- Большая честь, - повторил Арита. - Сроки остаются прежние?
- Для маленькой прогулки - да, в Индокитае вы должны быть завтра. В крайнем случае - послезавтра.
- Я готов. - Арита вскочил с места и вытянулся. - Но мои люди еще не прошли необходимой подготовки. Понадобится еще не менее десяти недель.
- Очень хорошо, - не проявил никакого неудовольствия Итагаки, - как я уже сказал, обучение должно быть полностью закончено через двадцать одну неделю. Потом ваши люди сами станут учителями. В ходе военных действий они могут передавать свой драгоценный опыт миллионам наших солдат, которых мы швырнем в джунгли юга. Вы не поняли меня, подполковник Арита. Индокитайская операция не потребует от ваших людей слишком больших усилий. Достаточно того, что они уже умеют. Кстати, когда я их увижу?
- Как прикажете, господин генерал. - Арита взглянул на часы. - Можно минут через сорок.
- Даже так? Прекрасно, Арита, превосходно… Давайте завтра, в семь утра… А потом продолжим разговор. У вас есть вопросы?
- Только один, господин генерал. Если мне требуется быть в Индокитае завтра, вылететь необходимо сегодня?
- Я употребил слово "завтра" фигурально, - объяснил Итагаки. - Если ваши "висельники" оправдают мои ожидания, к переброске можно будет приступить дня через три, не ранее. Не такое уж я чудовище, чтобы не дать людям времени на сборы. Кроме того, мы сначала передислоцируем команду на Хайнань. Пусть ребята полюбуются видом Тонкинского залива с востока, придут немного в себя. Вы будете приданы пятнадцатой армии, подполковник Арита. Ей выпала честь первой вступать во Французский Индокитай. Но путь проложите вы. Надеюсь, что это не будет сопряжено с большими трудностями. Так что пусть "висельники" не спешат повязывать белые "хасимаки" смертников. - Генерал рассмеялся, найдя свои слова забавными, и с нескрываемым удовольствием взялся за свои схемы и графики. - Значит, в семь.
* * *
Возвратившись из Токио, Фюмроль застал в доме Мынь. Без малейшего смущения девушка приняла из его рук портфель и тотчас вернулась с рюмкой анисовой. Смахнув со стола муравьев, она опустила жалюзи и выскользнула из комнаты. Фюмроль следил за ней со смешанным чувством радости и удивления.
- Мынь, - позвал он, не прикоснувшись к рюмке. - Мне нужен портфель. - Затем хлопнул в ладоши: - Тхуан!
Они явились почти одновременно. Мынь обеими руками прижимала к животу тяжелый портфель, а Тхуан держал кокосовую скорлупу с прелестной орхидеей.
- Вот, господин, - буркнул он, осклабясь. - Собирался подвесить на веранде.
- Отлично, Тхуан, - кивнул сбитый с толку Фюмроль. - Я оторвал вас от дел только затем, чтобы поздороваться. Здравствуйте.
- Здравствуйте, господин. Добро пожаловать домой. Как долетели?
- Благодарю. - Фюмроль поманил Мынь: - Оставь портфель и ступай… Это ваша работа? - проводив ее взглядом, он повернулся к Тхуану. - Или она сама пришла? - Он открыл новенький сейф и переложил в него из портфеля наиболее важные документы.
- Господин недоволен? - уклонился от прямого ответа повар. - Девушку можно отослать назад.
- Нет, зачем же… - смутился Фюмроль. - Просто я как-то не ожидал увидеть ее у себя. - Он отвел глаза от изъеденного оспой и вечно улыбающегося лица повара. - Кому все же принадлежала инициатива?
Вопрос прозвучал отрывисто.
- А говорили, что Мынь нравится господину…
- Кто говорил? - спрятав ключ, продолжал расспросы Фюмроль.
Горячая волна, которая прихлынула к горлу, когда он увидел девушку, сменилась тоскливым отливом. Он чувствовал себя совершенно открытым. Отовсюду следили за ним чьи-то холодные, затаившие недобрую тревогу глаза.
- Не знаю, господин, - помедлив, ответил Тхуан. - Многие так считали.
- Проклятый город! - Фюмроль сжал кулаки. Он с трудом сдерживался. Сказывалось напряжение последних дней, изматывающая дорога и гнусная эта морось, от которой изнутри запотевает часовое стекло. - Воистину проклятый город. Тут все за всеми следят.
- Похоже, господин перегрелся на солнце, - сочувственно покачал головой Тхуан. - Я принесу пузырь со льдом.
- К черту пузырь, к черту все! - Фюмроль поднялся, отшвырнул ногой портфель и, пошатываясь, направился в спальню. Он помнил и свой последний вопрос, и то, что Тхуан на него не ответил, но все вдруг стало ему безразлично. Череп переполнился теплой медлительной жидкостью, в которой красноватыми вспышками один за другим угасали возбужденные центры.
Рухнув ничком на постель, Фюмроль крепко зажмурился, чтобы не видеть больше черных мелькающих точек. "Это, наверное, тропикантос", - успел подумать он, теряя сознание. Но это был всего лишь сон, глухой, изнуряющий сон среди бела дня, от которого человек встает опустошенным и разбитым.
Когда Тхуан бережно разбудил его, Фюмроль долго не мог понять, где находится. Он сел, опершись на подушку, и одичало помотал головой. В такт приливающей к вискам крови болезненными толчками возвращалась память. С подносом, на котором дымился горячий шоколад, подступила Мынь. Присев бочком на постель, она подала ему чашку. Безотчетно повинуясь памяти детства, Фюмроль выпятил нижнюю губу и капризно поморщился, но маслянистый и белый шоколад выпил с удовольствием. Ему было немного стыдно встречаться взглядом с Тхуаном. Он и сам не понимал теперь, для чего было затевать никчемный допрос. Разве не приучил он себя воспринимать жизнь как некую изначальную данность, чьи сумбурные проявления не зависят от желания и воли?
Одобряюще кивнув девушке, он вытер губы салфеткой.
- Никогда не пробовал такого!
- Белые бобы только что получены с юга, - удовлетворенно проурчал Тхуан. - Прикажете почту?
Он принес стопку газет, несколько казенных пакетов - один из них был помечен грифом контрольной комиссии - и два конверта с красным штемпелем французской авиапочты. Почерк жены Фюмроль узнал в первое же мгновение. Сбросив все остальное на пол, он обеими руками схватил это маленькое письмо с голубой маркой, запечатлевшей пароход "Нормандия". Разрывая дрожащими от нетерпения пальцами хрустящую бумагу, подумал о том, что жизнь любит затягивать тугие узлы. Надо же было именно сейчас
- не раньше и не позже - получить весть от Колет! И притом, эта марка. Впрочем, ее Колет могла преднамеренно выбрать. С "Нормандией" у них было связано много приятных воспоминаний. Жена писала, что роды прошли удачно, но девочка родилась слабенькая. И сама она тоже еще не оправилась и очень волнуется за крошку Люсьену…
Люсьена! Они вместе выбрали это имя, а если бы родился мальчик, его бы назвали Виктором. Колет заклинала его беречь себя, жаловалась, что страшно устала от постоянной тревоги и тоски. "Временами мне кажется, что я больше не выдержу, - писала она, - но стоит девочке заплакать, как я бегу к ней, и сами собой ко мне возвращаются силы. Если все закончится благополучно и доктор Милле не наложит свое беспощадное вето, мы сядем на первый же пароход, идущий в Индокитай".
- Тхуан! - позвал Фюмроль, сглатывая подступившие слезы.
Он вскочил с кровати, переоделся в свежее, приятно холодящее кимоно и, подобрав на ходу желтый пакет, влетел в кабинет.
- Тху-а-ан! - пропел он, бережно пряча письмо в верхний ящик сейфа.
Послание генерала Нисихары так и осталось непрочитанным. Вспоров пальцем конверт, Фюмроль только взглянул на дату, аккуратно проставленную на бланке, и потянулся к корзине. Можно было не сомневаться, что после токийских переговоров японская сторона предъявит новые, куда более жесткие требования.
- Завтра вечером мы принимаем гостей, - довольно потирая руки, объявил он своему повару и домоправителю, который опять притащился с орхидеей. - Стол накроете в большой гостиной, на пять персон. Черепаховый суп, лангустины, шампанское. - Он победно прищелкнул пальцами. - Одним словом, вы понимаете.
Бережно прижимая цветок к груди, Тхуан удовлетворенно заворчал.
- Что вы там бубните? - улыбнулся Фюмроль. - Не разберу.
- Мне приятно, что у господина будут настоящие гости, - чуть более внятно произнес повар. - Значит, в дом пришло счастье.
- Вы угадали, мой друг. У меня родилась дочь. Не знаю, надо ли радоваться тому, что в мире, который раскалывается на части, появилась маленькая маркиза, но почему-то я счастлив.
- Позвольте принести вам свои поздравления, господин. Дети - это единственное, ради чего стоит жить. Корзина уже опять полна. - Он виновато переступил ногами. - Господин позволит?
- Что? - Фюмроль проследил за его взглядом. - Ах, корзина… - Он небрежно махнул рукой. - Конечно, Тхуан. - И, по обыкновению, предупредил: - Бумаги сожгите… А я, знаете ли, что-то опять устал. Никак не приду в себя после дороги. Если будут звонить, скажите, что не велел будить.
Закрыв за собой дверь спальни, Фюмроль сунул под подушку пистолет, выключил свет и, тихонько приоткрыв дверь, юркнул под сетку. В настороженной тишине он чутко прислушивался к скрипам и шелестам ночи.
Когда тонко проскрипели ступеньки винтовой лестницы - очевидно, Тхуан спускался к себе, - Фюмроль включил ночник и раскрыл томик Поля Валери.
Силясь понять ускользающий смысл завораживающих сладкой печалью туманных строф, вновь и вновь перечитывал стихи. Жалко затрепетало сердце, когда почудилась близость разгадки. Нечто неизмеримо большее, нежели утраченное вино, о котором писал поэт, раскрылось вдруг в шаманской магии ритма.
Вино исчезло в пьяных волнах!
Я в горьком воздухе узнал Прыжки фигур, значенья полных…