Я стала ждать, когда в доме все стихнет. Наконец выключили музыку, ко мне заглянула сиделка и справилась, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, вежливо выполняя установленный здесь порядок, и вскоре наступила полная тишина. Я решила подождать еще полчаса, а затем снова предприняла попытку подняться с кровати, на этот раз проделывая все очень осторожно и не торопясь. Самым трудным было из сидячего положения встать на ноги, но на этот раз мне это удалось, правда ценой жестокой одышки. Теперь я смогла уже добраться до двери. К счастью, она не была заперта. Я чуть приоткрыла ее. Коридор был пуст. Я вышла. Все двери, выходившие в коридор, были заперты. Останавливаясь у каждой, я прикладывалась к ней ухом, но слышала лишь ровное тяжелое дыхание спящих мамаш. Я отправилась в свой путь. Сделав несколько поворотов по коридору, я увидела знакомую дверь на улицу. К счастью, она тоже не была заперта. На мгновение я остановилась, прислушиваясь к тишине, а затем открыла дверь.
Передо мной была лужайка с четкими тенями от деревьев. Ярко светила луна. Сквозь стволы деревьев справа вдали блеснула гладь воды, слева я увидела дом, похожий на тот, из которого я только что вышла. Все окна его были темны.
Я стала раздумывать, что же делать дальше. Пленница своего огромного неповоротливого тела, я не могла на многое рассчитывать, но я твердо решила продолжать свой путь, пока есть возможность, и разузнать как можно больше.
Я приблизилась к краю уже знакомых ступеней - это по ним я поднималась сегодня, когда приехала сюда, - и начала медленно и осторожно спускаться, крепко держась за перила.
- Мамаша! - раздался сзади резкий голос. - Что вы здесь делаете?
Я обернулась. Белоснежный халат маленькой санитарки слепил глаза при лунном свете. Кроме нее, вокруг никого не было.
Не считая нужным ей отвечать, я сделала еще один шаг вниз по ступеням. Я чуть не плакала от досады, что так толста и неуклюжа и двигаюсь так медленно.
- Вернитесь, вернитесь сейчас же! - закричала санитарка.
Я продолжала не обращать на нее внимания. Тогда она засеменила за мной и ухватилась за край моего халата.
- Мамаша, - повторила она, - вы должны немедленно вернуться.
Я сделала еще один мучительный шаг по ступеням, а она еще крепче ухватилась за мою одежду. Пытаясь вырваться, я сильно подалась вперед. Раздался треск рвущейся материи, я обернулась… И последнее, что успела увидеть, были ступени лестницы, ринувшиеся мне навстречу…
Я открыла глаза.
- Вот так будет лучше, - услышала я голос. - Весьма неосмотрительно с вашей стороны, мамаша Оркис, решиться на такое. К счастью, все обошлось, а могло быть и хуже. Глупо, очень глупо. Мне стыдно за вас, право, очень стыдно…
Голова у меня раскалывалась от боли, я была в отчаянии от того, что вся эта нелепость продолжается. Но я вовсе не собиралась раскаиваться в содеянном и поэтому послала говорившую к черту. Малютка-санитарка в испуге уставилась на меня, а затем чопорно и осуждающе поджала губы. Залепив пластырем здоровенную ссадину на моем лбу, она молча удалилась.
Что ж, пришлось согласиться, что она права. На что я рассчитывала, на что надеялась, решаясь на такое? Что можно было сделать, таская за собой непомерный груз собственного громоздкого и уродливого тела? Лютая ненависть к себе, чувство полной беспомощности снова ввергли меня в отчаяние. Я боялась, что вот-вот расплачусь. Как мне хотелось снова быть стройной и гибкой, свободно распоряжаться своим телом. Я вспомнила, как Дональд однажды сравнил меня с тоненькой березкой, трепетавшей на ветру, и сказал, что мы как две сестрички. А спустя день или два…
Что это? От внезапной мысли я вдруг поднялась и села. Что-то во мне изменилось. Мой мозг прояснился, ко мне вернулась память. Я все вспомнила!.. От напряжения кровь гулко стучала в висках. Мне пришлось снова лечь и расслабиться. Теперь я вспомнила, вспомнила все, включая тот момент, когда доктор Хелльер сделал мне инъекцию чуинхуатина и сестра протерла ранку спиртом… Что же было потом? Сны, видения, которых я ждала?.. Не этот же мир абсурда со всеми его столь реальными подробностями, не этот кошмар?.. Что они сделали со мной?..
Я, должно быть, уснула, ибо, открыв глаза, увидела за окном яркий день, и мои маленькие мучительницы уже были здесь, чтобы помочь мне совершить утренний туалет.
Они быстро и ловко расстелили свои полотенца и стали поворачивать меня с боку на бок, совершая омовение. Я молча терпела все, ибо процедура освежила меня, а головная боль незаметно прошла.
К концу процедуры в дверь громко и требовательно постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату вошли две женщины в темной униформе, украшенной серебряными пуговицами. Они напоминали мне уже виденных мною амазонок - красивые, высокие, широкоплечие, с хорошей выправкой. Маленькие санитарки с испуганным щебетом, бросив все, сгрудились в дальнем углу комнаты.
Вошедшие почтительно и официально приветствовали меня знакомым взмахом руки. Одна из них обратилась ко мне:
- Вы Оркис? Мамаша Оркис?
- Да, меня здесь так зовут, - сказала я.
Девушка в униформе, несколько смутившись, уже более мягким и, скорее, извиняющимся тоном, промолвила:
- У нас ордер на ваш арест. Пожалуйста, пройдемте с нами, мамаша.
В углу послышались возбужденные голоса и восклицания, но один взгляд девушки в униформе восстановил тишину.
- Приготовьте мамашу к отъезду, - приказала она.
Санитарки с опаской покинули свой угол, нервно косясь на девушек и пытаясь задобрить их льстивыми улыбками. Вторая из девушек поторопила их, но уже не таким строгим тоном.
- Давайте, давайте поскорее.
Сиделки не заставили себя просить и принялись за дело. Я была уже совсем одета, когда дверь отворилась и в комнату стремительно вошла врач. Неодобрительно взглянув на девушек в униформе, она резко спросила:
- Что все это значит? Что вам здесь нужно?
Старшая из двух коротко объяснила.
- Арестовать? - недоуменно воскликнула врач. - Арестовать мамашу? Неслыханно! В чем ее обвиняют?
- В проповедовании реакционных мыслей, - растерянно сказала одна из девушек.
Врач сурово воззрилась на нее.
- Ага, следовательно, по-вашему, мамаша реакционерка. Что вы еще намерены придумать? Убирайтесь отсюда!
- У нас ордер на арест, доктор! - запротестовали девушки.
- Глупости! Никто не имеет на это права. Вы когда-нибудь слышали, чтобы арестовывали мамашу?
- Нет, доктор.
- Ну вот видите, а вы хотите создать прецедент. Уходите.
Вид у девушек был растерянный и несчастный. И тогда доктору пришла в голову счастливая мысль:
- Пожалуй, я дам вам расписку в том, что отказалась выдать мамашу. Вас это устраивает?
Девушки в униформе ушли, вполне удовлетворенные полученной распиской. Врач мрачно посмотрела на маленьких сиделок.
- Не можете без болтовни, услужливые сплетницы. Все, что доходит до ваших ушей, с быстротой пожара распространяется дальше. Ваш язык уже немало наделал бед. Услышу еще что-нибудь подобное, найду виноватого и покараю.
Наконец она повернулась ко мне:
- А вам, мамаша Оркис, отныне разрешается в присутствии младшего медперсонала говорить лишь два слова: да и нет. Я скоро вернусь. Нам необходимо задать вам несколько вопросов, - добавила она и вышла, оставив после себя гнетущее молчание.
Она вернулась, когда я уже съела свой завтрак, достойный самого Гаргантюа, и сиделки уносили подносы. Вернулась она не одна. Ее сопровождали четыре женщины такого же нормального, как и она, роста. За ними санитарки втащили стулья и расставили их вокруг моей постели. Когда сиделки вышли, женщины в белых докторских халатах уселись на стулья и уставились на меня, как на нечто доселе не виданное. Одной из них было столько же лет, сколько врачу, двум другим было на вид около пятидесяти, а самой старшей лет шестьдесят, если не больше.
- Итак, мамаша Оркис, - начала врач тоном председателя, открывающего важное заседание, - совершенно ясно, что произошло нечто чрезвычайное для нашего заведения. Разумеется, мы хотим знать, что именно произошло, как и почему. Забудьте о визите этих двух блюстительниц порядка. Это ошибка, ее не должно было быть. Сейчас мы спрашиваем вас из научного интереса. Мы хотим понять, что все-таки случилось.
- Я так же хочу это знать, как и вы, - воскликнула я, посмотрев сначала на них, потом на комнату, а затем на себя, горой возвышающуюся на постели. - Я допускаю, что у меня галлюцинации, но для них, насколько мне известно, существуют исключения. Хотя бы один из органов чувств может оказаться здоровым и не подверженным галлюцинациям. Я убеждена, что все мои органы чувств совершенно здоровы. Я сама - пленница плоти, которая тоже слишком реальна, вещественна и ощутима. Значит, вся беда в моей голове, в моем сознании, рождающем образы…
Четыре женщины с удивлением смотрели на меня. Врач бросила на них взгляд, в котором было многозначительное: "Что я вам говорила?" Она снова повернулась ко мне:
- Мы хотим вам задать несколько вопросов, - сказала она.
- Прежде чем вы это сделаете, - прервала я ее, - мне хотелось бы кое-что добавить к тому, что я рассказала вам вчера вечером. Я вспомнила.
- Видимо, помог ушиб от падения с лестницы, - заметила она, посмотрев на пластырь на моем лбу. - Кстати, как объяснить ваш поступок?
Я не собиралась ей объяснять.
- Лучше я расскажу вам то, что вспомнила. Это может помочь… хотя бы в какой-то степени.
- Хорошо, - согласилась она. - Вы мне сказали, что были… хм… замужем и ваш… муж вскоре погиб. - Она посмотрела на своих коллег; их лица ничего не выражали, кроме прилежного внимания. - Что было дальше, вы уже не помнили…