- Бракса!
Она вскрикнула, потом заплакала и попыталась уйти. Я впервые видел, как она плачет.
- Почему? - спросил я.
Но она лишь прижималась ко мне и всхлипывала.
Наконец:
- Я думала, ты разбился.
- Может, я бы так и поступил. Почему ты оставила Тиреллиан и меня?
- Разве М'Квайе не сказала тебе? Ты не догадался?
- Я не догадался, а М'Квайе сказала, что не знает.
- Значит, она солгала. Она знает.
- Что? Что она знает?
Бракса дрожала и ничего не ответила. Неожиданно я понял, что на ней только прозрачный плащ танцовщицы. Я снял куртку и набросил на ее плечи.
- Великий Маллан! - воскликнул я. - Ты замерзнешь насмерть!
- Нет.
Я вынул контейнер с розой.
- Что это? - спросила она.
- Роза. Ты не разглядишь ее в темноте. Я когда-то сравнил тебя с ней. Помнишь?
- Д-да. Можно, я ее понесу?
- Конечно!
Я сунул розу обратно в карман куртки.
- Ну, я по-прежнему жду объяснения.
- Ты на самом деле ничего не понимаешь?
- Нет!
- Когда пришли дожди, - сказала она, - наши мужчины, очевидно, были стерилизованы, но на мне это не сказалось…
- О!
Мы стояли, и я думал.
- Но почему же ты бежала? Разве на Марсе беременность запрещена? Тамур ошибся. Твой народ может ожить.
Она рассмеялась. Снова безумный Паганини заиграл на скрипке.
Я остановил ее, прежде чем смех перешел в истерику.
- Как? - спросила она наконец, растирая щеку.
- Вы живете дольше нас. Если наш ребенок будет нормальным, значит, наши расы могут дать потомство. У вас должны были сохраниться и другие женщины, способные к деторождению. Почему бы и нет?
- Ты читал книгу Локара, - сказала она, - и еще спрашиваешь меня… Решено было умереть. Всем. Но и задолго до общего решения последователи Локара знали… Они решили давным-давно. "Мы сделали все, - говорили они, - мы видели все, мы слышали и чувствовали все. Танец был хорош. Пусть он кончится".
- Ты не можешь верить в эту чепуху!
- Неважно, во что я верю, - ответила она. - М'Квайе и матери решили, что мы должны умереть. Сам их титул сейчас насмешка, но отступать от своего они не желают. Осталось исполниться лишь одному пророчеству, но оно ошибочно. Мы умрем.
- Нет, - возразил я.
- Почему "нет"?
- Летим со мной на Землю!
- Нет.
- Тогда идем со мной сейчас!
- Куда?
- В Тиреллиан, я хочу поговорить с матерями.
- Ты не сможешь. Сегодня ночью церемония.
Я расхохотался.
- Церемония в честь бога, который низверг вас во прах?
- Он по-прежнему Маллан, - ответила она. - А мы по-прежнему его люди.
- Вы отлично сговорились бы с моим отцом, - усмехнулся я. - Я иду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется нести тебя. Я сильнее и больше тебя.
- Но ты не больше Онтро.
- Во имя дьявола, кто этот Онтро?
- Он остановит тебя, Гэллинджер. Он кулак Маллана.
4
Я затормозил джипстер перед единственным входом, который знал, - входом к М'Квайе. Бракса поднесла розу к свету лампы.
Она молчала, на лице ее застыло отрешенное выражение, как у мадонны, баюкающей младенца.
- Они сейчас в храме?
Выражение мадонны не изменилось. Я повторил вопрос. Она шевельнулась.
- Да, - сказала она с удивлением, - но ты не сможешь войти.
- Посмотрим.
Она двигалась, как в трансе. Глаза ее в свете восходящей луны смотрели в пустоту, как в тот день, когда я впервые увидел ее танцующей. Я щелкнул пальцами. Она не отреагировала.
Распахнув дверь, я пропустил Браксу. В комнате царил полумрак. Она закричала в третий раз за этот вечер:
- Не причиняй ему вреда, Онтро! Это Гэллинджер!
До сих пор я никогда не видел марсиан-мужчин, только женщин. Поэтому не знал, является он уродом или нет, хотя сильно подозревал, что является. Я смотрел на него снизу вверх. Его полуобнаженное тело покрывали уродливые пятна и какие-то узелки. Явно гормональная недостаточность.
Я считал себя самым высоким человеком на этой планете, но он был семи футов ростом и гораздо тяжелее меня. Теперь я знал происхождение своей огромной кровати!
- Уходи, - сказал он. - Она может войти, ты - нет.
- Я должен забрать свои книги и вещи.
Он поднял длинную левую руку. Я посмотрел. В углу лежали все мои вещи. Аккуратно сложенные.
- Я должен войти и поговорить с М'Квайе и матерями.
- Нет!
- От этого зависит жизнь вашего народа.
- Уходи! - протрубил он. - Возвращайся к своему народу, Гэллинджер! Оставь нас!
Мое имя в его устах звучало, как чужое.
Сколько ему лет? Триста? Четыреста? И всю жизнь он был стражем храма? Почему? От кого он сейчас его охранял? Мне не нравилось, как он движется. Я встречал людей, которые двигались так же.
Если их воинское искусство развито так же, как искусство танца, или, что еще хуже, искусство борьбы было частью танца, мне грозили крупные неприятности.
- Иди, - сказал я Браксе. - Отдай розу М'Квайе и скажи, что это от меня. Скажи, что я скоро приду.
- Я сделаю так, как ты говоришь. Вспоминай меня на Земле. Прощай!
Я не ответил, и она прошла мимо Онтро, неся розу в вытянутой руке.
- Теперь ты уйдешь? - спросил он. - Если хочешь, я скажу ей, что мы сражались и ты почти победил меня, но я ударил тебя, ты потерял сознание и я отнес тебя на корабль.
- Нет, - сказал я. - Или я обойду тебя, или пройду через тебя, но я должен войти туда!
Он полуприсел, вытянув руки.
- Грех прикасаться к святому человеку, - ворчал он, - но я остановлю тебя, Гэллинджер.
Моя память - затуманенное окно - внезапно распахнулась наружу, туда, где свежий воздух. Все прояснилось. Я увидел прошлое - шесть лет назад. Я изучаю восточные языки в Токийском университете, стою в тридцатифутовом круге Кадокана, у меня кимоно с коричневым поясом - на один дан ниже черного. Я овладел техникой одного утонченного удара, соответствующего моему росту, и благодаря ему одержал много славных побед на татами.
Но прошло пять лет с тех пор, как я тренировался в последний раз. Я знал, что нахожусь не в форме. Но я постарался заставить мозг переключить все внимание на Онтро.
Голос откуда-то из прошлого произнес:
- Хаджимэ, начинайте.
Я принял позу неко-аши-дачи - "кошачью". Глаза Онтро странно блеснули, он поторопился изменить стойку, и тут я бросился на него.
Это был мой единственный прием.
Левая нога взлетела, как лопнувшая пружина. В семи футах от пола она столкнулась с его челюстью, когда он пытался увернуться. Голова откинулась назад, и он упал навзничь, издав утробный стон. "Вот и все, - подумал я. - Прости, старина".
Но когда я переступал через него, он подсек меня, и я упал, не веря, что в нем нашлась сила не только сохранить сознание после такого удара, но и двигаться.
Его руки нащупали мое горло.
Нет! Этим не должно кончиться.
Но словно стальная проволока закрутилась вокруг шеи. И тут я понял, что он все еще без сознания, что это просто рефлекс, полученный в результате долголетней тренировки. Я видел это однажды. Человек умер, его задушили, но он продолжал сопротивляться, и противник решил, что он еще жив, и продолжал его душить.
Я ударил его локтем в ребра и головой в лицо. Хватка Онтро слегка ослабла. Страшно не хотелось его уродовать, но пришлось. Я сломал ему мизинец. Рука разжалась, я освободился.
Он лежал с искаженным лицом и тяжело пыхтел. Сердце мое разрывалось от жалости к поверженному голиафу, защищавшему свой народ, свою религию. Я проклинал себя за то, что перешагнул через него, а не обошел.
Шатаясь, я добрался до своих вещей в углу комнаты, сел на ящик с микрофильмами и закурил сигарету. Что я им могу сказать? Как отговорить расу, решившую покончить жизнь самоубийством?
И вдруг…
Возможно ли? Подействует ли? Если я прочту им книгу Экклезиаста, если я прочту произведение литературы более великое, более пессимистичное, и покажу им, что суета, о которой писал Экклезиаст, вознесла нас к небу, поверят ли они, изменят ли свое решение?
Я погасил сигарету о мозаичный пол и отыскал свой блокнот. Холодная ярость переполняла меня.
И я вошел в храм, чтобы прочесть черную проповедь по Гэллинджеру из книги Экклезиаста. Из Книги Жизни.
М'Квайе читала Локара. Роза, привлекавшая взгляды, стояла у ее правого локтя. Все дышало спокойствием.
Пока я не вошел.
Сотни людей с обнаженными ногами сидели на полу. Некоторые мужчины были такими же крошечными, как и женщины.
Я шел в башмаках.
Иди до конца. Либо все потеряешь, либо победишь всех.
Дюжина старух сидела полукругом за М'Квайе. Матери.
Бесплодная земля. Сухие чрева, сожженные огнем.
Я двинулся к столу.
- Умирая сами, вы обрекаете на смерть своих соплеменников, - закричал я, - а они не знали жизни, которую знали вы, ее полноту - со всеми радостями и печалями. Но это неправда, что вы должны умереть.
Те, кто говорит так, лгут. Бракса знает, потому что она под сердцем носит ребенка…
Они сидели, словно ряды будд. М'Квайе отодвинулась назад, в полукруг.