Мы прошли мимо палаты Нордхилла, дверь в нее была приоткрыта, и я успел разглядеть, что там меняют постельные принадлежности - похоже, доктор был уверен в том, что сюда Альберт не вернется. В конце коридора оказалась дверь на лестницу, и мы спустились в подвальное помещение - не скажу, что сырое, но довольно мрачное, хотя, вероятно, и это впечатление возникло из-за понимания того, что находишься под землей. Короткий коридор был аккуратно побелен, и в конце его (по-моему, в точности под кабинетом доктора Берринсона) находилась дверь, даже на вид гораздо более прочная и массивная, нежели двери палат на первом этаже. Здесь никого не было, но, когда мы подошли, откуда-то (может, он спустился следом за нами?) возник санитар и протянул доктору ключ.
За дверью было тихо, и я подумал о том, что мы, возможно, опоздали и успокоительное лекарство уже привело Нордхилла в состояние, когда ему бессмысленно задавать вопросы.
Доктор повернул массивную ручку, и мы вошли - впереди санитар, готовый к любой неожиданности, за ним Берринсон, я, Каррингтон и Филмер, который все еще изображал недовольство, но, безусловно, не готов был упустить ни одного слова из предстоявшего разговора, хотя и надеялся в отличие от меня на то, что разговор не состоится.
Палата для буйных оказалась маленькой, мое внимание привлекли обитые толстым серым войлоком стены и тусклая лампа под потолком, забранная прочной мелкой металлической сеткой. Нордхилл сидел на полу в противоположном от двери углу, заложив руки за спину, - я не сразу понял, что на беднягу надели смирительную рубашку и он просто не мог пошевелиться. Во взгляде юноши я прочитал не ужас и не покорность судьбе - две, на мой взгляд, самые ожидаемые эмоции, - но вялое любопытство.
- Нельзя ли… - начал я, и Берринсон, поняв мое пожелание прежде, чем я закончил фразу, сказал, обернувшись к санитару:
- Майк, снимите с него рубашку.
- Но, сэр… - начал было инспектор, однако доктор и его прервал решительным жестом.
- Здесь я командую, договорились? - сказал он, - Если вы, инспектор, боитесь, что больной выцарапает вам глаза…
Филмер пожал плечами и сложил руки на груди, всем видом показывая, что он не намерен отвечать ни за что, здесь происходящее.
Пока Майк освобождал Нордхилла от смирительной рубашки, другой санитар принес небольшие табуретки - скорее высокие скамеечки, - расставил их вдоль стен, и мы сели - доктор ближе всех к больному, который, не обратив на поставленную рядом с ним табуретку никакого внимания, остался сидеть на полу, скрестив ноги и покачиваясь взад-вперед, как индийский йог, которого я года два назад видел на представлении в Берджесс-холле.
- Эти господа желают задать вам несколько вопросов, - мягко обратился к Нордхиллу доктор Берринсон. - Вы можете ответить?
- Да, - сказал Нордхилл и поднял на меня взгляд, в котором я неожиданно разглядел яркий огонь надежды.
Этот взгляд, с одной стороны, придал мне решимости, а с другой - заставил подумать о сложности человеческого мироощущения и невозможности постичь его до тех глубин, где сознание растворяется в бессознательном - не так, как пишет в своих работах врач из Вены Зигмунд Фрейд, а так, как наш привычный мир растворяется в том, куда мы все уходим и откуда пытаемся подать знаки, чаще всего никем не понимаемые.
- Скажите, Альберт, - начал я, доставая из кармана трубку, Курить я не собирался, да Берринсон мне этого и не позволил бы, но трубка в руке придавала решимости, я представлял, сколь нелепыми могли показаться мои вопросы не Нордхиллу, конечно, и, может, не Каррингтону, но доктору и тем более инспектору. - Скажите, вам известно, кто совершил сегодня это ужасное преступление?
- Да, - последовал короткий ответ.
- Инспектор спрашивал вас об этом?
- Нет, - сказал Нордхилл, - инспектор уверен, что бедную Эмму убил я.
Я отметил про себя, что Нордхилл назвал девушку ее первым именем, и задал следующий вопрос, стараясь по возможности быстрее приблизиться к главному, поскольку помнил слова доктора о том, что вскоре общение окажется невозможным.
- Согласитесь, - сказал я, - что у инспектора были все основания подозревать именно вас, поскольку на вас указывают все улики. В вашу пользу говорит лишь то, что у вас не было мотива. А у кого мотив был? Кто тот человек, нанесший Эмме страшный удар?
Нордхилл поднялся с пола, опершись на правую руку, - доктор наклонился вперед и подал стоявшему у двери санитару знак быть наготове, но Альберт лишь прислонился к упругой стене, отодвинув скамеечку ногой.
- Шеридан его фамилия, - сказал он. - Майкл Шеридан. Когда-то Эмма отказала ему, он был влюблен в нее без памяти, а точнее - без всякого рассудка.
- Шеридан! - громко произнес Каррингтон, и я предостерегающе поднял руку.
- Откуда вам известно это имя, Альберт? - спросил я.
- Дух этого человека назвал свое имя, сказав, что не волен поступать самостоятельно, - спокойно ответил Нордхилл.
- Хо-хо! - На этот раз не сдержал своих эмоций инспектор, а Берринсон едва заметно пожал плечами, желая, видимо, дать нам понять, что нелепо было ожидать разумных ответов от психически больного человека, помешанного как раз на явлении духов и спиритизме.
- Дух Шеридана, - уточнил я. - Вы хотите сказать, что Шеридан мертв?
- Я хочу сказать, что Шеридана нет в мире - в том смысле, какой обычно придают этому слову.
Я хотел бы поговорить о значении слова "мир" применительно к живущим в нем разумным созданиям, но разговор об этом пришлось оставить и задать следующий вопрос:
- Вы вызвали дух Шеридана во время одного из сеансов спиритизма? Почему вы вызвали именно его? Вы были знакомы?
- До того момента - нет, не были. И я не вызывал дух этого человека. Я вообще никогда не вызывал духов. Они являлись сами. Чаще всего они являются совсем не тогда, когда мне того хочется. Они приходят, когда хочется им. Приходят и задают вопросы. Требуют ответов. Иногда я могу ответить. Чаще - нет. Если не могу, они требуют, чтобы я нашел людей, знающих ответ. Я искал…
- Вы все это говорили и на суде, верно? - мягко сказал я. - Все от слова до слова? Я читал только то, что писали в газетах, но старший инспектор Каррингтон подтвердит, что вы и на суде говорили то же самое?
Каррингтон молча кивнул. Он все еще не понимал, куда я клоню. Куда клоним мы с Нордхиллом. Каррингтон слишком недавно поверил в существование связи с потусторонним миром, чтобы впустить его в свои логические или, как он говорит, дедуктивные построения.
- Вы все это говорили, - продолжал я, - и эти слова послужили основанием для признания вас недееспособным. Я лишь констатирую факт: не вы вызывали духов, а духи сами являлись к вам и требовали ответов. Именно так произошло и явление духа Шеридана?
- Да, - сказал Нордхилл.
- Вы можете вспомнить об этом более подробно? Когда это было?
- Прошлой осенью, я жил тогда в Лондоне, снимал квартиру с приятелем и пытался учиться художественным ремеслам.
Я скосил глаза на Каррингтона - бывший полицейский придвинул свою табуреточку ближе и не сводил с Нордхилла Пристального взгляда.
- Старший инспектор Каррингтон подтвердит, - сказал Я! - что в двадцать втором году он допрашивал человека по имени Шеридан, и тот признался в убийстве Эммы Танцер, но не смог сказать, где спрятал тело, заявил, что не станет подтверждать свое признание в суде, а затем исчез, точнее - покинул Англию.
- Он не убивал Эмму, - сказал Нордхилл. - Он хотел это сделать. Он даже подкараулил ее на тропе неподалеку от Ганновер-стрит…
- Да-да, - пробормотал Каррингтон.
- …но не смог ударить, - продолжал Нордхилл. - Он был невменяем. Не понимал в тот момент, что делал. Помнил, что зажал Эмме рот, она сопротивлялась, он связал ее, положил в кабину… он был на машине, взял напрокат и потом вернул… и отвез Эмму…
Нордхилл замолчал, и я с нетерпением, которого не смог сдержать, задал вопрос:
- Куда? Куда он ее отвез?
- Он не знал этого, - нехотя отозвался Нордхилл. - Действительно не знал. Он просто ничего больше не помнил из того, что происходило в тот вечер. В себя пришел утром следующего дня - в собственной постели. В машине он нашел обрывок платья, которое носила Эмма. Видимо, он разорвал на ней платье, когда она сопротивлялась. Но куда он ее отвез? Что с ней сделал? Он не помнил. Вернул машину в агентство и узнал в тот же день, что Эмма пропала. Тогда он решил, что убил девушку.
- Аффект навязчивого состояния, - сказал за моей спиной Берринсон. - Довольно распространенный случай. Долгое лечение. Если бы этот человек сразу попал в мои руки…
- А потом арестовали другого человека, которого и судили за убийство, - напомнил я.
- Да? - вяло удивился Нордхилл. Похоже было, что он действительно не знал ничего ни об аресте Баскетта, ни о суде, ни об оправдательном приговоре.
- Дух Шеридана не говорил вам об этом? - неожиданно вмешался Каррингтон. Ирония, прозвучавшая в его голосе, показалась мне неуместной, но, к счастью, Нордхилл не обратил на это внимания.
- Нет, - сказал он, - не говорил. Я не мог его спрашивать, он слышал только те ответы, что я мог дать на его вопросы. А сам говорил лишь то, что считал нужным.
- Он сказал, что с ним произошло? - спросил я. - Ведь если это был дух…
- Его убили, - сказал Нордхилл. - Не спрашивайте меня как - я не знаю.
- Вы не говорили об этом раньше, - заметил Каррингтон.
- Меня не спрашивали, - огрызнулся Нордхилл. - А если бы я сказал, что мне открылся дух, - мне поверили бы? Меня и без того упекли в бедлам…
- И вы сделали все от вас зависящее, чтобы вас упекли именно в этот бедлам, а не в какой-нибудь другой, - не удержался от замечания Каррингтон.