- Тогда, хозяйка, у сердца нет предпочтений. Руководи, я все приму и все исполню.
- Договорились. Поднимайся пока, а я посоображаю, как тебя лучше приспособить.
Со второй попытки акт оставления ложа прошел успешнее. Сунув ноги в шлепанцы, горбясь, Малянов нешустро пошлепал в ванную. Дремлющий на полочке под вешалкой, среди перчаток и шарфов Калям нехотя приоткрыл на него глаз, но не пошевелился и не издал ни звука. Из кухни выступил Бобка, остановился - руки в карманах.
- Что, сильно вдула? - сочувственным баском спросил он вполголоса.
Малянов только рукой махнул. Потом сказал:
- Правильно вдула. Самому тошно…
Бобка коротко хохотнул со знанием дела.
- Еще бы не тошно… Ох, и разит от тебя, па.
- Представляю… Ничего, Боб. Сейчас душ приму, зубья вычищу, всосу кофейку - и наверняка реанимнусь. Мы еще увидим небо в алмазах.
- Давай. А то смотреть на тебя - прямо сердце кровью обливается.
Малянов благодарно улыбнулся сыну и открыл дверь ванной.
- Да, тебе какое-то странное письмо пришло! - крикнула Ирка из комнаты.
- Что за письмо? - Малянов остановился на полушаге, сразу ощутив холодок нехорошего предчувствия.
Ирка вышла в коридор с бумажкой в руке. Листок ученической тетрадки, кажется.
- Я где-то к полуночи выглядывала тебя поискать…
- Елки-палки, зачем?
- Ну как. Все-таки муж. Вдруг тебя твоим пресловутым грузовиком размазало. Да ты не беспокойся, я только во двор. Ни тебя, ни грузовика, естественно, не обнаружила…
Куда как естественно, подумал Малянов.
- А на обратном пути смотрю - что-то белеет в дырочках. Когда оно туда попало… прямо чудесным каким-то образом. Перед программой "Время" Бобка за "Вечеркой" лазил - его еще не было.
"Знаю я все эти чудеса", - снова, как когда-то, подумал Малянов. Он сразу забыл и о головной боли, и о душе.
- Без конверта, просто сложенный вчетверо листок. И надписан поверху: Малянову.
- Дай!
- Мы прочитали, извини… раз уж без конверта. Ничего не поняли, чушь полная. То ли кто-то подшутил, то ли после такого же вот снятия стресса перепутал ящики… или дома…
- Или города, - добавил Бобка.
Малянов развернул листок. Точно, тетрадка. В клетку. Небо в крупную клетку.
- А руки-то дрожат, - с отвращением сказала Ирка. - Позорище. Пьяндыга подзаборный.
Руки дрожали, и душа дрожала, как заячий хвост. Началось. Началось. Глаза Малянова раз за разом пробегали коряво написанные, неровные, бессмысленные фразы: "Если вам дороги разум и жизнь, держитесь поближе к торфяным болотам. Само ломо. Мы не шестерки! Отрежь хвост. Вечер".
Он медленно, как черепаха, сглотнул. Поднял взгляд на жену. Она смотрела на него безмятежно и чуть иронично. Или чуть презрительно.
- Хотела выбросить, но не решилась, - сказала она. - Как ни крути, тебе адресовано. Может, секреты какие-то, - усмехнулась. - И вообще, это было бы неуважительно по отношению к главе семьи.
- Генри Баскервилю жена Стэплтона писала про торфяные болота, - не утерпел Бобка. - Только у нее было наоборот: держитесь подальше!
- У буржуев всегда все наоборот, - изо всех сил стараясь, чтобы голос его не выдал, проговорил Малянов. Листок трясся в руке. Малянов протянул его Ирке. - Конечно, кинь в ведро. Ребята, наверное, балуются. Может, это вообще знатоку торфяных болот Малянову-младшему. Видишь, как он сразу расшифровку начал.
- Мы эту версию отрабатывали, - солидно пробасил Бобка. - По нулям.
- Ну я не знаю, - сказал Малянов.
Легким пролетающим движением руки Ирка взяла из его трепещущих пальцев письмо и послушно двинулась на кухню, где под раковиной стояло помойное ведерко. Малянов смотрел ей вслед и думал: она действительно не понимает? Или, подобно ему, мужественно делает вид? Храбрость или черствость? Помнит ли она, как этот вот отца уже переросший симпатяга, а тогда - трехлетний ласковый бойкий лопотун тужился у них на коленях до слез до побагровения: "Ы-ы-ы! Ы-ы!", и не мог произнести ни слова? То есть помнит, конечно, еще как помнит - но связывает ли с тем, что происходило потом и продолжает происходить теперь? Или для нее эта история и впрямь сразу кончилась, как только Вечеровский бесследно исчез из своей квартиры - то ли действительно уехал на Памир, как собирался, то ли нет - и Бобка после трехдневных невыносимых мук, трех дней ада кромешного сразу вновь залопотал? И, как вообще свойственно женщинам, разделяющим жизнь на ящички: это - отдельно, это - отдельно, а это - само по себе, и не сметь перемешивать, она запихнула все, тогда происходившее, в герметичный бокс, тщательно его опечатала и уже ни за что не заглянет туда?
От ответа на эти вопросы зависело очень многое. Зависело все. Зависело, понимает ли она, что происходит с Маляновым, или просто махнула на него рукой и терпит, потому что Бобка. Зависело, едино они живут или просто притерто. Но Малянов никогда не смел спросить. Он боялся, Ирка элементарнейшим образом не поймет, о чем речь. И это будет значить, что - всего лишь притерто.
Если едино - все обретало смысл. Если притерто, то… то - лучше, как Глухов.
Он обнял сына за плечи и тихонько, чтобы Ирка не слышала, спросил:
- Сильно волновались вчера?
- Спрашиваешь, - так же тихо ответил Бобка. И чуть смущенно, но честно добавил: - Па, ты, пожалуйста, пока не реанимнулся, не дыши ни меня.
Сквозь ком в горле Малянов засмеялся и пошел в душ.
И только в горячем потоке, когда смотанные похмельем в маленький и тугой, болезненно болтающийся клубок извилины в башке начали, удовольственно покряхтывая, расширяться и распрямляться, заполняя весь черепной объем, Малянов, вновь вспоминая и переживая молчаливое исчезновение Фила - хотя о чем ему было с нами, дезертирами, еще говорить? - вдруг сообразил. И зубная щетка, мирно елозившая по зубам, вывернулась из вдруг снова ставших неповоротливыми пальцев и больно ударила в десну.
Малянов опустил руки и несколько секунд стоял как оглушенный.
Вечер - это Вечеровский. "Вечер" в записке - это подпись.
Это письмо от Фила, вот что это такое.
Одному Мирозданию известно, как оно очутилось в ящике и что значит.
Повеяло холодком. Значит, открылась дверь в ванную. Точно; сквозь полупрозрачную полиэтиленовую занавеску Малянов увидел смутный Иркин силуэт.
- Ты как тут? - спросила Ирка громко, чтобы Малянов расслышал ее сквозь бодрый плеск.
- Отлично.
- Сердце?
- Нету.
- Да ну тебя, Димка! Я серьезно. Не делал бы ты воду такую горячую - замолотит сердчишко с бодуна.
- Метода выверена, - ответил Малянов. - Я потом холодненькой окачусь.
- Ну вот тогда тебя кондратий и хватит. Сосуды-то уже не те!
- Сосуды-то как раз те, - сказал Малянов. - Содержание в них не то.
Ирка засмеялась.
- Очухался, чертяка. Ну, не задерживайся тут слишком, я кофе тебе уже сварила. Остынет. А я на часы смотрю - думаю, все, утоп.
- Сейчас, Иронь, выхожу.
Вновь повеяло коротким, едва ощутимым сквознячком - дверь открылась и закрылась.
Почему он так странно написал? Действительно, шифровка какая-то. Торфяных болот… Что он хотел? Откуда?..
Так, так, спокойно. Мы еще слегка ученые, логически мыслить не совсем разучились. Тот же Шерлок пляшущих человечков как расщелкал - мы что, хуже? Он не знал, что Земля кругом Солнышка крутится, - а мы даже слово "Галактика" еще помним. Хоть сейчас ее разложим по Гартвигу…
Как там было-то?
Оказалось, нелепый текст воткнулся в память, словно я наперед знал о его важности. Впрочем, так и было, вероятно - интуиция сработала… Да какая к черту интуиция - страх! Обыкновенный вечный страх. Если случается что-то - значит, оно тут, рядом, щекочет тебя по загривку, Мирозданьице наше: не шевелись, Малянов! не болтай, Малянов! не увлекайся, Малянов! стой смирно!
Почему текст такой странный?
Фил хотел, чтобы никто, кроме меня, не понял?
Но ведь и я не понимаю…
А он был уверен, что пойму. Напрягусь и пойму. А больше - никто.
Кого он боялся?
Никого он никогда не боялся.
Тогда так - от кого таился?
От Мироздания - дурацкими шифровками на уровне седьмого класса средней школы?
Не о том думаешь, Малянов. Расшифруй сначала - потом будешь оценивать ее уровень.
Давай выходить. Ирка волнуется. Пылесосить буду - подумаю. Вряд ли полчаса туда-сюда играют какую-то…"
"…к болотам, думал Малянов, накручивая телефонный диск. К болотам, к болотам, поближе к болотам. Болот-то у нас тут хоть отбавляй… К торфяным болотам. Не просто к бифштексам, а к ма-аленьким бифштексам…
- Да не звони ты ему, - сказала Ирка, подняв голову от телепрограммы, которую тщательно изучала. - Либо спит еще, либо за добавкой побежал… Ну вот не ответит он - ты что, к нему помчишься? У тебя все равно ключа нет.
- Не ответит - тогда буду мало-мало подождать, потом опять мало-мало звонить, - ответил Малянов, вслушиваясь в длинные гудки. Поближе к торфяным болотам… Зачем? И как это возможно, что я, буду анализы у них брать, торфяные они или еще какие-нибудь?
- Не лучший это у тебя друг в жизни, - сказала Ирка, вновь углубляясь в роспись вечерних телепередач.