Восток осветился розовым и окрасил верхушки горной цепи, что окружала долину. Волчица терпеливо стояла и смотрела, как солнце величаво тяжело поднималось из-за пиков гор; как первые лучи окрасили нежными цветами поля, спускавшиеся террасами в долину, бесчисленные сады и цветники, уютные мирные домики. Запели птицы. Здесь наверху этого не было слышно, но это было так. Какие-то земледельцы, забыв обо всем, кроме своей работы, вышли в поля. А солнце все поднималось и поднималось, окутывая долину тончайшим розовым покрывалом.
- Смотри, - сказал незнакомец, обводя рукой долину, - посмотри на все это. Скоро ты увидишь здесь совсем другое. Вытоптанные поля, уничтоженные сады, обугленные руины разграбленных домов. Смотри, пока солнце встает, ибо когда оно встанет…
Он говорил дальше, но внимание государыни привлек его голос - до боли знакомый. Теплый, глубокий, низкий, сильный. Слезы навернулись на глаза девочки.
- Отец? - робко подняла она голову.
- Иди сюда малышка, - сильные родные руки обхватили ее и подняли.
Она зарылась лицом в бороду, темную с проседью, такую знакомую.
- Почему ты так долго не приходил?.. - лепетала оно и лепетала, и плакала, - …а дядя Харт сказал, что ты бы хотел… и вот я здесь…
- Глупышка, - мягкий голос чуть отстранил ее, - разве этому я тебя учил?
Хозяин гостиницы очнулся от дремы и поднял голову, услышав шаги на крыльце. Ночь была беспокойной, голова налилась непривычной тяжестью. В вошедшем он узнал вчерашнего посетителя.
- Я должен вам за ужин, - сказал тот, кладя плату на ближайший столик, - кстати, скоро этот зал опять будет полон.
Последнее он сказал через плечо.
А через дверной проем уже вовсю светило утреннее солнце.
Скиталец
- Ты уже уходишь?
- Надо идти.
- Ты знаешь, теперь я стала бояться этих слов: "надо идти". Если услышу их от кого-нибудь, вздрагиваю, как от удара.
* * *
- Когда я шел, я все думал о тебе, представлял, как приду, тихонько поднимусь по лестнице, подойду. Ты меня заметишь, и даже не обрадуешься, только немного улыбнешься…
- А я бросилась тебе на шею.
- Да.
- Ты что-то ищешь?
- Одежду.
- Опять уходишь?
- Опять.
- Неужели ты не можешь остаться? Ты же знаешь, здесь у тебя будут все условия, все возможности. И, в конце концов, ты мог бы остаться здесь ради меня!
- Я же уже говорил тебе…
- Что тебе душно в городе?..
- Да…
- Что тебе нечем здесь дышать?..
- Угу…
- Но это же чушь!
- Ага…
- Ну что ты все заладил - "ага" да "ага"!
- Ага…
- Скажи…
- Что?
- Там, в дороге, у тебя ведь есть другие женщины?
- Да… ты ревнуешь?
- Нет. Не к ним.
- А к кому?
- К дороге.
- Извини…
- Возвращайся…
- Эй! Красавица! Нет ли у вас воды, напиться?
- А шо же вам в колодце?!. Ой! Це ж ты!
Любый ты мой! То така радость, така радость! Ай! А чого же ты не упредил, за то, шо приходишь? А у меня же все не прибрано! Ой! Ты же, наверное, йисты хочешь?
- Как стадо волков.
- А у меня ничого не готово! Ну, проходи скорее в хату! Шо же ты так?!
- Да ладно тебе, не суетись.
- Ну, как это не суетись? Как не суетись?! Тебе же вон, и баньку истопить треба. Хочешь же попариться с дороженьки-то?
- Ой, а я так ждала тебя, так ждала. Мэне уж и все говорят: брось ты его, вин тэбе не дело.
Выходи замуж вон, хоть за Петро, давно ужо сватается. А я все не могу! Уж соберусь будто, но вдруг как вот здесь что-то сожмет, и все!
Не могу! А тут ужо ты знаешь, яка у нас картошка, да огурцы зараз народились. Я уже с ног сбилась закатывать их!
- Картошку?
- Да ни… ха-ха… огурцы. Да ты ешь, ешь. Исхудал то как, любый ты мой, дролечка.
- А ты это куда пошел?!
- Мне уже пора.
- Ой! Как же ты это, ужо не останешься?!
Ну, хоть на месяц-другой.
- Не могу…
- Ты мэне не любишь!..
- Ну, подойди сюда…
- Чого?
- Вот. И стоило обижаться?
- Не любишь ты мэне, остался бы.
Обвенчались бы ужо… Жили б, как люди… А ты уходишь!..
- Плачь, плачь… боль, она со слезами выходит.
- А горюшко-то?.. Горюшко-то… остается!..
* * *
- А я что-то весь день провела в огороде, смотрю - солнце уже к закату, и человек стоит какой-то, руку на забор положил, голову ею подпер и смотрит. И тут я как обмерла вся. Лица-то не видно - солнце-то прямо на меня светит, но внутри все как перевернулось.
- Бросилась ты ко мне.
- Обвила тебя, прижалась и хорошо-то как стало. Мне всегда с тобой хорошо. Чего смеешься? Приятно, небось.
Идешь, знаешь, что тебя ждут… мучаешь ты меня. А теперь, вот, опять уходишь.
- Мне пора.
- Уходишь. И ведь уйдешь, я знаю. Не остановишь. И чего тебя только тянет в дорогу эту, проклятую!
- Пойми, я и сам не знаю. Порой идешь целыми днями, а последнее время я и ночую под крышей все реже, то в чистом поле, то в салоне машины, под крылом самолета, за штурвалом.
Иду, мечтаю о горячем супе. От меня разит, как от коня, так, что птицы с деревьев падают. Только и вижу, что горячая вода, да кусок мыла. А вот с тобой лежу, а вижу дорогу, серое полотно под ногами…
- Обними меня, милый мой… крепче… вот так. А теперь иди.
- Я вернусь.
- Я знаю…
Хранитель
Дорога кончилась как-то сразу, рывком. Еще мгновение назад казалось, что этой серой ленте нет конца. Теперь же парень стоял на небольшой лужайке в лесу. Лес был какой-то странный. Вроде бы и не дремучий, но мертвенная его безмолвность и неестественная четкость теней говорили об одном - все пути в этом лесу ведут сюда. На другой стороне лужайки нерушимым монолитом уходила в кроны деревьев скала. У ее подножья чернел грот.
А перед этим входом сидел на камне человек. Сидел, положив руки на воткнутый в землю меж ног прямой меч, склонив голову на его рукоять. Человек сидел здесь давно. Очень давно. Он казался даже не живым, но статуей, растением, сродни стебельку травы, проросшего в трещине камня, под ним.
Все это место было насквозь пронизано тишиной. Тягучей, растительной какой-то тишиной.
Тишиной Деревьев, что росли вокруг поляны, тишиной травы.
Человек поднял голову, и тишина разлетелась множеством звенящих осколков.
- Пришел, - вскрикнула тишина, - как долго…
Парень взглянул в его лицо. Невольно отпрянул. Этот человек ждал. Ждал немыслимо давно.
Никогда еще юноша не видел таких уставших людей.
- Кто ты? - спросил он.
- Хранитель, - спокойно ответил человек, потихоньку освобождаясь, от застывшей своей позы.
- А ты - Крис. Крис Искатель.
Хранитель не спрашивал. Он утверждал.
- Откуда ты знаешь? - оторопел Крис.
Хранитель посмотрел на него, задумчиво перевел взгляд на камень, на котором сидел. Только сейчас Крис заметил, сколь замшел этот камень. Сам человек этот был какой-то выцветший. И, хотя Хранитель не был стар лицом, и тело его было телом человека едва перевалившего зрелость, но от него веяло самим Временем. Серые, как небо над ним, его глаза бесконечно глубокие и мудрые пугали бездонной своей усталостью.
- Ты бы знал еще больше… - меж тем ответил он, склонив голову.
- Ну, что же, теперь все кончено, - решительно взмахнул мечом Хранитель, разминаясь.
- Это что же, теперь обязательно драться? - не понял Крис, - может, как-нибудь без того обойдемся?
Хранитель оглянулся на грот, и в глазах его мелькнул потухший огонек алчности.
- Нет, - коротко тряхнул бесцветными волосами, схваченными у лба стальным обручем, - ты должен убить.
Крис разглядел в траве у камня выбеленные временем кости. Сейчас ему не хотелось спорить. Пусть так.
Чем скорей, тем лучше. Он отбросил свою накидку, оставаясь в одном трико. В бою так удобнее. Он и доспехов не признавал. Однако меч вынимать не спешил - надежда еще не оставляла его.
- Слушай, мне бы не, хотелось… - начал, было он.
- Учись, - коротко нанес удар Хранитель.
Энергичное молодое тело Криса развернулось, меч сам оказался в его руке. Звякнула сталь.
- Учись перешагивать через себя, как уже умеешь перешагивать через других.
Сталь сверкала в воздухе и пела. Свою, чуждую жизни, но полную неодолимого очарования песнь.
- Учись, парень, - приговаривал Хранитель, показывая отменное владение мечом. - Ошибешься - умрешь.
Крис всегда был способным учеником.
Песнь оборвалась. Недоуменно Хранитель посмотрел на пронзенную грудь.
Он уже не верил в смерть. Пошатнулся.
- Молодец, малыш… - глаза его наполнились скорбной радостью.
Ноги все-таки подвели его, и он рухнул в траву. Крис склонился над ним, встретив его взгляд.
- Я вижу ты… славный малый. Я скажу… не гляди… изумрудную шкатулку, - он перевел взгляд в небо, - наконец… я свободен!.. И видят боги, я играл честно.