Она резко обернулась. Под вуалью невозможно было разобрать черты ее лица. Поглядев на него сквозь дымку ткани, она встала и подошла к окну.
Он смутился. Некогда гибкая ее фигура сильно раздалась в талии; всегда грациозная на ходу, как колеблемая ветвь, нынче она слегка косолапила; слишком мрачной выглядела она, даже сквозь вуаль прочитывались резкие линии носа, жесткие очертания скул.
Он склонил голову.
- "И ты к нам подступила, и мы с твоим приходом очутились дома, - пропел он, - как в гнездах птицы на ветвях".
Она застыла в неподвижности, словно собственная статуя в главном зале монастыря.
- "Храни же нас от волка и волчицы, храни от вора нас, о Ночь, и дай же нам продлиться".
Она медленно простерла вперед руку и возложила ее ему на голову.
- Мое благословение с тобой, малый мира сего, - сказала она, помолчав. - Сожалею, но мне больше нечего тебе дать. Я не могу обещать тебе покровительство или даровать красоту - для меня самой и то, и другое - недоступная роскошь. Как тебя звать?
- Так, - сказал он.
Она прикоснулась ко лбу.
- Когда-то я знала одного Така, - промолвила она, - в незапамятные времена, в туманном далеке…
- Это был я, мадам.
Она тоже уселась на подоконник. Чуть погодя он понял, что она всхлипывает под покровом вуали.
- Не плачь, богиня. С тобой Так. Помнишь Така от Архивов? Пресветлого Копейщика Така? Он по-прежнему готов исполнить любое твое приказание.
- Так… - сказала она. - Ох, Так! И ты тоже? А я и не знала! Я никогда не слышала…
- Очередной поворот колеса, мадам, и - кто знает? Все может обернуться даже лучше, чем было когда-то.
Ее плечи вздрагивали. Он протянул руку, отдернул ее.
Она повернулась и схватила ее.
Бесконечным было молчание, потом она заговорила:
- Естественным путем дела в порядок не придут, нам не обрести былого, Пресветлый Копейщик Так. Мы должны проложить наш собственный путь.
- О чем ты говоришь? - спросил он и добавил: - Сэм?
Она кивнула:
- И никто иной. Он - наш оплот против Небес, дорогой Так. Если удастся призвать его, у нас появится шанс еще пожить.
- Потому-то ты и рискнула, потому-то положила голову в пасть тигра?
- Почему же еще? Когда нет никакой реальной надежды, нужно чеканить собственную. Даже и фальшивая монета может сгодиться.
- Фальшивая? Ты не веришь, что он был Буддой?
Она усмехнулась.
- Сэм был величайшим шарлатаном на людской - да и на божественной - памяти. Однако и самым достойным противником, с каким когда-либо сталкивался Тримурти. Почему тебя так шокируют мои слова, архивариус? Ты же знаешь, что он позаимствовал и структуру, и материю своего учения, путь и достижение, даже одеяние из запрещенных доисторических источников. Это было просто-напросто оружие - и ничего более. Главной его силой было его лицемерие. Если бы мы могли вернуть его…
- Леди, святой ли, шарлатан ли, но он вернулся.
- Не шути со мной, Так.
- Богиня и леди, я только что покинул Владыку Яму, когда он отключал молитвенную машину, хмурый от успеха.
- Эта авантюра направлена была против такой огромной силы… Владыка Агни обмолвился однажды, что ничего подобного никогда не удастся свершить.
Так встал.
- Богиня Ратри, - сказал он, - кто, будь то бог, человек или нечто среднее, разбирается в подобных материях лучше Ямы?
- Я не знаю, Так, ибо такого не отыщешь. Но откуда тебе известно, что он выловил нам ту самую рыбку?
- Ибо он - Яма.
- Тогда возьми мою руку, Так. Веди меня опять, как ты делал однажды. Посмотрим на спящего Бодхисатву.
И он повел ее через двери, вниз по лестнице, в нижние покои.
Подземелье заливал свет, рожденный не факелами, а генераторами Ямы. Водруженную на платформу кровать с трех сторон отгораживали ширмы. За ширмами и драпировками скрывалась и большая часть механизмов. Дежурившие в комнате монахи в шафрановых рясах бесшумно двигались по обширным покоям. Яма, мастер из мастеров, стоял у кровати.
При их появлении кое-кто из вышколенных, невозмутимых монахов не удержался от восклицаний. Так обернулся к женщине рядом с ним и отступил на шаг, затаив дыхание.
Это была уже не раздобревшая матрона, с которой он только что разговаривал. Вновь он стоял рядом с бессмертной Ночью, о которой написано было: "Богиня переполнила обширное пространство - и в глубину, и в вышину. Сияние ее развеяло мрак".
Он взглянул на нее и тут же закрыл глаза. Она все еще несла на себе отпечаток своего далекого Облика.
- Богиня… - начал было он.
- К спящему, - прервала она. - Он шевелится.
И они подошли к ложу.
И тут перед ними открылась картина, которой суждено было в будущем в виде фресок ожидать паломников в конце бесчисленных коридоров, рельефом застыть на стенах храмов, живописно заполнить плафоны множества дворцов: пробудился тот, кто был известен как Махасаматман, Калкин, Манжушри, Сиддхартха, Татхагата, Победоносный, Майтрея, Просветленный, Будда и Сэм. Слева от него была богиня Ночи, справа стояла Смерть; Так, обезьяна, скорчился в изножьи кровати вечным комментарием к сосуществованию божественного и животного.
А был явившийся в обычном, смуглом теле средних размеров и возраста; черты его лица были правильны и невыразительны; когда он открыл глаза, оказались они темными.
- Приветствую тебя, Князь Света, - так обратилась к нему Ратри.
Глаза мигнули. Им никак не удавалось сфокусироваться. Все в комнате замерли.
- Привет тебе, Махасаматман - Будда! - сказал Яма.
Глаза глядели прямо перед собой - не видя.
- Привет, Сэм, - сказал Так.
Лоб чуть наморщился, глаза, покосившись, уставились на Така, перебежали на остальных.
- Где?.. - спросил он шепотом.
- В моем монастыре, - ответила Ратри. Безучастно взирал он на ее красоту.
Затем он сомкнул веки и изо всех сил зажмурился, вокруг глаз разбежались морщинки. Гримаса страдания превратила его рот в лук, зубы, крепко стиснутые зубы, в стрелы.
- Вправду ли ты тот, чье имя мы произнесли? - спросил Яма.
Он не отвечал.
- Не ты ли до последнего сражался с армией небес на берегах Ведры?
Рот расслабился.
- Не ты ли любил богиню Смерти?
Глаза мигнули. На губах промелькнула слабая усмешка.
- Это он, - сказал Яма; затем: - Кто ты, человечек?
- Я? Я ничто, - ответил тот. - Может быть, листок, подхваченный водоворотом. Перышко на ветру.
- Хуже некуда, - прокомментировал Яма, - ибо в мире предостаточно листьев и перьев, и мне не стоило работать так долго лишь ради того, чтобы преумножить их число. Мне нужен был человек, способный продолжить войну, прерванную из-за его отсутствия, могучий человек, способный пойти наперекор воле богов. Мне казалось, что ты таков.
- Я, - и он опять покосился, - Сэм. Я - Сэм. Однажды - давным-давно… я сражался, не так ли? И не раз…
- Ты был Махатмой Сэмом, Буддой. Помнишь?
- Может и был…
В глазах у него медленно разгоралось пламя.
- Да, - подтвердил он. - Да, был. Смиреннейший из гордых, гордец среди смиренных. И я сражался. Учил Пути… какое-то время. Опять сражался, опять учил, прошел через политику, магию, яд… Дал великую битву, столь ужасную, что солнце отвратило от бойни свой лик - от месива людей и богов, зверей и демонов, духов земли и воздуха, огня и воды, ящеров и лошадей, мечей и колесниц…
- И ты проиграл, - прервал его Яма.
- Да, проиграл. Но некоторое впечатление мы все-таки произвели, не так ли? Ты, бог смерти, был моим колесничим. Да, все это возвращается сейчас ко мне. Нас взяли в плен, и Властители Кармы стали нашими судьями. Ты ускользнул от них - Путем Черного Колеса. Я же не мог.
- Так все и было. Твое прошлое явственно легло перед ними. Тебя судили. - Яма поглядел на монахов (склонив головы, они сидели теперь прямо на полу) и понизил голос: - Дать тебе умереть подлинной смертью означало превратить тебя в мученика. Дозволить тебе разгуливать по миру - в какой бы то ни было форме - значило оставить открытой дверь для твоего возвращения. И вот так же, как и ты позаимствовал свое учение у Гаутамы из иного места и времени, так и они позаимствовали оттуда же рассказ о том, как окончил он свои дни среди людей. Тебя осудили и признали достойным нирваны. Твой атман был перенесен не в другое тело, а в огромное магнитное поле, что окружает нашу планету. Минуло более полувека. Ныне официально ты - аватара Вишну, чье учение было неправильно истолковано некоторыми из наиболее рьяных твоих последователей. Лично же ты продолжал существовать лишь в форме самосохраняющейся системы магнитных волн разной длины, которую мне и удалось уловить.
Сэм закрыл глаза.
- И ты посмел вернуть меня назад?
- Да, это так.
- Я все время осознавал свое положение.
- Я подозревал об этом.
Глаза его, вспыхнув, широко открылись.
- И тем не менее ты посмел отозвать меня оттуда?
- Да.
Сэм опустил голову.
- По справедливости зовешься ты богом смерти, Яма-Дхарма. Ты отобрал у меня запредельный опыт. Ты разбил о черный камень своей воли то, что вне понимания, вне великолепия, доступных смертным. Почему ты не мог оставить меня, как я был, в океане бытия?
- Потому что мир нуждается в тебе, в твоем смирении, в твоем благочестии, в твоем великом учении, в твоем маккиавельском хитроумии.