– Что скажешь? – спросил его Перри, поднимая голос, чтобы перекрыть нарастающий в окружающей их толпе одобрительный шум. Потом прибавил еще:
– Само собой, ты можешь выражать свое мнение свободно, в любых подходящих на твой взгляд словах – нет необходимости специально вспоминать термины из области графического искусства, – на губах художника при этом играла легкая понимающая усмешка. – В конце концов, большинство моих друзей тоже говорят на языке мирян.
Джексон открыл рот, потом закрыл его. Он почувствовал, как его язык стучится кончиком во внутреннюю поверхность стиснутых зубов, просится на волю.
– Скажи что-нибудь, прошу тебя, – сказал Перри.
– Комп, – сказал Джексон. – Мне нужны мольберт, подставка, лист бумаги для угля и несколько палочек угля. Прямо сейчас и быстрее.
На лице у Перри появилось озадаченное выражение. Люди в толпе перестали обмениваться мнениями и затихли. Экстроаффекторы поспешно принялись за работу.
Еще один луч упал из-под свода Шипа вниз – на этот раз на лист бумаги на мольберте Джексона. Зажав в правой руке палочку угля, он отступил от мольберта на шаг и обвел взглядом окружающих, одновременно подбрасывая в другой руке запасные палочки. Потом коротко и звонко цыкнул языком и принялся за работу. Он прикоснулся кончиком угля к белому листу. Сначала он нарисовал для них амрса: отважного фанатика, со стрелой, торчащей из дырки в одном из его главных пузырей, согнувшегося вперед и сгорбившегося, старающегося зажать эту дырку в пузыре пальцами своей маленькой ручки. И конвоирующего прямо перед собой по направлению к краю мира Почтенного, завернутого в плащ из человеческой кожи и потягивающего воздух из специальной бутыли.
Его рисунок был закончен. О том, сколько времени ушло у него на работу, Джексон понятия не имел. Никто не пытался его прервать или помешать ему. Толпа ожидающе дышала ему в спину, переминалась с ноги на ногу, изредка до его слуха долетали нервные шепотки, но он не обращал на них внимания.
Джексон отступил от мольберта на несколько шагов и увидел, что все сделал правильно; все было на своих местах. Ладонь его левой руки была черна от угольной пыли и пуста. Он бросил остаток последней палочки к ногам Перри.
– Вот, что я думаю по поводу твоей картины, – сказал он. – В техническом смысле.
За его спиной несколько человек дружно выдохнули. Перри нахмурился и обошел мольберт Джексона кругом, чтобы посмотреть на его работу. Он остановился прямо перед рисунком, поднял руку и поскреб подбородок, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.
– Боюсь… боюсь, что я не понял тебя, Джексон. Что ты хочешь этим сказать?
За их спинами согласно забормотали:
– Да… вот именно… что это доказывает?
– Дайте-ка мне взглянуть, так будет лучше, – сказал Крингл, проталкиваясь вперед. Он встал рядом с Перри; Джексон отступил назад, уступая ему место.
– Гммм… Ты что же, пытаешься сравнивать уголь с маслом? – почти без наигранного удивления спросил Крингл Джексона. – Довольно трудно сравнивать работы, выполненные в разной технике, или ты не согласен со мной? По сути, – отметил он со знанием дела, – искусство вообще не поддается сравнению. N'estce pas?
– А главное, я не понял, в чем причина того, почему он так неприязненно отнесся к моей работе. Вот перед нами его рисунок, но это же совершенно другая сцена. Как тут можно найти основу для сравнения?
Дондер взял слово:
– А мне кажется, тут все предельно ясно, все равно, чтобы он там не нарисовал! Я говорю о том, что Перри посвятил свою работу ему, на его вечеринке – и мы все делаем то же самое и все для него. А чем он отвечает нам, позвольте спросить?
Глава восемнадцатая
Просто для того, чтобы убедиться в том, что все правильно, Джексон еще раз отметил для себя разницу между своим рисунком и произведением Перри. После этого он повернулся и пошел к выходу, разрезая толпу. Многие до сих пор еще не получили возможности взглянуть на предмет спора и силились пробиться вперед, чтобы увидеть его хоть одним глазком. Другие бросали на Джексона неодобрительные взгляды. Кое-кто смотрел на него с откровенной неприязнью, остальные просто не знали, что теперь делать, и никто из них, ни те, ни другие, ни третьи, так и не смог понять, что же он хотел своим рисунком выразить. Так или иначе, пройти сквозь толпу он смог ни к кому не прикоснувшись. Он вытер пот со лба, и только потом, взглянув на свою влажную перепачканную угольной пылью ладонь, понял, что здорово испачкал себе лицо. Он вышел через основной вход Шипа на воздух и остановился, глядя на павильоны, полотняные стены которых все так же игриво полоскались на ветру.
– Комп, мне нужен корабль.
– Это невозможно. Это очень опасно. И вы достаточно знаете о дисциплине, чтобы понимать это. Послушайтесь моего совета, – успокоительно сказал ему Комп, – сейчас вы в отчаянии. Не стоит принимать скоропалительных решений. Причиной вашего отчаяния является неудачная попытка наладить контакт с этими людьми…
– Или их неудачная попытка наладить контакт со мной…
– Не стоит давать волю эмоциям и переживать так сильно. Кстати, мне не кажется, что вы настолько гениальны, как художник, каким пытаетесь показаться. Мне кажется, что особого смысла в том, чтобы доказывать всем разницу между собой и человеком по имени Перри, нет и никогда не было. Потому что причина появления всех до одной ваших отрицательных эмоций, связанных с его работой, кроется в том, что себя вы видите лучшим оратором в той сфере отображения действительности, к которой обратился он. Может быть вы и правы, но стоит помнить о том, что одно отображение действительности никогда не бывает лучше другого – все они стоят друг друга. Для самовыражения Перри пользовался тем опытом знания мира, который у него имелся и был лично им получен. Он сделал это, а вы попытались его исправить, и вне зависимости от того, насколько ваш опыт в познании действительности (может быть не одной, а нескольких) богаче его, или насколько вдохновенней его вы себя в тот момент ощущали, то, что представил он, не менее достоверно, чем то, что представили вы. Может ли его работа быть ошибочной в корне? Нет, и Перри был прав, когда грубо заявил об этом. И он имел полное право дать грубый и драматический отпор подобной демонстрации превосходства. А на вашей стороне грех непростительный – вы так и не смогли убедительно отстоять свою точку зрения. В данный момент все, что вы делали, работало против вас. Но, поверьте мне, все не так уж далеко зашло и все еще можно исправить. Мне кажется, что найти способ самовыражения, который смог бы удовлетворить и вас и общество, невозможно. Хотя, может быть, шанс имеется. Но, по крайней мере, для поисков этого способа потребуется немало времени. Расслабьтесь и успокойтесь – осмотритесь вокруг. Выясните, что здесь вам подойдет лучше всего. А пока… секундочку…
Экстроаффекторы тихо дотронулись до его лба. Он снова был чист, свеж и голова его прояснилась. Его кожу обдало теплом. Он поднял руку и потер свой локоть. "Могут они в один прекрасный день так взять и полностью очистить меня изнутри?"
– Но что я могу – предложить прочитать курс по "Метательному Посоху"? А как насчет рисования? Я хочу сказать, что я могу сделать что-нибудь, на выбор, ты остановишься на чем-то, и посмотришь, подходит оно или нет. Может быть здесь будет достаточно простого голосования, и большинство решит "за", а потом я открою школу…
– Думаю, что все это нам по силам, – ответил Комп.
– Отлично сказано, – согласился Джексон. – Послушай, в этом мире есть еще что-нибудь, с чем можно поговорить, кроме этих пчел и тому подобного?
– Все это, есть я. Со мной вы можете говорить сколько хотите, и я не устану никогда. Кроме того, я самый лучший в мире учитель, больше всего на свете любящий обучать. Я могу учить очень многому и очень углубленно. Уверяю вас, если вы выберете этот путь – это будет вам занятие на всю жизнь. Постоянно расширяющийся объем знаний. Например, в настоящий момент я получаю интереснейшую телеметрию о необыкновенно плодотворной деятельности некоторых моих экстрорецепторов, посланных в межзвездное путешествие…
Джексон улыбнулся улыбкой Первого Почтенного.
– А когда ты умрешь, я смогу занять твое место.
– О, Небеса, конечно нет! Я никогда не умру!
– Все вы так думаете, – вздохнул Джексон. – А чем сейчас занимается Ахмул? – внезапно он почувствовал себя очень одиноким.
– С Ахмулом все хорошо. Вот, прошу вас… – нежное, как поцелуй, прикосновение экстроаффекторов к его векам.
С начала он принял это за бурлящий поток, кувыркающийся, играющий, быстрый и коричневый, прыгающий среди камней. Потом он понял, что смотрит с большой высоты на простор прерии. Внезапно изображение камнем, подобно пикирующему на добычу ястребу, упало к земле, и глаза Джексона очутились прямо над стадом беспомощно мечущихся покрытых густой коричневой шерстью, высоких и сильных животных, с массивными головами, украшенными рогами, и с красными глазами. Пара экстроаффекторов зависла около его ушей и он услышал могучее сопение бизоньего стада.
Следом за стадом, не слишком уверено держась на ногах, шатаясь и раскачиваясь, но все-таки очень быстро, прыжками, мчался Ахмул, молча и целеустремленно. Он бежал что есть духу, выжимая из себя всю предельную мощность, и это было ясно видно по тому, как развевалась его кожа, как поток воздуха сносил ее назад и натягивал на лице и плечах. Рот Ахмула был широко открыт, язык вывалился наружу и свесился на один бок.
– Это Центрально-американский заповедник, – сообщил Комп. – Если вы внимательно присмотритесь, то убедитесь в том, что ландшафт слегка изменен в соответствии с особыми нуждами вашего спутника.