- Именно эта возможность и вытекает из теории Бэрнета и Феннера, - подтвердил Михаил свой кивок. - Два условия. Первое: по отношению к данной клеточной культуре в организме не должно быть никаких специфических антител, то есть ранее человек с данным антигеном не сталкивался…
- Человек? - вырвалось у меня.
- На лабораторных животных… взрослых животных феномен Бэрнета - Феннера уже проверен и дока-зан. - Михаил помолчал. - И второе условие: антиген, то есть клеточная культура с хлорофиллом, должен быть введен в организм в достаточно большом количестве. Только в этом случае произойдет симбиоз: чужие клетки будут приняты за свои.
- Но ведь это же… - Я так отчетливо вдруг представил всю эту картину: человек… переливание крови… замена: Не резиновые же вены… Так вот почему у него, когда он увидел культиватор с барботирующей хлореллой, вырвалось: "Зеленая кровь!" - Но ведь это… Как уловить грань? На грани жизни и смерти!..
- Возможно, - жестко подтвердил Михаил. - Проблема… да и не одна, конечно: как точно уловить соотношение клеток с хлорофиллом и эритроцитов? Как будет реагировать организм на метаболиты зеленой культуры? И с анемией считаться надо…
Наступило тягостное молчание - теперь уже не было ни вопросов, ни недомолвок. И все же до меня с огромным трудом доходил смысл сказанного. Но по мере того как доходил…
- Сколько же погибло лабораторных животных, пока нашли ответ на первый вопрос - о весовой пропорции?
Михаил пожал плечами. Какое это имеет значение - да? Цель оправдывает любые средства и жертвы?.. Но ведь рано или поздно, если уж решать проблему автотрофности человека всерьез, эксперименты с животных придется переносить на…
- Опыты… - Язык так и не повернулся сказать "на людях" - не повернулся. - Моделируются на животных?
- Пока нет.
Все понял с полуслова. И впервые посмотрел на меня прямо. Невольно вспомнился взгляд профессора Скорика: да, такой же обжигающий, только не иронией обжигающий, а… Не знаю. Отвел глаза.
- Значит, только методом проб и ошибок…
- Да.
Такое "да"… Отделяющее, Нас отделяющее… Меня.
И все же… Во мне что-то бунтовало, сопротивлялось!
Скажи, пожалуйста, как это он легко - "да"! Любые средства…
- Но ведь это же бесчеловечно!
- Да? А углекислая атмосфера - это, выходит, гуманная перестройка организма, его физиологии? - Прямо-таки издевка в голосе. - Кто и когда нашел метод количественной оценки гуманности? Как мы любим приспосабливаться… прикрываться чужим мнением, авторитетом, приказом… Знаешь, как однажды выразился Ганди? "Я знаю одного тирана - тихий голос совести…"
Бывают минуты, когда вырываются слова, после которых уже не только нечего говорить, но даже быть с человеком, которому эти слова сказаны, невозможно.
Посидев с полминуты, Михаил, по-прежнему на меня не глядя, хмурый, даже сгорбившийся, осторожно положил на столик "Антиномии" Скорика и, так и не сказав больше ни слова, вышел в прихожую. Как он одевался, я не слышал, и дверь закрыл за собой почти без звука.
Но ведь Наташа не найдет дорогу к нашему корпусу! Рабочий день давно закончился, все разошлись, пустой парк… И ты ведь обещал ее встретить, осел!
Я почти бежал. Сложность заключалась в том, что к нашему корпусу в глубине парка от входа ведет много дорожек. По какой она пошла?
Я побежал по центральному проезду до входного павильона к трамвайной остановке. Один трамвай, второй, третий… Уже шесть с четвертью. Где ее школа? Не может быть, чтобы она добиралась целый час, где-то разминулись. Опять разминулись…
Она ждала меня у входа в корпус. Маленькая, в темнокоричневом пальто, иззябшая. А в глазах! Думал, забыл этот взгляд - вопрошающее ожидание. Не забыл. Так она на меня смотрела, когда мы были еще… Когда я еще на что-то надеялся.
- Прости, Наташа. Думал, встречу у трамвая. Документ какойнибудь есть?
Раскрыла сумочку, порылась, подала паспорт.
- Пойдем.
Я не стал подниматься к себе в комнату - разделся в общем гардеробе, в фойе. Наташа была бледна и взволнована - ничего вокруг не замечала. Только вопрошающее ожидание в глазах.
Подошли к залу с гермокамерой.
- Погоди, Наташа, халат принесу.
Халат она надела чисто машинально. Поразительно, никогда не думал, что она способна так волноваться. За него, конечно, Михаила, волнуется. Но ведь с ним все в порядке!
- Там? - спросила Наташа, не сводя взгляда с темно-серой, обтянутой полиэтиленовой оболочкой камеры.
- Там.
Подвел ее к экрану видеоконтроля. Рабочий столик с бортовым журналом, один из парней возился на кухоньке - был виден со спины, еще чьи-то ноги свисали с верхней полки-кушетки… Тоже не Михаил.
- Садись, Наташа, - подвинул я ей стул. Но она, казалось, не расслышала - так и осталась стоять, прикованная к телевизионному экрану.
- Как дела? - спросил я у дежурного врача.
- Все в норме, Александр Валерьевич. Готовятся к ужину. Через десять минут связь.
Глянул на Наташу. Она стояла, чуть подавшись к экрану, все в той же напряженной позе. Лицо чуть порозовело, но страх не проходил в ее серых глазах.
Я нажал на кнопку микрофона:
- Куницын, доложите о самочувствии экипажа. Не надо, наверное, было этого делать. Но я не Мог спокойно видеть эти страдающие Наташины глаза. Пусть уж увидит побыстрее.
- Он в фитотроне, Александр Валерьевич, - ответил один из парней - никак не научусь различать их по голосам. - Сейчас позовем.
Я заметил, как Наташа еще больше подалась к экрану. Замерла. Ждет.
Михаил появился довольно быстро. Прошел близко от монитора - огромная тень на пол-экрана, сел за столик, взял бортовой журнал. Теперь он был хорошо виден в профиль. Выждал еще с секунду, открыл журнал, глянул на свои часы - тень удивления пробежала по его лицу, не вовремя вызвал - и начал докладывать:
- Самочувствие у всех членов экипажа нормальное, Анализы…
Дальше посыпались цифры: количество лейкоцитов, кислотность и все остальное.
- Вопросы есть?
Он по-прежнему смотрел перед собой в микрофон, и на экране был виден в профиль. Я глянул на Наташу: отошла, кажется. Улыбается.
- Да, - нажал я на кнопку микрофона. - Как прогр…
- Миша! Я…
Вот дьявол! Не выдержали нервы у нее все же - сорвалось. А предупреждал, обещала!
Михаил мгновенно развернулся лицом к монитору, Что он там пытался увидеть - в черной стеклянной линзе объектива? Но Наташа, увидев, что он смотрит на нее в упор, смотрит с изумлением и бог знает с чем и как, опять побледнела как снег.
Я решил разрядить атмосферу. Переключил "громкую" на телефон и взял трубку с аппарата внутренней связи - с гермокамерой.
- Михаил, здесь Наташа. Что передать? Время истекает.
Михаил, по-прежнему глядя в упор на объектив телевизионного монитора, зашевелил губами. В трубке я услышал: "Дай ей телефон".
Я покосился на Наташу: что с ней творится!.. Под сердцем закололо вдруг так, что пришлось пригнуться к пульту. Наташа, Наташа…
- Дай ей телефон, - повторил Михаил. Что он - видит, что ли, что с ней? Хлебников, конечно, все видит и все слышит - у него "Норма" включена постоянно. Не миновать мне разноса.
- Ладно, только одно слово.
- Три, - потребовал Михаил.
- Ладно, - сдался я. - Но не больше. Время истекло. Протянул телефонную трубку Наташе, та схватила ее судорожным движением.
- Миша?
По видеоканалу вижу: говорит. Три слова… Встал, круто повернулся и исчез из поля зрения монитора. Очевидно, ушел в фитотрон. Я выключил связь.
- Пойдем, Наташа.
Она отдала мне трубку, расстегнула и сняла халат, а я ничего не мог ей сказать, хотя это было новым нарушением правил: в зале с гермокамерой можно было находиться только в халате. Взял у нее халат, и она вышла, не проронив ни слова и ни на кого не глядя, Даже "до свиданья" не сказала.
Отнес халат лаборанткам, догнал ее у гардероба, помог одеться, сам оделся - все молча. На нее я избегал смотреть.
Проводил ее до входного павильона.
- Спасибо, - улыбнулась она грустно. - Когда он вернется?
И у нее, выходит, эксперимент ассоциируется с полетом в космос?..
- Еще три недели.
- Извини, Саша. У меня что-то с нервами не в порядке. Последние ночи. Плохо спала. Даже не сказал, что… Ничего не сказал. Записка: "Вернусь через месяц", - Не хотел, наверно, тебя волновать.
- И сделал, как всегда, хуже. Ты бы вот на его месте так не поступил - я знаю. А он… Как ты живешь?
- Да так же. Покажись врачам. У тебя и вправду вид больной.
- Больной? Я-то что… Вот он что-то от меня скрывает. Проснусь среди ночи, лежит с открытыми глазами. Спрашиваю: "Что с тобой?" - "Да вот, мерещится всякое…" - Наташа помолчала. - Помнишь ту фотографию, Саша?
Странно, но я мгновенно сообразил, что она имеет в виду: тетрадь в черном ледерине. "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек - прислушайтесь к их стонам…" А на первой странице газетный фотоснимок - изможденные ребятишки. Живые скелеты…
- Вот, понимаешь, Саша… Наверно, эти ребятишки ему и мерещатся по ночам. Я почему-то уверена… Иногда просто боялась за его рассудок. Вдруг просыпаюсь, а он стонет… Он что-то задумал. Страшное задумал. Саша, я это чувствую. Иначе он бы мне рассказал все, понимаешь?
- Это у тебя, наверное, от нервов. Тебе надо обязательно показаться врачу.
- Да, может, ты и прав. Может, просто не хотел огорчать меня этой… вашей камерой. Глупо все, да, Саша? Ворвалась истеричка, наделала переполоху…
- Ну что ты! Какой уж там переполох.