- Спрашивали?
- Да.
- И?
- Ничего вразумительного, - прямо в глаза Игорю соврал я.
- Странно, очень странно… Но он хотя бы признался, что сделал это?
- Он очень сожалеет, что так произошло. И отрицает связь с натуралистами. Думаю, он не врет. Да и не мог он взорвать остальные заводы…
- Да-да, мы уже говорили об этом, Пол…
Он замялся, и я решил переключить направление его мыслей:
- На Ганимеде обнаружены следы жизни.
Марков опешил:
- Где? Когда? Кто?
- Мне сказал инспектор Бобсон. Он не связывался с вами? В наших пропавших образцах. Помните? Ребята с пятой станции стянули их из палатки и выдали за свои.
- Вот вам и Юрьев день… - лицо Маркова выражало недоумение.
- Юра? День Юрского периода? Причем здесь Юра? - осторожно переспросил я, со скрипом вспоминая перевод кусочков стратиграфии, который мы делали на занятиях по русскому языку.
Возникла неловкая пауза. Марков смотрел на меня молча и с очень странным выражением. Вероятно, я что-то понял не так. Надеюсь, не оскорбил его…
И тут он издал странный звук. Похожий на хрюканье. Еще раз. А потом профессора взорвало хохотом, он согнулся пополам, держась за живот, несмотря на тщетные попытки успокоиться. Я аккуратно похлопал его по спине - где-то слышал, что помогает.
Наконец он смог распрямиться, в глазах блестели слезы:
- Простите, Пол, простите… Нервное время.
Достав из кармана влагопоглотитель, Марков протер лоб и прокашлялся.
- Вы учили русский?
Я кивнул:
- Немного. В Портленде, обязательный курс, но, понимаете, курс очень усеченный…
- Не переживайте, - он широко улыбнулся, видя мое смущение. - У русских есть имя Юра. Юрий Гагарин, первый человек на орбите, помните?
Я снова кивнул.
- Выражение "Юрьев день" очень старое, - объяснил Марков. - Когда-то давно в России существовало так называемое "крепостное право", почти рабство. Крестьяне принадлежали помещикам и могли покинуть хозяина лишь однажды в году, за сколько-то дней до и после праздника святого Юрия, или Георгия Победоносца. Это и назвалось "Юрьев день". А потом гайки затянули настолько, что даже этот день был отменен, надежды крестьян хоть на какую-то иллюзию свободы исчезли. С тех пор удивление и разочарование выражают фразой "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день". А Юра, с ударением на последний слог, он же Юрский период, к имени "Юрий" отношения не имеет, забавное совпадение, что по-русски звучит похоже. В английском, как вы знаете, такой путаницы нет. Так что ваше, несомненно, похвальное, знакомство с русским языком на сей раз, увы, сыграло над нами шутку.
Щеки стали горячими. Черт, уверен, я покраснел.
- Игорь, мы не можем утверждать, что местная фауна вымерла, - попробовал я снова перевести тему.
- Да-да, с пятой станции… Как же они… Не могу поверить. А каков возраст находок?
- Ориентировочно четыреста миллионов лет, но в здешних условиях датировать сложно, разрез плохо изучен, не к чему привязываться, а по свинцу, аргону и стронцию получаются расхождения на порядок. Доктор Боровски полагает, в любом случае не моложе двухсот миллионов и не старше полумиллиарда, такой пока разброс…
- Доктор Боровски уже заполучила образцы назад? - профессор ухмыльнулся. - Если бы все тут работали с таким же рвением… Очень жаль, что она улетает.
Это была вторая новость за сегодня, от которой я чуть не сел. Первая - моя диссертация.
- Куда? Почему? - слова с трудом покидали горло.
- На Землю. Она решила твердо, как я ни отговаривал.
- Так вот почему тут двое новых? Вместо Жака и вместо нее?
- Да.
- Но почему она не сказала мне сама?
- Не знаю. Возможно, еще скажет.
Марков протянул руку, давая понять, что разговор окончен. Я рассеянно пожал ее и, совершенно обескураженный, вышел вон. Кругом полно таинственных событий, новые извержения, новые находки, море интересной работы, она же планетолог до мозга и костей, как она может?!
Наскоро перекусив в столовой, где в виртуальном стереоаквариуме важничали разноцветные земные рыбки, я собрался с духом и отправился в лабораторию. Жанна, как заправский минералог, увлеченно возилась с автопетрографом, назначая линии распила и проглядывая шлифы. Мне улыбнулась и сделала ручкой. Вакуумная пила негромко погудела в недрах аппарата и затихла.
- О, По-ол, наконец-то! - захлопала она в ладоши. - Смотрите, классно, правда?! Какие милые! Доктор Боровски просила попилить, пока вас нет…
Жанна увеличила скан и вывела полуметровую проекцию прямо к моему носу. На просвет в поляризующем микроскопе тонкий срез камня выглядит удивительным витражом. Ну, да, плеохроичные ореолы вокруг циркона, петрография во всем великолепии. Красивая наука, не поспоришь. Шлифы - как мозаика, многоцветные и сияющие, каждый раз разные, настоящий природный калейдоскоп. Впечатляюще, но я по-прежнему предпочитаю аэрокары и турболеты.
- Да, Жанна, просто обалдеть, - из вежливости подтвердил я и подумал, что, на самом деле, обалдеть мне от вас, Жанна, от вашей манеры подпрыгивать и вскрикивать, будто вам десять лет. Интересно, сколько на самом деле? Тридцать? Шестьдесят? Вы явно не из тех ученых заморышей, вроде нашей пучеглазки Мэгги, кто не находит времени для обновления. Сколько же за вами циклов? Один? Три? "Здрасьте, Герхард, вау, какая у вас фиговина! Что это?" - Так доктор Жанна Бови приветствует механика, тыкая аккуратно наманикюренным пальчиком в поставленный на попа каротажный зонд. Белобрысый механик краснеет до корней волос, будто на его кожу перескочил лак с ноготка, мямлит что-то в ответ, а попрыгуньи уже и след простыл, упорхнула в столовку, подхватив под руку проходившего мимо океанолога.
От нее голова идет кругом. Не знал, что такие бывают. Это ненормально, противоестественно, глупо. Взрослая женщина не может вести себя подобно шаловливому ребенку. Кроме того, Жанна переигрывает. Должна бы раздражать, но как ни парадоксально, мне нравится.
А вот Мэгги от нее морщится и поджимает губы. Мадам Боровски - серьезный ученый, не одобряет флирт и хиханьки-хаханьки на рабочем месте. Если она и была когда-нибудь влюблена, то исключительно в минералы. Бедный Жак, он так не похож на роговую обманку, несмотря на допотопную оправу очков… Его не примешь даже за "золото дураков" - халькопирит. Впрочем, Мэгги не слишком ценит самородные металлы, считая их скучными, так что, возможно, родись доктор Мессье халькопиритом, шансов у него оказалось бы больше, чем у настоящего золота. Или если бы он сумел окаменеть. Один взгляд на замещенную сульфидами оправу ископаемых очков Жака, и сердце неприступной Мэгги растает, как ганимедийские льды, она ведь обожает псевдоморфозы. Правда, пока это касалось только останков древней фауны, но, думаю, Жак, имей он такую возможность, без сомнений решился бы на полную минерализацию ради своей великой любви, если уж, не моргнув глазом, подставил друзей под обвинение в терроризме.
Я нашел ее за масс-спектрометром.
- О, Марков отпустил вас, наконец… - Заметим, смысл слов доктора Боровски мало отличался от выданного Жанной, да и по форме недалеко. - Гляньте, какой у нас замечательный свинец! По двум уранам кривые - как по двум разным мирам, вот что значит Ганимед! И сколько давать? Триста миллионов лет или семьсот? Рубидию я вообще не доверяю… В наших-то условиях… Разве что как верхняя граница… Но свинец-то, вы поглядите, ужас какой!
- Жанна показала шикарные дворики у циркона, так и просятся в учебник. Почему вы не сказали, что покидаете нас?
Мэгги замерла, будто влетела в стену. И, похоже, смутилась.
- Я собиралась сказать вам… Но тут одно, другое… Понимаете, я думала… - Взгляд Мэгги приобрел незнакомое мне выражение. - Я должна быть сейчас на Земле. Пол, не обижайтесь. Помните, мы говорили о диссертации? У нас уже достаточно материала, но хорошо бы поработать на новых вулканах, они так вовремя закипели! Марков настаивает на теме "Вертикальные тектонические движения и разрывообразование при декомпрессионном орогенезе в условиях Ганимеда" и обещает поддержку в Ученом Совете. Вы еще очень молоды, но сейчас время великих открытий в планетологии, старичкам придется потесниться. Я верю в вас, Пол, хотела бы остаться вашим научным руководителем, как вы на это смотрите?
Кто бы сказал полгода назад, что Пол Джефферсон возьмется за диссер… Скорее, луны Юпитера станцуют тарантеллу, солнечный диск обратится в квадрат, и ластоухие жители Канопуса как один побросают свои эхолоты, с помощью которых они, кстати, подслушивают наше радио, чем заклятый враг вулканологии и принужденный друг минералов променяет джойстик верного аэрокара на билет в царство яйцеголовых профессоров. Ненавистная наследственность это или что? Судьба посмеялась надо мной, бежавшим от теней прошлого, прочь от науки и от Земли, а на закуску, чтобы припечатать, подсунула тему, где мимо вулканов не пройдешь.
"О, да это же молодой Джефферсон, сын докторов Аллы и Стива Джефферсонов, великая кровь пробивает себе дорогу! Конечно же, семья вулканологов, рад за вас, мой мальчик! Как, вы говорите, вас зовут?" - Участь, уготованная мне на каждой конференции.
"Вы продолжаете тему отца, похвально, похвально… Лунная тектоника…" - И что-нибудь там дальше, созвучное моей работе. Если на Луне когда-нибудь начнется тот самый орогенез, то пусть первый вулкан образуется на кладбище. Я знаю, они хотели бы этого. И чтобы никаких следов, потому что так хочу я. Потому что это я выл, глядя на Луну, потому что это меня разменяли на кальдеры и щиты, на шлак и обсидиан, мою семью и мое детство ваша чертова наука превратила в вулканический пепел.