажным парадоксам, вроде этих.
Я сильно ударил тетрадью по столу. Галина перестала улыбаться и посмотрела на меня с тревогой. Нет, она стала совсем другой. И все же она была та самая девушка, в глаза которой мне хотелось смотреть до бесконечности. Я положил тетрадь и пошел прочь, но вдруг она порывисто шагнула ко мне.
- Не сердитесь на меня. Я сама не знаю, что говорю… Вы знаете… Я бы очень вас просила… Может быть, это и не совсем удобно…
- Что?
- Пойдемте сегодня вечером гулять…
- Хорошо, - сказал я. - Я вас буду ждать на той самой скамейке, на берегу реки… Только не задерживайтесь, прошу вас.
Галина слегка улыбнулась и кивнула головой.
7
Крохотный буксир шипел и пыхтел, медленно толкая огромную баржу, наполненную строительным песком. В плавных и широких волнах реки отражалось пурпурное небо, а порывы ветра с противоположного берега раскачивали ветки пожелтевших кленов, стряхивая на землю дождь еще не успевших пожелтеть листьев. Зажглись первые звезды, и мир стал быстро погружаться в осенний сумрак… Голова Галины лежала на моем плече, я обнял ее за талию и удивился, какая она тоненькая и хрупкая… Я молчал, и мне казались ненужными и далекими споры с Касьяновым; мне представилось, что то же самое думает она, и от этого радость переполнила мое сердце…
Вот он, большой, миллионноголосый молчаливый мир человеческих чувств! Он разлился в седом тумане, заполнившем песчаный карьер у моста. Он плещется в бесчисленных блестках беспокойной воды, в которую смотрит безоблачное осеннее небо. Он волнуется в далеком шуме городского транспорта. Он трепещет в неровном дыхании сидящей рядом девушки, которая думает, верит, сомневается и ищет… Он во всем.
И пусть он, по Касьянову, называется "и так далее", но он и есть бесконечность, и мы должны за это благодарить природу.
Я на мгновенье представил себе другой, фантастический мир, в котором все конечно, где нет никаких "и так далее", где все познано до конца. В таком мире у человека всего пять чувств. В нем одно солнце и только одна планета. В нем всего два человека. В нем нет ни атомов, ни электронов, ни странного микромира, а есть большие кубические "неделимые" кирпичи, из которых можно построить конечное множество геометрических фигур. В этом мире одна река, одно море, одно озеро. В нем одно небо, и на небе только одна звезда. Там растет только одно дерево, и оно приносит только один вид плодов. Вселенная этого мира конечна и пуста. И больше в нем ничего нет.
Могли бы развиваться в таком мире наука и техника? Что означала бы в нем человеческая цивилизация? Были бы искусство, музыка, поэзия? Могла бы в нем родиться любовь?
Я представил себе этот унылый, однообразный мир и усмехнулся про себя. Конечно же, мы должны быть благодарны природе за ее бесконечность! Только благодаря ей так богат наш внутренний мир. Он сверкает и искрится, как вся Вселенная, и наверное поэтому нам всегда хочется жить. Вечно меняющиеся эмоциональные краски отвлекают нас от мысли о неизбежности смерти, потому что мы всегда очарованы калейдоскопом неповторимых чувств.
Я прижал к себе Галину и прошептал:
- Вот тебе и ряды рекурентных формул…
- Но ряды могут быть бесконечными, - тоже шепотом возразила она.
- Так ли уж это важно?
- Главное, чтобы ряды сходились…
- Ты считаешь, что все происходящее в моей душе и… может быть, в твоей, перекладывается на сходящиеся ряды?
- Любые бесконечные ряды, которые отображают явления реального мира, должны быть сходящимися…
- Может быть, мы больше не будем говорить об этом?
- Я не хотела… Это вы…
- Почему "вы"?
- Ну, ты…
Я замолчал. Стало совсем темно, и я вдруг почувствовал, что самый важный момент в моей жизни наступил. Я встал и, отступив на шаг от скамейки, сказал вполголоса:
- Я люблю тебя, Галя. Я прошу тебя быть моей женой.
Девушка нерешительно поднялась.
- Женой?
- Да. Я хочу этого. Я прошу тебя… Я тебя…
- О! Только не это! Только не это!
Галина резко повернулась и быстро пошла по темной аллее вдоль берега. Я едва за ней поспевал.
- Галина! Галя! Остановись! Что с тобой! Если я сказал не то…