– Да‑да, извините. А почему вы утром не воспользовались лифтом? Все‑таки третий этаж.
– Я лифтом никогда не пользуюсь. Предпочитаю лестницу. Это вместо зарядки. Вам это кажется подозрительным?
– Нет, что вы. Я сама обожаю бегать по ступенькам.
Вешняков ждал меня на лестничной клетке.
– Ну, что? – спросил он сердито.
– Ничего.
– А я что говорил? Со стариком поболтаешь или на слово поверишь, что тоже ничего?
– Где он?
– Внизу, таблетки пьет.
Мы спустились на первый этаж. У лифта была комната, окно рядом с дверью прямо напротив входа. Комната оказалась довольно большой, на стареньком диване лежал мужчина лет шестидесяти, рядом сидела врач, мерила ему давление.
– Как себя чувствуете, Василий Васильевич? – спросил Вешняков.
– Нормально.
– В больницу ему надо, – заметила врач. – Давление сто восемьдесят.
– Понервничал, – сказал Василий Васильевич, точно оправдываясь.
– Извините, что вопросами замучили, – вздохнула я. Он махнул рукой.
– Чего там, дело такое… ух ты, господи, мне опять все рассказывать?
– Боюсь, не в последний раз, – опять вздохнула я, он кивнул.
– Понятно. Значит, приехали они ночью, я спал, слышу, какая‑то возня. Ну, поднялся, смотрю, Настасья входную дверь никак не откроет. У нас кодовый замок, но на ночь еще на ключ запираем. Вот она никак открыть и не могла, дверь наполовину стеклянная, все видно. Я сообразил, что она долго возиться будет, открыл. С ней мужчина. Оба сильно выпивши. Он вроде бы даже пьянее Насти.
– Что, на ногах не стоял?
– Стоял, видать, ноги крепкие, но соображал ли чего, не знаю. Она его за руку тянет. Поднялись на лифте. Я постоял, послушал, дверь открылась, Настя чего‑то засмеялась, ну, думаю, слава богу, добрались. Главное, чтоб в лифте не застряли, а остальное дело не мое. Пошел спать. Утром Михалыч пришел, дворник наш, он инструмент здесь оставляет, в подвале. Попили чаю, он пошел двор мести, а я стал телевизор смотреть. Смена у нас в девять, сутками дежурим. Тут Ляпушинский из пятой квартиры приехал. Поднялся на второй этаж и меня зовет. Я, когда дверь открытую увидел, не испугался, даже объяснил ему, что Настя с кавалером и оба пьяные. Но он всполошился и меня перепугал. Звонил два раза, подолгу. Ну, толкнул дверь…
– Он или вы?
– Вроде я. Честно сказать, от страха и не помню. А она лежит. Странно так. И мужика вижу, он на диване, лицом вниз и рука на пол свесилась. Я вазу разбитую увидел и вот тогда испугался, бросился к Насте, а она уже того…
– Выходит, они поссорились, вазу разбили, а вы ничего не слышали?
– Ничего. Богом клянусь. Я же здесь, в закутке, дверь закрыта плотно, а они на втором этаже.
– Но если бы женщина, к примеру, закричала?
– Если б закричала, думаю, что услышал бы, раз у нее дверь не заперта. Дверь‑то тяжеленная, но, если закрыта неплотно, может… Но я ничего не слышал. Не было никаких криков, вообще тихо, никакого шума.
– Но ведь вы сказали, что спать легли.
– Да. И уснул быстро, у нас не запрещается. Дверь‑то на ключ заперта, чужие не войдут.
– Так, может, все‑таки не слышали?
– Чего?
– Шума.
– Нет. Все тихо было.
– Я его в больницу забираю, – вмешалась врач, поднимаясь. – У него, между прочим, инвалидность, а с таким давлением не шутят.
Я простилась с ними и вышла в холл, Вешняков за мной.
– Ничего не вижу, ничего не слышу, – пробубнил он.