Способов свести счеты с жизнью бесчисленное множество. Лона была достаточно сообразительна, чтобы понимать, какие сработают наверняка, но не позволяла себе даже думать о них; ее страшила не собственно смерть, а то, что может встретиться по пути. В прошлый раз она бросилась под грузовик. Не на автостраде, где колеса мчащихся со скоростью сто пятьдесят миль в час трейлеров в мгновение ока размололи бы ее в фарш, а на городской улице - где ее скрутило, перекувырнуло и с переломанными костями отбросило на тротуар. Кости срастили за месяц так, что даже шрамов не осталось.
А вчера… казалось, это так просто - спуститься к люку мусоросжигателя, проигнорировать все заботливо перечисленные на крышке правила безопасности, просунуть голову внутрь и полной грудью вдохнуть едкого газа…
Горло, легкие и лихорадочно бьющееся сердце должны были выгореть дотла. За какой-нибудь час. Но уже через несколько минут извивающуюся в конвульсиях Лону подняли с холодного пола. Залили в горло какой-то нейтрализатор, положили на носилки и запихнули в белую машину. Больница скорой помощи, потом клиника, в тысяче миль от дома.
Лона осталась жива.
Разумеется, ей требовалась врачебная помощь. Она выжгла себе практически всю носоглотку и потеряла большой кусок легочной ткани. Носоглотку восстановили еще в больнице скорой помощи. А через два-три дня и легкие тоже будут в порядке. На этой земле для смерти не осталось места.
Щеки Лоны ласкал бледный солнечный свет. День близился к концу, светило клонилось к Тихому океану. Веки ее затрепетали и приоткрылись. Белые халаты, белые простыни, салатные стены. Несколько книг, несколько кассет. Целый стеллаж разнокалиберного медицинского оборудования, благоразумно запечатанный прозрачной пленкой твердого аэрозоля. Одиночная палата! Кто же за нее платит? В прошлый раз все расходы взял на себя государственный Институт экспериментальной медицины. А теперь?
Из окна палаты открывался вид на дворик с садом; высокие человекоподобные силуэты вздымали к небу словно бы скрученные невероятной мукой, утыканные колючками руки. Сощурившись, Лона заметила на тропинке, вьющейся среди одеревенело застывших растений, какое-то движение; к зданию направлялись двое. Один из незнакомцев, высокий и широкоплечий, был одет в светло-желтый больничный халат; все лицо и кисти рук его были обмотаны бинтами. Наверное, он попал в пожар, решила Лона. Бедняга. Вокруг него суетился низенький худощавый мужчина в деловом костюме. Человек в халате указывал на высокий кактус, весь утыканный колючками, и о чем-то оживленно говорил; должно быть, читал лекцию по ботанике. Из жизни кактусов. Вот он вытянул забинтованную руку. Провел ладонью вдоль ряда длинный иголок. Осторожно! Так можно и уколоться! Он что, специально тычет пальцами в самую гущу колючек? Теперь поворачивается к своему спутнику. Приглашающе машет рукой. Тот в ответ решительно мотает головой; он не хочет тыкать пальцами прямо в колючки.
У высокого с головой что-то не в порядке, решила Лона.
Тропинка выводила странную пару прямо к ее окну. Лона разглядела, что у низенького мужчины остроконечные уши, а глаза - серые и маленькие, как бисеринки. Лицо же высокого было плотно обмотано бинтами; в двух-трех местах непроницаемую белую стену прорезали узенькие щели. Лона живо и в подробностях представила себе, какие увечья скрывают бинты: сморщенная кожа, расплавленная невыносимым жаром, застывшая в неузнаваемых формах плоть, разошедшиеся в неподвижной издевательской усмешке губы. Но с ожогами в клинике наверняка справятся. Дадут бедняге новое лицо. С ним все будет в порядке.
Лона почувствовала укол зависти. Да, когда-то этот человек страдал от жестокой боли, но врачи сумеют ему помочь. Его боль лежит на поверхности. Скоро он снова станет здоровым, сильным; вернется домой - к жене…
…к детям…
Отворилась дверь. В палату вошла медсестра - живая, не робот. Хотя очень похожая на робота. Неподвижные глаза. Профессиональная улыбка.
- Вы уже проснулись, милочка? Как спалось? Нет-нет, вам еще рано разговаривать, просто кивните. Вот так, умница. Я пришла подготовить вас к операции.
Только не волнуйтесь; вы просто закроете глаза, а когда откроете, ваши легкие будут как новые.
Это была всего лишь правда.
Лона открыла глаза и увидела над собой знакомый салатный потолок. Было утро. Значит, операция уже позади. Теперь она сама была забинтована чуть ли не с ног до головы. За прошедшие часы ее разрезали, подсадили новую легочную ткань и зашили. До сих пор не отошла анестезия, и Лона ничего не чувствовала. Характерный болезненный зуд появится позже. А вдруг останется шрам? Даже сейчас после операций иногда оставались шрамы, хотя и нечасто. Лона представила себе ярко-красный след, начинающийся в ямке у горла и зигзагом сбегающий по груди. Нет, пожалуйста, только не шрам!
Она надеялась умереть на операционном столе. Это был ее последний шанс. Теперь придется отправиться домой - живой, ни капельки не изменившейся.
Высокий пациент в желтом халате снова гулял в саду. На этот раз он был один. И без бинтов. Хотя он все время оказывался спиной к окну, Лона могла разглядеть часть шеи и челюсти. Он снова был поглощен кактусами. И что так привлекает его в этих колючих уродах? Вот он присел на корточки и несколько раз неторопливо ткнул пальцем в самое средоточие иголок. Вот поднялся на ноги. Обернулся.
Бедняжка!
У Лоны перехватило дыхание от изумления. Человек стоял слишком далеко, чтобы можно было разглядеть детали, но страшная неправильность черт бросалась в глаза сразу.
Ничего себе пластическая операция! подумала Лона. Какой же тогда он был сразу после пожара? Ему что, не могли восстановить нормальное лицо? К чему этот кошмар?
Она не могла отвести глаз. Вид этих искаженных черт заворожил ее. Неторопливой, уверенной походкой пациент в желтом халате направился к зданию клиники. Это явно был сильный человек; человек, которому под силу нести груз своего страдания. Как мне жаль его, подумала Лона. Если б только я могла как-нибудь помочь…
Только без глупостей, сказала себе Лона. Наверняка у него есть семья. Как-нибудь выкарабкается.
XII
СТРАШНЕЙ, ЧЕМ ФУРИЯ В АДУ…
На пятый день пребывания в клинике Беррису сообщили плохие новости.
Как обычно, он гулял в саду. К нему присоединился Аудад.
- Пересадки кожи не получится. Врачи категорически против. У вас полно каких-то странных антител…
- Это я уже слышал. - Совершенно спокойно.
- Даже ваша собственная новая кожа отторгается.
- Как я ее понимаю! - отозвался Беррис.
- Может, попробовать что-нибудь вроде маски? - после некоторой паузы предложил Аудад; они проходили мимо цереуса гигантского. - Конечно, это не очень удобно… Но в последнее время появились совершенно фантастические полимеры. Маска практически дышит. Почти невесомый пористый пластик. Не пройдет и недели, как вы привыкнете.
- Я подумаю об этом, - пообещал Беррис и присел на корточки возле маленького ферокактуса пурпурового. Утыканные шипами меридианы сходились к вершине-полюсу. Крошечные бутоны набухли и, казалось, вот-вот были готовы раскрыться. Из земли торчала маленькая светящаяся таблица.
- Echinocactus grusonii, - вслух прочел Беррис.
- Вы зачарованы этими кактусами, - произнес Аудад. - И что вы в них нашли!
- Красоту.
- Что? В этих колючках?
- Мне нравятся кактусы. Я был бы не прочь всю жизнь провести в саду среди кактусов. - Кончик пальца прикоснулся к шипу. - Вы знаете, что на Манипуле не растет почти ничего, кроме колючих суккулентов? Не кактусы, конечно, но близкие родственники. Манипул - это планета-пустыня. Вокруг полюсов есть плювиальные зоны, а чем ближе к экватору, тем климат суше. На экваторе дождь случается раз в миллиард лет, в умеренных зонах - несколько чаще.
- Что, ностальгия замучила?
- Не совсем. Дело в том, что именно там я познал красоту терний.
- Терний? Это шипов, что ли? Но они же колючие!
- В этом и есть красота.
- Теперь вы говорите прямо как Чок, - пробормотал Аудад. - Боль - наш учитель, любит говорить он. В страдании - познание. Шипы прекрасны. А розы что, не прекрасны?
- Не бывает роз без шипов, - негромко напомнил Беррис.
- Тогда тюльпаны. - Аудад был чем-то сильно раздражен. - Тюльпаны!
- Шип - это всего лишь видоизмененный лист, - произнес Беррис. - Идеально приспособленный к враждебному окружению. Кактусы просто не могут позволить своим листьям иметь такую же поверхность испарения, как у обычных растений. Они вынуждены приспособиться. Не понимаю, почему вам такая адаптация кажется уродливой.
- Если честно, я просто никогда об этом на задумывался… Послушайте, Беррис, Чок хотел бы, чтоб вы задержались тут еще на неделю-другую. Надо сделать дополнительные анализы.
- Но если пластическая хирургия ничего не может…
- Речь идет об общем обследовании. Чтобы начать работу над… э-э, новым телом.
- Понимаю, - коротко кивнул Беррис и повернулся лицом к солнцу. Зимние лучи упали на изувеченное лицо. - Как здорово все-таки снова увидеть солнце! Барт, вы даже не представляете, как я вам благодарен. Вы силком вытащили меня из моей берлоги. Развеяли сгущавшийся в душе мрак. Теперь я чувствую, как внутри у меня все оттаивает, приходит в движение… Или я уже запутался в метафорах? Сами видите, я уже не та ледышка, что несколько дней назад.
- Вы достаточно оттаяли, чтобы принять посетителя?
- Кого именно? - Тут же вернулась настороженность.