- Вы не находите, что мистер Лопес несколько навязчив?
- Ну что вы, Томас! Просто общительный человек. И такая непосредственность помимо черты характера объясняется его профессией ловца душ. Нет, Томас, он мне нравится, и нам не хватало именно священника в качестве нового действующего лица…
ВПЕРЕДИ ВЕСЬ ТИХИЙ ОКЕАН
Шторм гнал катер на юго-восток. Ветер немного стих, до 8-9 баллов, перестал валить снег, его сменил дождь, то ливневый, то моросящий. Солнце не показывалось, над океаном стояли серые сумерки. В радиоприемнике все еще слышался голос базового радиста, упорно вызывавшего катер, голос его еле различался среди треска атмосферных разрядов и делового попискивания морзянок. Иногда врывалась музыка. Несколько раз они слышали далекую Москву, Владивосток, но чаще Токио, Манилу и американские станции. Старшина Асхатов включал радиоприемник всего на несколько минут, чтобы не истощать и без того уже подсевшие батареи, делал он это, как сам говорил, "для бодрости духа и поднятия настроения". И действительно, услышав родную речь, все приободрялись, отступали давящее одиночество и чувство обреченности, чаще начинали поглядывать на низко летящие тучи в надежде услышать гул самолета, пристальнее озирали прыгающий круг горизонта в надежде увидеть силуэт миноносца или другого корабля, идущего им на помощь.
Небо и океан безмолвствовали. Временами катерникам казалось, что они остались одни на целом свете. Только их утлое суденышко да они трое, а весь остальной мир, с его материками, островами, миллиардами людей, куда-то исчез, да и не существовало его никогда. Всегда так вот катились волны, свистел ветер и низко мчались тучи. Изредка солнечные лучи прорывались сквозь трещины в облаках, и в мгновение ока все преображалось вокруг. С поверхности океана исчезала серая пелена. Свет пронизывал высокие волны, вода становилась ярко-синей, а пена сверкала снежной белизной.
Старшина Асхатов всячески одобрял свой крохотный экипаж: улыбался потрескавшимися от соли и ветра губами, дребезжащим, фальшивым голосом напевал "Дунайские волны" - этот голос как-то не вязался с его могучей фигурой, казалось, что пел кто-то другой, маленький, хлипкий, но пение его нравилось и мотористу и матросу. Он рассказывал анекдоты, истории, происходившие с ним или с кем-либо из знакомых или когда-то услышанные, пересказывал содержание прочитанных книг, убеждал подчиненных, что скоро их разыщут, осталось совсем немного…
- Весь океан обшарят, а найдут, - часто повторял он. - Слышали, радисты не отходят от станции, значит, не потеряли веры, что мы живехоньки. Так-то, друзья!
Чувство ответственности за корабль и за команду не давало старшине впасть в уныние; убеждая других, он и сам начинал верить, что все окончится хорошо, хотя в глубине сознания нет-нет да и появлялись мысли, от которых на лбу выступал холодный пот. Случалось такое в редкие минуты, когда матрос Горшков спал в рубке или в кубрике, а старшина Асхатов оставался один на один с бушующим океаном. Он научился подавлять страх, еще плавая на спасателе, и сейчас он прогонял его, напевая "Дунайские волны" или мысленно переносясь в просторную рубку спасателя "Нептун", где всегда было тепло и так уверенно стоялось за штурвалом. Вспоминал товарищей с "Нептуна", и особенно часто боцмана Ивана Трофимовича Рублева, еще совсем молодого мичмана с повадками боцмана с парусника былых времен. От Рублева он перенял манеру и говорить, и вести себя в самые трудные минуты жизни.
Старшина Асхатов и матрос Горшков, по обыкновению, находились в рубке. Один из них стоял за штурвалом, стараясь, чтобы катер, сдерживаемый плавучим якорем, не так рыскал по сторонам, другой сидел на палубе, прислонившись спиной к переборке.
Шквалы теперь налетали редко, ветер дул ровнее, все больше склоняясь к югу.
На пятнадцатый день дрейфа старшине показалось, что на востоке под низкой облачностью проглядывает берег. Он приказал включить моторы. Через час облака поднялись, открыв все тот же пустынный океан.
- Мираж! - сказал, оправдываясь, Асхатов. - Ведь все видели, что берег, и на тебе. Вот что значит не смотреть в корень вещей. Петрас, сколько там у тебя осталось горючий?
- На полтора часа ходу, не больше.
- Вот видите, как нас миражи подводят. Теперь - только дрейф. Моторы включать лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Понял, товарищ Авижус?
- Как не понять… Да ты не огорчайся, старшой, с кем не бывает, тем более когда так хочется до берега догрести.
- И то правда. - Асхатов благодарно улыбнулся.
Больше всего старшина беспокоился, когда члены его экипажа молчали, уходили в себя, мрачнели и не поддерживали начатый им разговор, потому он искренне обрадовался, когда долго молчавший Горшков проронил:
- Погода устанавливается как будто.
- Очень верное наблюдение, Алеша. Устала буря - и вот теперь успокаивается. Еще будто виду не подает. Волна пока держится. Но уже чувствуешь - сила не та. Видишь, как вон у той волны гребень завалился, будто на камнях растекся? Это от усталости.
- Разве он устанет, океан? Всю душу вымотал!
Старшина усмехнулся:
- То ли было, Алексей! Забыл? Но и сейчас действительно зыбь что надо. Смотри, брат, и запоминай. - Катер взметнуло на вершину волны и стремительно повлекло вниз. - Это ли не красота! - продолжал старшина. - Расходился старик. Это он из гордости не унимается. И то сказать, Алексей, хоть нас и потрепало порядком, да все равно штормяга нас захватил не из самых сильных. Вот раз, когда я служил на "Нептуне", на спасателе то есть, то у Филиппин мы однажды влипли в тайфун. Спасатель не наш рейдовый катерок, машины могучие, и то еле выгребли. Казалось, что небо и море смешались. Видимость ноль. Я рулевым стоял. Весь бак волна залила. Дождь как завеса. Струи, не вру, в руку толщиной! Спасательные шлюпки в щепы разнесло и за борт смыло, в одном месте фальшборт согнуло, будто паровым молотом припечатало к палубе. И как видишь - ничего. Кончилась буря, и я вот здесь с тобой покачиваюсь.
- Что, если мы попадем в такой тайфун?
Асхатов принужденно улыбнулся и сказал с укоризной:
- Эх, Алексей, ты что думаешь, что тайфуны круглый год в океане? На все свое время. Тайфуны, брат, чаще в летние месяцы возникают. В самую жару в Южно-Китайском море да возле Филиппинских островов - там котел, где они варятся, а сейчас еще зима. На нас из Якутии дунуло. Там скопились холодные массы воздуха и ринулись в сторону океана.
- Понимаю.
- А раз понимаешь, то и отлично. Как там горизонт?
- Как поперечная пила - весь в зазубринах.
Старшина засмеялся, довольный, что Горшков шутит.
- Ну, ну, - сказал он, - смотри зорче за этой пилой, может, где между зубьев что и замаячит.
- Все глаза проглядел, уже мерещиться начинает.
- А что?
- Да так, какие-то предметы. Недавно даже что-то вроде судна показалось. Пригляделся - облако.
- Это от усталости глаз. Ты взгляд переводи то на небо, то на море, то зажмуривай на минутку.
- Тем и занимаюсь, да вот опять слева по носу будто парус замелькал.
- Пена, наверное?
- Видимо.
Они замолчали. Асхатов зевнул, ему нестерпимо хотелось курить, да он экономил: осталось всего две пачки сигарет да пачка махорки. Заядлый курильщик, он с тоской ждал тот день, когда завернет последнюю папироску. Курил он теперь раз днем и два раза ночью - на вахте. Горшков, словно прочитав его мысли, спросил:
- Что же вы, товарищ старшина, не закурите? От вашего дымка как-то уютней делается.
- Не хочется, Алеха. - Асхатов вздохнул. - Хорошо, что ты не куришь. Табак, ведь он яд из ядов. Своими главами видел его действие.
- Где это?
- Да в нашем селе. Я еще мальчиком был, и вот мы в лесу поймали гадюку. Ловко так мой дружок Славка Кожин прижал ее рогулькой. Потом защепку такую сделали, зажали ей шею, несем. Только вошли в деревню, навстречу Славкин дед Иван Данилыч. Колхозный сторож. Вечно трубкой дымил. "Ага, - говорит,
- гадючку изловили? Сейчас мы ее угостим". Вытащил мундштук из трубки, поширял в нем травинкой, вся она коричневая стала от никотина, и сунул в пасть змее. Ту словно током ударило: дернулась - и готова. Говорят, одна капля даже быка убивает.
- А вы курите! Надо все, что осталось, за борт списывать.
Старшина привстал:
- Да ты что, Алексей? Во-первых, табак денег стоит, а во-вторых, вот так сразу врачи тоже бросать не рекомендуют. Немного осталось, выкурю - и пошабашу. Одерживай! Вот так. Лихой из тебя рулевой получился, Алеша. Ты чем думаешь заняться после службы? - увел старшина разговор от неприятной темы.
- Пойду учиться на инженера.
- Какой специальности?
- Мосты строить. И стану по-настоящему заниматься боксом.
- Бокс - это забава, а вот мосты - дело стоящее.
- Железные дороги буду прокладывать. Меня к этому еще с детства тянуло. В кружке юных техников премии получал.
- Что ж, и это дело. Сколько надо железных дорог, особенно здесь, на Дальнем Востоке, а к ним - мосты. Вот БАМ строят. Какая дорога без моста? Все же мне думается, Алеша, что ты на море останешься. Морская у тебя кость. Ты чувствуешь море. Тебя не укачивает. Что, если пойти в мореходку?
- И об этом думал, Ришат Ахметович, да пока мосты перетягивают.
- Подумай, парень. Я вот окончательно выбрал направление. Пойду на штурманское отделение. Только подучиться мне надо для сдачи экзаменов, да я нажимаю. Правда, в основном в зимнее время, когда находимся в экипаже, а в навигацию, сам знаешь, много не позанимаешься. Летом я в основном английский штудирую. Английский для моряка, особенно для штурмана, необходим. Остальное на зиму откладываю.
- Надо и летом учебники не забывать. Вот я…