Врач, обернувшийся к нам, едва услышал мое имя, отозвал инспектора в сторону и что-то долго ему шептал. У инспектора в лице появилось выражение кислое, как старое пиво. Когда он вернулся ко мне, он сказал, цедя слова и не скрывая своей неприязни:
- В таком случае, вы, очевидно, выскажете мне свое пожелание обратиться с прошением о разрешении на постоянное пребывание в Великом Содружестве Оргорейна при условии, что вы найдете и будете выполнять общественно-полезную работу как член городского либо сельского сообщества.
- Да, - сказал я. Это все перестало выглядеть забавным, как только прозвучало слово "постоянное" - слово, от которого повеяло страхом.
Через пять дней я получил разрешение на постоянное пребывание, предписывающее мне зарегистрироваться в качестве члена Городского Сообщества Мишнори (которую я сам для себя выбрал), и мне было выдано временное удостоверение личности на дорогу до этого города. Я бы умирал с голоду все эти пять дней, если бы не старый доктор, который все эти пять дней продержал меня в госпитале. Ему нравилось, что у него в отделении - премьер Кархида, пусть даже бывший, премьер тоже очень рад этому обстоятельству.
Я добрался до Мишнори, нанявшись грузчиком на сухопутную лодку каравана, перевозившего рыбу из Шелта. Короткое и сильно воняющее рыбой путешествие завершилось на большом рынке в Южной Мишнори, где я вскоре нашел работу в холодильнике при рынке. Летом всегда в таких местах есть работа на выгрузке, упаковке, хранении и рассылке скоропортящихся продуктов. Я в основном имел дело с рыбой и жил на острове рядом с рынком вместе с другими работниками холодильника. Дом этот называли Рыбий Остров, потому что от нас всех невыносимо воняло рыбой. Но мне нравилась эта работа, на которой большую часть дня я проводил в прохладном помещении склада. Мишнори летом - это настоящая парилка, паровая баня. Все двери закрыты, вода в реке чуть ли не кипит, люди истекают потом. В месяце оцкре было десять таких Дней и ночей, когда температура не опускалась ниже пятнадцати градусов, и даже был такой день, когда жара достигла двадцати шести градусов. Изгнанный после окончания работы из своего пропахшего рыбой убежища в эту "пещь огненную", я отправлялся на расположенный в нескольких километрах над рекой Кандерер, где росли деревья и откуда можно посмотреть на большую реку, хоть добраться до нее было невозможно. Там я бродил допоздна и в конце концов почти к утру возвращался к себе, на Рыбий Остров. В моем районе Мишнори постоянно были разбиты уличные фонари, чтобы жители могли укрывать свои темные делишки под еще более темным покровом ночи. Но автомобили инспекторов неустанно кружат там, освещая рефлекторами эти темные улочки и лишая бедняг последнего шанса на личную жизнь, ночи.
Новый закон о регистрации чужестранцев был введен в действие в месяце кус как очередной шаг в партизанской войне с Кархидом, он сделал недействительной мою регистрацию, лишил меня работы и заставил полмесяца провести в приемных бесчисленных инспекторов. Мои товарищи по работе давали мне в долг деньги и крали для меня рыбу, чтобы я смог заново зарегистрироваться, прежде чем подохну с голоду. Это было для меня хорошей школой жизни. Я полюбил этих непреклонных и лояльных людей, но они жили в безвыходной ловушке, а мне предстояло действовать среди людей, гораздо менее симпатичных. Я все-таки заставил себя позвонить по известному мне номеру телефона, что всячески откладывал уже три месяца.
На следующий день я стирал свою рубаху в прачечной Рыбьего Острова, вместе с несколькими своими соседями, совсем голыми или полуголыми, когда сквозь клубы пара, шум воды, душный тяжелый запах грязного белья и рыбы я услышал, как кто-то зовет меня, называя моим клановым именем. И в прачечной появился сотрапезник Йегей, выглядевший, как на приеме у посла Архипелага в Парадной Зале дворца в Эргенранге семь месяцев тому назад.
- Эстравен, выйдите оттуда! - сказал он высоким, пронзительным, гнусавым голосом, каким разговаривают в высшем свете Мишнори. - И оставьте же, наконец, в покое эту проклятую рубаху!
- У меня нет другой.
- Так выудите ее из этой ухи и ступайте со мной. Тут невыносимо жарко.
Люди смотрели на него с угрюмым любопытством, зная, что это какой-то богатый, но не подозревая, что это сотрапезник, член правительства. Мне не понравилось, что он пришел сюда, он должен был кого-нибудь за мной прислать. Очень немногие орготы обладают хоть каким-нибудь чувством такта. Мне хотелось побыстрей отправить его отсюда. Мокрая рубаха была мне ни к чему, поэтому я сказал бездомному парню, который слонялся по двору, чтобы он поносил ее до моего возвращения. Долгов у меня не было, за постой я уплатил, документы были у меня в кармане хиеба. В одном хиебе, без рубахи, я покинул остров у рынка и отправился вслед за Йегеем вновь к сильным мира сего.
В качестве его "секретаря" я снова был внесен в списки-реестры Оргорейна, на этот раз не как член сообщества, а как человек зависимый. У них здесь недостаточно имени, они хотят обязательно иметь этикетку на человека, чтобы знать, с кем придется иметь дело еще до того, как этого человека увидят. В этом случае этикетка подходила как нельзя лучше. Я действительно был "человеком зависимым", и в очень скором времени мне предстояло проклясть ту цепь, которая привела меня сюда и заставить есть чужой хлеб, потому что в течение целого месяца не было никаких признаков того, что я нахожусь ближе к своей цели, чем пребывая на Рыбьем Острове.
Дождливым вечером последнего дня лета Йегей через своего слугу пригласил меня в свой кабинет. Я нашел его беседующим с Оубсли, сотрапезником округа Секев, с которым я познакомился, когда он стал главой Орготской Комиссии Морской Торговли в Эргенранге. Невысокий, сутулый, с небольшими треугольными глазками на широком плоском лице, он сильно отличался от Йегея, сухопарого и длинного. Выглядели они, как комическая пара из старого фарса, но были чем-то более важным и значительным. Они были двумя из Тридцати Трех, правящих Оргорейном. Нет, они были еще чем-то большим.
После того, как мы обменялись любезностями и выпили по рюмке ситийской "воды жизни", Оубсли вздохнул и сказал мне:
- А теперь, Эстравен, объясните мне, зачем вы сделали то, что вы сделали в долине Сассинот, потому что я всегда считал, будто если и существует кто-нибудь, не способный совершить ошибку в выборе наиболее подходящего момента для действия или в определении весомости шифгреттора, то этим человеком являетесь вы.
- Страх взял верх над осторожностью.
- Страх перед чем, черт побери? Чего вы боитесь, Эстравен?
- Того, что происходит сейчас. Затягивания споров исключительно престижного характера о долине Синот, уничтожения Кархида, ненависти, которая родится из унижения, использования этой ненависти правительством Кархида.
- Использования? С какой целью?
У Оубсли хороших манер не было ни на грош. Йегею, человеку тонкому и ироничному, пришлось вмешаться.
- Господин сотрапезник, прошу вас не забывать, что князь Эстравен находится у меня в гостях, а не на допросе…
- Князь Эстравен ответит на те вопросы, на которые найдет нужным ответить, и тогда, когда сочтет это необходимым, так как он всегда это делал, - сказал Оубсли, обнажая в усмешке зубы, игла, спрятанная в шарике жира. - Он знает, что здесь он среди друзей.
- Я беру себе друзей таких, каких могу найти, господин сотрапезник, но уже не рассчитываю на то, что смогу сохранить их надолго.
- Я понимаю. Но ведь можно вместе тащить сани, даже не будучи кеммерингами, как говорят у нас в Эстеве, не так ли? Черт побери, я знаю, за что вас изгнали, мой дорогой! За то, что вы любите Кархид больше, чем его короля.
- Может, скорее, за то, что больше люблю короля, чем его кузена.
- Или за то, что вы любите Кархид сильнее, чем Оргорейн, - добавил Йегей. - Разве я не прав, князь?
- Нет, господин сотрапезник.
- Следовательно, вы считаете, - сказал Оубсли, - что Тайб хочет править Кархидом так же, как мы правим Оргорейном, то есть как следует?
- Мне так кажется. Я думаю, что Тайб, используя спор о долине Синот и обостряя его в случае необходимости, может ввести в Кархиде столько изменений, сколько не произошло в нем за последнее тысячелетие. У него перед глазами вполне подходящая модель - Сарф. К тому же он умеет пользоваться страхами Аргавена. Это проще, чем пытаться пробудить в Аргавене отвагу, как это пытался сделать я. Если Тайбу это удастся, то в его лице, господа, вы найдете достойного противника.
Оубсли кивнул.
- Я отбрасываю шифгреттор, - сказал Йегей. - К чему вы клоните, князь?
- К тому, есть ли на Большом Континенте место для двух Оргорейнов?
- Вот-вот, именно эта мысль! - сказал Оубсли. - Именно эта! Вы заронили ее в мое сердце уже давно, и с тех пор я не могу от нее избавиться. Наша тень все ширится и уже падает на Кархид. Склока между кланами, да; скандал между двумя городами, да; но война между двумя народами? Побоище с участием пятидесяти миллионов человек? Клянусь сладким молоком Меше, это видение заставляет мои сны полыхать огнем, и я просыпаюсь весь в поту. Нельзя успокаиваться, мы в опасности! И ты это знаешь, Йегей, ты сам об этом не раз говорил, хотя и по-своему.
- Я тридцать раз голосовал против того, чтобы ввязываться в спор о долине Синот. И что из этого? Фракция гегемонистов располагает двадцатью голосами, и каждая акция Тайба укрепляет контроль Сарфа над этими двадцатью. Он строит стену поперек этой долины и расставляет вдоль нее стражников с дутышами. С дутышами! Я думал, что они уже давным-давно находятся в музеях. И дает гегемонистам повод столько раз, сколько раз он им понадобится.