Стена предстала внезапно, вдруг. Высотой до половины ели, она перегородила путь. Старуха опустила котомку на землю, на толстую хвойную стлань. Кот ничего не знал про ледники, но чувство, что валун этот издалека, родилось само собой.
Ноздреватый камень местами оставался голым, но большая часть покрылась лишайником, серо-зелёные клочья которого делали валун неприметным, почти невидимым - до той поры, пока не подойдёшь близко, вплотную.
От валуна веяло холодом. Этого холода не боится мошка, а некоторые травы - трясница, мышатник, болиголов - даже богаче растут, зато у чуткого человека ли, зверя ли ещё за сто шагов леденеет нутро, стынет кровь, и потому обходят и человек, и зверь такое место стороной.
Зажав котомку под мышкой, старуха шагнула прямо в камень.
Холод охватил кота целиком, холод и тьма. На мгновение он почувствовал, что стал одним твёрдым куском - от усов до кончика хвоста. Твёрдым и хрупким, задень - и простучит по земле тысячей крохотных осколков. Он запаниковал, но ощущение миновало, ушло, вернулся свет, правда, был он алым, каким бывает свет коснувшегося горизонта солнца, даже не коснувшегося, а уже наполовину спрятавшегося.
- Цел? - Старуха провела рукой по голове. - И хорошо.
Кот покрутил головой. Редкий туман, сквозь который просматривались стволы деревьев, окружал их. Нет, не деревья, скорее колонны, без сучьев, уходящие вверх и теряющиеся там, в тумане.
Старуха стояла не шевелясь.
- Пришла? - Голос, гулкий, глубокий, доносился откуда-то сверху.
Она поморщилась.
- Извини, я сейчас… Одичал, право…
Туман сгустился прямо рядом с ними, а когда рассеялся, на его месте оказалось кресло.
- Присаживайся, пока я…
Старуха села, вытащила кота, пристроила на коленях.
Опять туман, густой, тяжёлый. Ничего не видно, протяни лапу - потеряешь.
- Давно не практиковался, потому не обессудь.
Туман исчез разом, мгновенно. Исчезли и стволы-колонны. Теперь они находились в зале - самоцветные стены, окна-витражи, мраморные полы, а выход прикрывал водопад, падающий неведомо откуда неведомо куда.
- Плагиат, сознаюсь. Заимствование. Но собственные мои творения, увы, слишком экстравагантны, тебе не понравятся… - Голос теперь был старческий, высокий. Неудивительно - говорил тощий, костлявый старик, задрапированный в подобие тоги. - Ах да, - он взмахнул рукой, очередное облачко набежало на секунду и истаяло, оставив по себе стол и вазы с фруктами, - угощайся. Не подделка, ты ведь любишь, чтобы у всего была история, жизнь. "Весеннее небо и летнее солнце…" Фрукты настоящие, только с прилавка. Я честно оставил взамен червонец, из запасов. - Он показал рукой на ряд сундуков у стены. - Червонцы, правда, мои. С вот этим самым профилем. - Он повернул голову набок. - Но полновесные.
- Не суетись. - Старуха протянула руку, выбрала яблоко.
- Да это я так… Со сна, знаешь ли. Сон смерти замена, может, и неравноценная, так иной-то не дано. Вот и сплю, сплю, сплю… Лет двадцать, наверное, проспал. Какое двадцать, тридцать семь!
- Себя не проспи.
- Я ведь не красавица, ущерба не потерплю.
- Ну, а это, - старуха неопределённо махнула рукой, - всё это - чем не кокетство?
- Это? - Старик осмотрел зал, стол, потом себя. - По-моему, адекватное воплощение. Ты ведь тоже не Красной Шапочкой явилась. Да ещё с котом.
Она не ответила - жевала яблоко.
Костлявый походил взад-вперёд по залу, досадливо кряхтя, воздевая руки горе, затем остановился, упал в невесть откуда возникшее кресло.
- В конце концов, я никогда и не скрывал пристрастия к театру, к театральным эффектам. Если сегодня подобное признаётся дурным тоном - что ж, виноват, каким уродился, таким и… э… впрочем, не важно. По крайней мере во мне умер Щепкин!
- А живёт Милляр!
- Даже если и так - что ж плохого? И вообще, мы уже давно решили, что я глупый, легкомысленный, себялюбивый, слабовольный, тщеславный и ещё восемь томов прилагательных порицательного характера.
- Столько в русском языке и не наберётся.
- А на языках всех времён и народов?
- Уж больно ты обидчив,
- Я? Да я самое незлобивое явление на свете. Сижу здесь тихо-мирно, сплю, никаких щитомордников за хвосты не дёргаю.
- Ну, во-первых, не спишь. Не спишь, не отпирайся, я же чувствовала.
- Ты чувствовала мои грёзы. Проекции бессознательного.
- Во-вторых, щитомордники давным-давно поумирали естественной смертью, пора наплевать и забыть. И в-третьих, ты, кроме как за фруктами, наружу выглядываешь?
- Нет. К чему? Смотреть и только? Или вмешиваться? Ничего путного не получалось в прошлом, не получится и теперь. Мне и тут хорошо. Сам пью, сам гуляю…
- Ты можешь хотя бы минуту побыть серьёзным? Взрослым?
- Это ты мне говоришь? - В голосе старика было столько горечи, что кот насторожился.
Она не ответила.
- Я ждал столько лет, ждал, вдруг кто-нибудь придёт. Просто так, навестит. Готовился, часами репетировал умные разговоры, изобретал чудеса… Никто не может остаться молодым после ста лет одиночества: Ста веков…
За время этих слов всё вокруг успело поменяться многажды: их окружали сады и пустыни, звёзды и лава, замки и поляны…
Старуха продолжала молчать, но рука, гладившая кота, дрогнула. Едва-едва.
- Вы ведь ненавидите меня только потому, что я исполнил ваши желания. Исполнил до конца. Честно.
Зал, стол, витражи вернулись.
- Ты ведь пришла, чтобы опять просить. И потом проклясть за исполненное.
- Правда и не правда. Мы, я… я проклинаю себя, а не тебя. Но не за то, что сделано, а за то, чего не сделано. Но давай оставим прошлое прошлому. Я действительно пришла просить.
- И думаешь, что я…
- Не думаю. Надеюсь.
- Ты…
- Потому что других надежд больше не осталось. Выйди наружу. Прислушайся. И поймёшь, что личным обидам сейчас не время.
- Я понял это давно. Много лет назад. Как ты думаешь, почему я заключил себя здесь? Испугался ваших угроз?
- Если понял, то чего же ты ждёшь?
- Послушай, я не могу просто надеть латы, взять меч, дюжину запасных голов и пойти рубиться с собственным отражением…
- С чем, с чем?
- Дорогая, ты разве не поняла? То, что тебя напугало, - не просто вторжение чужих, даже не интрузия…
- Говори понятнее, пожалуйста.
- Это не проникновение параллельного мира, вернее, не изолированное проникновение. Люди слишком хорошо убивают себе подобных. Мир мёртвых перенаселён, и они теперь ищут новых пространств. Они идут к нам, сюда, идут, по пути захватывая иные миры. Бой невозможно выиграть, не имея доступа ко всему полю битвы.
- И ты… - Старуха смотрела на него просительно, словно ожидая, что тот одной фразой разрешит все трудности.
- Я? Я и себя-то контролирую едва наполовину.
- Тогда что?
- Епископ Беркли открыл, что мир - это комплекс ощущений. Я открыл обратное. Комплекс ощущений и есть мир.
- Не играй словами.
- Почему? Игра словами - штука серьёзная. То, что вторглось в наш мир, - опасное?
- Очень.
- И тем не менее ты пока существуешь. Ты, твой кот, миллионы обыкновенных людей. Блицкрига не произошло. И всё благодаря игре слов.
Старуха с недоверием посмотрела на костлявого.
- Ты хочешь сказать…
- Моя битва уже началась. И мы - по одну сторону…
На утренний торг Луу шёл свежим, отдохнувшим, мысли - сверкали, как стая серебрянок в чистом потоке, то одна блеснёт, то другая, все рядом, только руку протяни. Но пока тянешь - ускользнёт меж пальцев. Быстрее надо хватать, сноровистей. А то чувствуешь - было что-то рядом, да рядом и осталось. Сон нынешний - вещий или так, ерунда? Надо же - котом себя увидеть…
Место у Луу было хорошее. Всякий пришедший на торг увидит - здесь редкости выставлены. Всякий ему не очень-то нужен, товар не таков. Ему требуются знатоки. С деньгами. Пахари - люди достойные, но ему рыцари нужны, охочие до диковинок.
Красный Корень шёл нарасхват.
- Откуда? - придирчиво спрашивали. Ну откуда ещё может взяться настоящий Красный Корень? Пытаются, конечно, вырастить его поближе к дому, во дворе, в лесу, и корешки порой приживаются, но вырастает не то, совсем не то. Ходят в Ра-Амонь редко, а возвращаются ещё реже, Красный Корень третий год как не появлялся в Белых Землях.
Настоящего Ра-Амонского корня отрежешь тоненький, с грошик, кусочек, пожуёшь - и любой переход одолеешь, даже если за спиной короб тяжеленный. Если битва - потолще кусочек, и рубись хоть весь день неутомимо.
- Из Ра-Амони? - переспрашивали придиры.
- Сам собирал.
Уважение вырастало на локоть, потону что знали - в ряду зерноторговцев не обманывают. Всей правды могут не сказать, но чтоб соврать - не бывает. Вытаскивая кошели, вздыхали, но - развязывали, доставали золото. И то - тех денег, которые жалко тратить, в кошель не кладут.