– Скотина безмозглая, – прошептала женщина. – Ведь сколько раз ему говорила… Вы проходите, проходите, вот туда… – Она отступила в сторону, пропуская меня, и кивнула на дверь. – Вон он, красавец, отсыпается. Работать у него, видишь ли, здоровья нет, а пить да жрать сколько угодно. Убила бы сволочь… – Говоря все это, она трясла ребенка в надежде, что тот успокоится. – Да замолчи ты! – рявкнула на него женщина. – Вылитый папаша. Еще один алкаш на мою голову. – Мальчонка, которому от силы было месяцев десять, от такого прогноза разом присмирел.
На диване возле окна лежал мужчина лет тридцати, в трусах и одной тапке. Под головой вместо подушки почему‑то был тулуп. В маленькой комнате, кроме дивана, с трудом уместились шифоньер, стол, с зажатой между ними детской кроваткой, тумбочка с телевизором и холодильник. Женщина положила малыша в кроватку и повернулась ко мне:
– Чего он натворил‑то?
– Дружка его убили, – ответила я, оглядываясь.
Женщина извлекла из‑под стола табуретку и подвинула мне, сама села на диван, ткнув благоверного кулаком в бок, чтобы подвинулся.
– Это которого? – спросила она с интересом.
– Гену.
– Какого Гену? А, это который из Москвы приехал?
– Из Москвы, – кивнула я. – Давно он здесь объявился?
– В воскресенье. Ну, мой сразу и смылся. Я дверь заперла, так он в окно, сволочь. Первый этаж. Да он бы и со второго сиганул.
– А зачем Гена сюда пожаловал, не говорил?
– Так Гена этот местный. После отсидки в Москву подался, вроде у него там родственники. Хотя… черт их знает, пьяниц проклятых. Пришел, принялись обниматься, дело ясное, мой опять в запой сорвется. Я его в комнату запихнула, на ключ заперла и Гену этого отправила восвояси. Говорю, чтоб духа его не было. А Колька в окно. Явился с разбитой мордой. Вон, взгляните, до сих пор живого места нет. Лыка не вяжет, свалился у порога и до утра спал. Пока я с мальчишкой в поликлинику ходила, опять набрался и всю неделю точно неваляшка. Встанет, глазом не успеешь моргнуть, уже исчез, а является чуть живой. Разведусь я с ним, – вздохнула она. – Нет больше сил терпеть. Еще дружки эти… сам дурак дураком, а дружки форменная шпана.
– Про Гену он ничего не рассказывал?
– Какое там рассказывать, говорю, лыка не вяжет. А чего с Геной этим? Кто убил? За что? Мой‑то дома ночевал, он, конечно, дурак, но зачем ему с дружком ссориться?
– Они драку в пивной устроили, ваш сбежал, а Гена в больнице оказался.
– Ох ты, господи. И что, умер? Но ведь мой‑то не виноват…
– Я поговорить с ним хотела. Вы не знаете, где Гена в нашем городе остановился?
– В гостинице. В какой, не скажу, но слышала, как про гостиницу говорил.
– А фамилию его знаете?
– Генкину? Понятия не имею. У этого дикобраза что ни пьянь, то друг, всех запоминать памяти не хватит.
– А зачем он приехал, не рассказывал?
– Сейчас я разбудить его попробую, – вздохнула женщина. – Только это не так просто.
Она сняла с ноги мужа тапку и для начала огрела его по голове, он взвизгнул, но глаз не открыл. Тогда она поднялась и начала колотить его с невероятным рвением, увлекаясь все больше и больше. Я было решила, что он так и погибнет, не приходя в сознание, но Шеля вдруг ожил. Момент пробуждения явился полной неожиданностью. Шеля открыл глаза и заорал:
– Да я тебя, курва…
Женщина стремительно отпрыгнула, ткнула в меня пальцем и сказала:
– Милиция. Допрыгался, скотина.
Шеля перевел мутный взгляд на меня и спросил:
– Ты кто?
– А ты? – в свою очередь проявила я интерес.