Оказалось, что и на пристани не ждет меня удача. Там не стояло ни одного корабля из Оргорейна, на который я бы мог сесть и оставить таким образом землю Кархида до наступления полуночи, как обязан был сделать во исполнение приговора. На берегу было мало людей, и все они спешили домой. Единственным, к кому я обратился, был рыбак, который чинил мотор своей лодки. Но он только один-единственный раз взглянул на меня и повернулся ко мне спиной, не сказав ни слова. Меня это испугало. Этот человек знал, кто я такой. Вряд ли он знал бы это, если бы не был предупрежден. По-видимому, Тайб разослал своих солдат, чтобы не дать мне возможности покинуть Кархид до того, как истечет назначенный мне трехдневный срок. Я ощущал лишь боль и бешенство, но страха пока, до этой минуты, не чувствовал. Я не предполагал, что акт изгнания может оказаться лишь предлогом для экзекуции. Когда пробьет шесть часов, я стану легальной, вполне разрешенной охотничьей добычей для людей Тайба, и никто не сможет тогда назвать это убийством. Это считалось бы актом справедливого возмездия.
Я уселся на мешок с балластом в темном, пронизываемом ветром порту. Море глухо ударяло в сваи пристани, рыбацкие лодки раскачивались на причальных канатах, в конце длинного помоста горел фонарь. Я смотрел, завороженный его светом, еще дальше, в укрывающую море тьму. Некоторые люди немедленно начинают сопротивляться новой опасности. Я - нет. Мой дар - эту опасность предвидеть заранее. Перед лицом непосредственной, сиюминутной опасности я глупею и плюхаюсь на мешок с песком, размышляя над тем, может ли человек добраться до Оргорейна вплавь.
В заливе Чарисун лед сошел месяц или два тому назад, наверное, какое-то время можно провести в такой воде без риска для жизни. До орготского берега - около двухсот километров. Плавать я не умею. Когда я перевел свой взгляд от моря на улицы Кусебена, я понял, что пытаюсь отыскать на них Эше, потому что втайне я надеялся, что он все-таки идет за мной следом. Острое чувство стыда вырвало меня из оцепенения. Я снова готов был действовать и размышлять.
У меня были на выбор два варианта: подкуп или насилие, если бы я пытался как-нибудь использовать рыбака, который по-прежнему возился со своей лодкой в нижнем доке. Испорченный мотор скорее всего не стоил ни того, ни другого. Еще остается кража. Однако, чтобы обеспечить сохранность лодок, несомненно, предпринимаются какие-то меры предосторожности. Нужно обойти или как-то проникнуть за ограждение, запустить мотор, вывести лодку из дока при неверном свете фонаря с пристани и плыть в Оргорейн, причем, мне до этого времени никогда не приходилось управлять моторной лодкой… Мне это предприятие показалось неумным и отчаянным. Я никогда в жизни не имел дела с моторными лодками, только ходил на веслах по озеру Ледяная Нога в Керме. Весельная лодка привязана в наружном доке между двумя катерами. Едва я успел ее увидеть, как она уже стала моей. Я побежал по освещенному помосту, прыгнул в лодку, отвязал причальный канат, вставил весла в уключины и выплыл в неспокойные воды залива, где отблески огня скользили и рассыпались на поверхности темной воды. Когда я отплыл уже довольно далеко, на минуту мне пришлось перестать грести, чтобы поправить одну из уключин, которая плохо поворачивалась, а грести мне предстояло немало. (Правда, я надеялся, что на следующий день меня подберет какая-нибудь орготская лодка - либо патрульная, либо рыбацкая.) Наклоняясь над уключиной, я почувствовал во всем теле сильную слабость. Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание, и я бессильно опустился на скамейку. Меня охватил приступ страха, а если честно - трусости. Я не знал до сих пор, что трусость такой невыносимой тяжестью ощущается в животе. Я поднял глаза и увидел на самом конце помоста две маленькие фигурки, похожие на две черные подпрыгивающие черточки в далеком электрическом свете, за темным поблескивающим пространством воды, и начал подозревать, что охвативший меня паралич был результатом не столько страха, сколько применения акустического оружия на большом расстоянии.
Я видел, что один из этих людей держит в руках дутыш, старинное оружие, и если бы полночь уже миновала, он бы, несомненно, его использовал и убил меня, но дутыш производит при стрельбе слишком много шума, а это могло бы потребовать разъяснений. Поэтому они воспользовались инфразвуковым оружием. Если это оружие настроить на парализующий выстрел, то его резонансное поле может оказывать свое воздействие на расстоянии не более чем тридцать метров. Я не знаю, на какое расстояние распространяется действие этого оружия, если оно будет настроено на смертельный выстрел, но, по-видимому, я еще находился в его пределах, потому что я лежал, скорчившись, как новорожденный в желудочной колике. Мне трудно было дышать, по всей вероятности, ослабленное расстоянием акустическое поле поразило меня в грудь. Поскольку мои преследователи в любую минуту могли отправиться в погоню на моторной лодке, чтобы меня прикончить, у меня не было уже ни единой лишней минуты для того, чтобы корчиться над веслами и хватать воздух ртом жадно, как рыба, выброшенная на песок. За моей спиной, перед носом лодки, лежала тьма, и в эту тьму я должен был плыть. Я греб бесчувственными руками, глядя на свои ладони, чтобы убедиться в том, что все-таки держу в руках рукоятки весел. Ладонями я этого не чувствовал. Так я выплыл в неспокойные воды залива, в холодную темноту. Здесь мне пришлось перестать грести. С каждым рывком я все больше терял чувствительность в руках. Сердце сбивалось с ритма, а легкие разучились набирать воздух. Я пытался грести, но не был уверен в том, что мои руки слушаются меня. Я пробовал втащить весла в лодку, но у меня ничего из этого не вышло. Когда прожектор патрульной лодки нашарил меня в темноте ночи, как снежинку на черной саже, я не в силах был даже отвести взгляд от его света.
Мне разжали ладони, судорожно обхватившие рукояти весел, вытащили меня из лодки и положили, как черную выпотрошенную рыбину, на палубе патрульной лодки. Я чувствовал, что эти люди смотрят на меня, но не очень хорошо понимал, что они говорят, за исключением одного, судя по интонации, капитана лодки:
- Еще нет шести часов, - сказал он. И, видимо, отвечая кому-то: - А какое мне до этого дело? Его изгнал король, а я буду выполнять приказы короля, а не чьи-то там…
Вот так, вопреки переданным по радио распоряжениям от людей Тайба на берегу и вопреки мнению своего боцмана, который опасался неприятных последствий, командир патрульной лодки из Кусебена перевез меня через залив Чарисун и преспокойно высадил меня в орготском порту Шелт. Поступил ли он так из соображений шифгреттора, назло людям Тайба, которые хотели убить безоружного человека, или просто из добросердечности, не знаю. Нусут. То, что достойно восхищения, не подлежит объяснению.
Я поднялся на ноги, когда из утренней мглы появился серый берег Оргорейна, и, заставляя себя переставлять еще плохо слушающиеся ноги, сошел с палубы в портовый район Шелта, где снова упал. Очнулся я в таком учреждении, которое называлось Госпиталь Содружества, 4 Приморский Округ Чарисун, 24 Район Сеннети. В этом не было никакого сомнения, потому что это было выгравировано и вышито на изголовьях кроватей, на ночном столике и настольной лампе на нем, на металлической кружке, стоящей там же, на хиебах персонала, постельном белье и на моей ночной рубашке.
Появился врач и спросил меня:
- Зачем вы сопротивлялись доту?
- Это не был дот, - сказал я. - Это было ультразвуковое излучение.
- У вас были симптомы, характерные для человека, превозмогающего фазу релаксации дота. - Это был старый и опытный врач, не терпящий возражений, и мне пришлось согласиться, что я мог бессознательно употребить силу дота там, на лодке, чтобы преодолеть сковавший меня паралич. Потом, утром, в фазе танген, когда необходимо находиться в полном покое, я встал и ходил, что меня едва не убило. Когда все это выяснилось к его удовлетворению, он сказал, что через день-два я смогу выйти отсюда, и перешел к следующей койке. После него настала очередь инспектора.
В Оргорейне на каждого жителя приходится по инспектору.
- Фамилия?
Я не спросил у него, как его фамилия. Мне необходимо научиться жить без тени, как живут они все здесь, в Оргорейне. Не обижаться самому и не обижать других без особой на то необходимости. Но я не назвал имени своего клана. Ни одному орготу нет до этого дела.
- Терем Харт? Это не орготское имя. Район?
- Кархид.
- Такого района нет в Содружестве Оргорейна. Где ваше удостоверение личности и пропуск?
Действительно, где же мои документы?
Видимо, я бродил какое-то время по улицам Шелта, прежде чем кто-то привел меня в больницу, где я и очутился без документов, без вещей, без верхней одежды и без обуви и, конечно, без денег. Когда я об этом услышал, гнев оставил меня и я рассмеялся. На дне человеческого существования нет места гневу. Инспектор почувствовал себя задетым. Мой смех ему не понравился.
- Разве вы не понимаете, что являетесь нелегально прибывшим и лишенным средств к существованию чужестранцем? Как вы себе представляете свое возвращение в Кархид?
- В гробу.
- Запрещено давать неправильные ответы на официальные вопросы. Если вы не хотите возвращаться в свою страну, вы будете отправлены на добровольную ферму, где всегда есть место для уголовных элементов, чужестранцев и лиц без документов. В Оргорейне нет иного места для врагов существующего строя, бунтовщиков и бродяг. Лучше бы вам изъявить свое желание вернуться в Кархид в течение ближайших трех дней, иначе…
- Я изгнан из Кархида.