Я объяснила ей, в чем дело. Вид у нее был недоумевающий.
- Они делают все, как положено, - возразила она.
- А мне это совсем не нужно, и я не позволю им, - ответила я.
Старшая растерялась окончательно. В эту минуту с другого конца комнаты послышался голос Хэйзел:
- Оркис тронулась. Она столько тут наговорила нам всякого. Она сумасшедшая.
Старшая посмотрела сначала на меня, а потом вопросительно на одну из моих сопалатниц. Та утвердительно кивнула головой. Старшая с недовольным видом снова испытующе внимательно посмотрела на меня.
- Идите и доложите обо всем, - велела она моим санитаркам.
Роняя слезы, с убитым видом, малютки засеменили к выходу. Старшая, еще раз окинув меня своим пронизывающим взглядом, поспешила за ними.
Через каких-нибудь пять минут, закончив свою работу, ушли и остальные. Мы снова остались одни. На этот раз тишину нарушила Хэйзел:
- Иначе как подлостью это не назовешь. Бедняжки просто выполняли свои обязанности, - заявила она.
- Это их дело, а мне не нужна их забота.
- Из-за тебя им здорово влетит. Видимо, ты опять все запамятовала? Ты что, не знаешь, что каждого, кто посмеет не угодить мамаше, здесь наказывают битьем? - спросила злорадно Хэйзел.
- Их бьют? - переспросила я ошеломленно.
- Да, бьют, - передразнила меня Хэйзел. - Но тебе плевать, что будет с ними? Не знаю, Оркис, что с тобой произошло, пока ты была в отъезде, но результаты не очень приятные. Ты мне никогда не нравилась, хотя многие не понимали почему. Теперь поймут.
Никто из остальных ничего не сказал. Они явно разделяли мнение Хэйзел, но проверить мне это не удалось, ибо дверь открылась, и в комнату вошла целая группа медперсонала, возглавляемая молодой женщиной. Ей было около тридцати, и ее вид заставил меня облегченно вздохнуть. Она не была ни карлицей, ни толстой и безобразной мамашей. Окруженная своими миниатюрными коллегами, она могла показаться поначалу даже слишком высокой, но я сразу определила, что она чуть выше среднего роста - не более пяти футов и десяти дюймов. Нормальная, привлекательная молодая женщина с каштановыми волосами, пожалуй, несколько коротко остриженными, в черной в складку юбке, видневшейся из-под белого короткого халата. Старшая санитарка еле поспевала за своей широко шагавшей начальницей и что-то пыталась ей говорить, как видно, обо мне. Что-то о бредовых явлениях и моем недавнем прибытии из Центра.
Женщина, видимо врач, остановилась у моей кровати. Сопровождавшие ее санитарки, сбившись в кучку за ее спиной, с опаской поглядывали на меня.
Врач сунула мне в рот градусник и взяла меня за руку. Проверив пульс и убедившись, что жара у меня нет, она спросила:
- Головные боли? Боли в теле?
- Нет - ответила я.
Она пристально посмотрела на меня. Я спокойно выдержала ее взгляд.
- Так в чем же… - начала было она.
- Она сумасшедшая, - перебила ее Хэйзел из другого конца палаты. - Она утверждает, что потеряла память, а нас не знает и не знала никогда.
- Она говорила ужасные вещи, ужасные, - добавила другая из моих сопалатниц.
- У нее бред. Она утверждает, что умеет читать и писать, - поспешила дополнить Хэйзел.
Женщина-врач лишь улыбнулась.
- Вы действительно все это умеете? - спросила она меня.
- А почему бы нет, не понимаю. Это легко проверить.
Она несколько встревожилась и как бы растерялась, но затем быстро овладела собой и улыбнулась снисходительной и терпеливой улыбкой врача.
- Хорошо, - сказала она, как бы подыгрывая мне, и, вынув из кармана небольшой блокнот, протянула его мне вместе с карандашом. Карандаш показался страшно неудобным в моих неловких пальцах. Я никак не могла его обхватить, как следует, но все же изловчилась и написала: "Я прекрасно понимаю, что у меня галлюцинации и все вы часть этих галлюцинаций".
Не скажу, что у врача отвисла челюсть, когда она прочла мою записку, но улыбка исчезла с ее лица. Взгляд ее стал суровым и неприветливым. Все затихли, увидев выражение ее лица, словно я позволила себе нечто недозволенное, дерзкое и загадочное. Врач повернулась к Хэйзел:
- Что она вам говорила?
Хэйзел после короткого замешательства, собравшись с духом, выпалила:
- Ужасные вещи, доктор! Она говорила, что люди такие же двуполые, как звери и животные. Это отвратительно!
Женщина-врач, призадумавшись на мгновение, обратилась к старшей санитарке:
- Отвезите-ка ее в изолятор, я ее осмотрю.
Она не успела еще покинуть комнату, как санитарки уже занялись мною. Вот я уже на каталке, и меня быстро везут прочь из палаты.
- Итак, - мрачно промолвила врач, - перейдем к делу. Кто сказал вам эту ерунду о двух полах? Назовите имя.
Мы были одни в небольшой комнате, оклеенной розовыми в крапинку обоями. Санитарки, переместив меня с каталки на кровать, исчезли. Врач сидела, держа блокнот и карандаш наготове. Вид у нее был, как у следователя, не допускающего и мысли о возможности неудачи при допросе.
Но у меня было не то настроение, чтобы церемониться с ней, и я сразу же заявила, что не собираюсь делать из себя дуру и повторять все, что я говорила в палате.
Я была рассержена, я дрожала от гнева, но потом взяла себя в руки. А она продолжала:
- После того как вы оставили Центр Материнства, вы, разумеется, отдыхали. Куда вас отправили на отдых?
- Не знаю. Скажу вам то, что говорила другим. Галлюцинации, или бред, или как вы все это там называете, начались у меня в больнице, которую вы именуете Центром.
Терпеливо, но решительно, она прервала меня:
- Послушайте, Оркис. Когда вы уезжали в Центр шесть недель назад, вы были совершенно здоровы. Вы нормально родили. Но потом перед вашим возвращением домой кто-то успел набить вашу голову всякой ерундой да еще научил читать и писать. Вы мне скажете, кто это сделал? Предупреждаю, со мной не пройдет ваш трюк с потерей памяти. Если вы были способны запомнить весь этот гадкий вздор, который рассказали другим, вы способны вспомнить, от кого вы его слышали.
- О, ради бога, прекратите сами говорить ерунду! - воскликнула я.
Она вспыхнула.
- Я могу узнать в Центре, куда они направили вас на отдых, могу позвонить в санаторий и узнать, с кем вы общались. Вы избавите меня от лишних хлопот, если сами все расскажете. Советую вам сделать это. Ведь вы не хотите, чтобы вас силой заставили говорить? - заключила она угрожающе.
Я отрицательно покачала головой.
- Вы на ложном пути, доктор. Все эти галлюцинации, включая мое превращение в какую-то Оркис, начались именно в Центре. Как это произошло, я не знаю, что было до этого, я тоже не могу вспомнить.
Она нахмурилась, явно обеспокоенная.
- Какие галлюцинации? - спросила она осторожно.
- Как! Эта странная обстановка, в которой я оказалась, да и вы сами. - Я обвела рукой вокруг себя. - Мое огромное безобразное тело, эти карлицы, да и всё, всё! Проекция моего бессознательного "я", его состояние - вот что меня беспокоит! Это не может быть воплощением моих неосознанных желаний! Нет!
Она продолжала смотреть на меня, и тревога ее росла. Это было заметно.
- Кто говорил вам о неосознанных желаниях? - спросила она неуверенно.
- Не понимаю, почему даже сейчас я должна изображать из себя безмозглую дуру?
- Но мамаша не может знать таких вещей. Зачем вам это?
- Послушайте, - сказала я. - Я уже говорила вам и этим бедным дурам в палате, что никакая я не мамаша, я доктор медицинских наук и меня, видимо, мучают кошмары.
- Доктор медицинских наук? - переспросила она растерянно.
- Да, доктор медицинских наук. Я врач, ваша коллега.
Она продолжала с любопытством и недоверием смотреть на меня. Глаза ее с недоумением скользнули по моей необъятной фигуре.
- Вы говорите, что вы врач? - голос ее звучал странно.
- Да, если говорить языком обывателя, - согласилась я.
- Сущий вздор! - с негодованием и в некотором замешательстве воскликнула она. - Вы рождены и воспитаны быть мамашей. Вы - мамаша! Посмотрите на себя.
- Да, - с горечью согласилась я. - Посмотрите на меня.
Воцарилось молчание.
- Мне кажется, - сказала я, - что, невзирая на галлюцинации и все прочее, нам все же не следует обвинять друг друга в том, что мы говорим одни глупости. Может, вы объясните мне, где я нахожусь и кто я, по-вашему. Возможно, это даст толчок моей памяти.
Но она возразила:
- Не лучше ли будет, если начнете вы и расскажете все, что помните. Вы поможете мне понять, что вас беспокоит.
- Хорошо, - согласилась я и начала свой сбивчивый рассказ, насколько мне позволяла моя неверная память. Я рассказала все до того дня, когда разбился самолет и погиб Дональд…
Конечно, с моей стороны было глупо так попасться на удочку. Разумеется, она ничего не собиралась мне говорить. Когда она выслушала мой рассказ, она просто встала и ушла, оставив меня одну в бессильном гневе и негодовании.