- Не надо волноваться, Эмилия, - сказал доктор. - Все хорошо.
- Я хочу видеть Альберта, - сказала девушка.
- Да, непременно… Отдохни, Эмилия, можешь не выходить к обеду, тебе принесут поесть в комнату.
- И чаю…
- Конечно. Я скажу Грете. Пойдемте, господа. - Берринсон поднялся и, проходя мимо Эмилии, участливо положил руку ей на плечо.
- Согласитесь, доктор, что объяснить случившееся без вмешательства потусторонних сих попросту невозможно, - сказал Каррингтон, когда мы вернулись в кабинет Беррин-сона и расположились в тех же местах и позах, что полчаса назад.
- И это говорит старший инспектор Скотленд-Ярда! - воскликнул доктор, качая головой.
- Бывший старший инспектор, - поправил Каррингтон. - Будучи при исполнении, я бы действительно поостерегся делать далекоидущие заключения при столь ненадежных и противоречивых свидетельствах. Но после того, как я ушел со службы… И после того, как вспомнил кое-какие старые дела, о которых вчера рассказывал сэру Артуру… И после того, как прочитал замечательные книги 0 природе спиритуализма, да еще и послушал самого автора…
- Не знаю, о каких делах вы говорите, книг по спиритуализму не читал и на лекциях не присутствовал, хотя и знаю о вашей, сэр Артур, деятельности на ниве пропаганды этого… гм…
- Этого глубокого заблуждения, - закончил я.
- Не будем спорить, - примирительно сказал доктор. - Учтите: Альберт и Эмилия - больные люди, психика их ущербна, к словам их нельзя относиться с полным доверием.
- Эмилия оказалась в вашей больнице потому, что в ее присутствии исчезали предметы? - сказал Каррингтон.
- Которые потом обнаруживались в ее тайниках, - добавил доктор.
- В тайниках, о которых она, по ее словам, ничего не знала. А многие предметы вообще обнаружены не были, не так ли?
- К чему вы клоните, старший инспектор?
- А Нордхилл зарабатывал на жизнь тем, что устраивал спиритические сеансы и вызывал духов, для чего ему даже не надо было входить в транс…
- Что лишний раз свидетельствует о его душевном нездоровье, поскольку - сэр Артур, безусловно, подтвердит - для вызывания духов - заметьте, я становлюсь на вашу точку зрения, хотя и не верю в эту чепуху, - для вызывания духов необходимы определенные условия и уж наверняка - присутствие сильного медиума, находящегося в так называемом трансе, особом психическом состоянии, когда подавляются реакции на внешние раздражители и на первый план выходят подсознательные и инстинктивные функции.
- Сэр Артур, - обратился ко мне бывший полицейский, - вы молчите, и у меня складывается впечатление, что ваше мнение на этот счет не совпадает ни с моим, ни с мнением уважаемого доктора.
- Я бы не хотел говорить то, что может оказаться ошибочным. Конечно, у меня сложилось определенное представление. Более того, есть догадка, которая, уверен, никому из вас не пришла в голову, хотя Нордхилл сказал об этом совершенно определенно. Но для подтверждения или опровержения я хотел бы предложить провести небольшой эксперимент, если, конечно, доктор Берринсон даст свое разрешение, поскольку этот вопрос полностью находится в его компетенции.
- О чем вы говорите, сэр Артур? - с некоторым напряжением в голосе спросил доктор.
- Я хотел бы провести сеанс спиритизма с участием Альберта, Эмилии и нас троих. Думаю, это многое прояснит - в том числе и для вас, доктор, я очень надеюсь, что личные впечатления поколеблют вашу уверенность в безусловной материальности окружающего мира.
Если бы я внимательно не следил за выражением лица Берринсона, то наверняка решил бы, что у бедняги начался приступ тяжелой астмы. Но я видел, как, прежде чем натужно закашляться, доктор предпринял мучительные усилия, чтобы не позволить появиться на своем лице выражению полного непонимания и недоверия к умственным способностям собеседника. Мне хорошо знакома была реакция слишком, к сожалению, многих вполне респектабельных в остальных отношениях людей на предложение собственными глазами убедиться в том, во что они - то ли по недомыслию, то ли по умственной лености - не желали верить. У меня промелькнула в тот момент мысль: "Разве мог врач, изначально не принимающий во внимание самую возможность существования спиритуализма, назвать вменяемым пациента, придерживающегося противоположных взглядов на устройство мироздания?" И разве может врач, ставящий принципы своей веры выше принципа "Не навреди!", заниматься такой чувствительной к проявлениям индивидуальности пациента наукой, как психиатрия?
Каррингтон, не на шутку испугавшийся, принялся наливать в стакан воду из стоявшего на столе наполовину наполненного графина, но я придержал его руку, поскольку в отличие от бывшего полицейского понимал, что Берринсон не сможет сделать и глотка, нужно лишь подождать, и все придет в норму.
- Дорогой Каррингтон, - сказал я тихо, - доктору, понимаете ли, нужно время, чтобы обдумать мои слова. Он не может позволить себе отнестись к ним серьезно, но и без ответа оставить не может тоже. Противоречие, верно? Когда кашляешь, противоречия разрешаются сами собой.
- Вы думаете? - неуверенно проговорил Каррингтон, но кашель у доктора стал менее надрывным и быстро прекратился. Берринсон откашлялся в последний раз, после чего сам налил себе воды и выпил полстакана мелкими глотками, приводя свои мысли в относительный порядок.
- Вы понимаете, сэр Артур, - сказал он наконец, - что здесь мы лечим Нордхилла от той самой болезни, приступ которой вы предлагаете вызвать?
- Я не предлагаю вам, доктор, нарушить клятву Гиппократа, - сказал я примирительно. - Напротив, мне кажется, что проведение сеанса поможет Нордхиллу снять возникшее у него у него психическое напряжение. Иногда алкоголику дают выпить неразбавленного виски, чтобы привести в порядок его сознание, этот эффект вам хорошо известен…
- Не думаю, что это хорошее предложение, сэр Артур.
- Нордхиллу не повредит, - уверенно сказал я. - А мы, возможно, сумеем получить сведения, которые не могли бы выведать никаким иным способом.
- Сэр Артур прав, - пришел мне на помощь Каррингтон. - Если сеанс окажется безуспешным, в чем вы, доктор, совершенно уверены, мы окажемся там же, где сейчас, а если выяснится хотя бы малейшее неизвестное нам обстоятельство… Согласитесь, во время сеанса Нордхилл может проговориться о том, о чем не сказал бы даже во время перекрестного допроса.
Последний аргумент, по-моему, оказался весомее остальных. Доктор надолго задумался, потом встал, отошел к окну и минуты две созерцал окружавший больницу лесной пейзаж - вид колыхавшейся под легким ветром листвы действительно успокаивал нервы.
- Хорошо, господа, - сказал наконец Берринсон, обернувшись к нам. - Одно непременное условие. Когда я подам сигнал, сеанс прервется. А сигнал я подам, как только увижу малейшие признаки нестабильности в поведении пациента. И никаких возражений, даже если вам будет казаться, что именно в этот момент Нордхилл сообщает чрезвычайно ценные сведения.
- Безусловно, - согласился я.
- Да, конечно, - сказал Каррингтон.
- Сейчас время ленча, - сказал Берринсон, взглянув на часы - прекрасный брегет, висевший на толстой серебряной цепочке. - Потом у нас тихий час, после чего желающие могут выпить чаю. Думаю, сеанс лучше всего устроить в половине шестого, когда до ужина останется полтора часа. Сейчас я приглашаю вас обоих к себе - нам принесут поесть, и мы проведем время за, надеюсь, приятной беседой, если, как я опять же надеюсь, в больнице не произойдет ничего экстраординарного.
Доктор предоставил в наше распоряжение телефон, я позвонил Джин, а Каррингтон - дочери. Оказывается, Адриан, катаясь на лошади, неудачно спрыгнул и растянул лодыжку, Джин была в панике, и мне пришлось сделать ей строгое внушение - полагаю, оно достигло цели. Я сказал, что вернусь, по-видимому, последним поездом, и пусть Найджел с машиной будет у вокзала Виктория в половине десятого. Джин мучило любопытство, но, зная мой характер, она не задала ни одного прямого вопроса.
Беседа с доктором действительно оказалась приятной. Каждый из нас старательно избегал говорить на рискованные темы - ни слова о предстоявшем сеансе не было сказано, хотя, как я слышал, доктор отдал Грете распоряжение подготовить одну из крайних палат женского крыла: поставить там круглый стол, пять стульев и зашторить окно, чтобы вечерний закатный свет не мешал, как выразился Берринсон, "работать с пациентом".
Кухня в лечебнице оказалась отменной, кофе, поданный после ленча, был превосходен, мы расположились в удобных креслах, Берринсон рассказывал истории из своей практики, а Каррингтон - из своей, я же вспоминал последнюю поездку в Соединенные Штаты: не лекции, которые я там прочитал с большим успехом (никаких упоминаний о спиритизме, согласно нашей молчаливой договоренности!), а встречи с людьми, которых я знал заочно и даже не предполагал, что когда-нибудь буду иметь честь с ними разговаривать. Виделись мы, например, с популярнейшим в Штатах актером кино Чарлзом Спенсером Чаплином - он приезжал в Нью-Йорк по делам, и мы случайно столкнулись с ним в коридоре отеля "Мажестик". Я ожидал увидеть маленького человечка с усиками, и если не в знаменитом черном потрепанном костюме и котелке, то по крайней мере с тросточкой. Чаплин же оказался довольно грузным, хотя и подвижным мужчиной - типичным американцем, засыпавшим меня множеством вопросов о своей популярности на берегах Темзы.
В пять часов доктор оставил нас с Каррингтоном на некоторое время и отправился сначала к Нордхиллу, а потом к Эмилии, чтобы провести с ними беседу, подготовить к предстоявшему мероприятию. Я заметил, что Каррингтон изрядно волновался и, по-моему, не столько обдумывал вопросы, которые следовало бы задать, сколько приводил в порядок разбежавшиеся за день мысли.