Голдмен взял лопату, стоявшую около старой угольной печи в углу пакгауза, и вышел. Мы поняли, что он задумал, и тоже отправились к подножию холма. Вечерело. Воздух был холодным и чистым. Весеннее солнце освещало своими лучами холмы Коннектикута.
- Скотт, покажите, где?
Я достаточно быстро нашел место, взял лопату из рук этого тщедушного человека и принялся копать. Шесть-семь дюймов - старые листья, слой мягкой глины, какой-то мусор и, наконец, истлевший угол саквояжа. Мы вынимали куски разорванной кожи, несколько сорочек, пару нательного белья. Все это разваливалось и крошилось в руках.
- Свершилось, - произнес Голдмен. - Разум Божий? Мы даже собственного разума не знаем. Ничего, ничего нельзя изменить в прошлом. А в будущем? Возможно, будущее мы сможем изменять - но очень осторожно.
Дыра в полу
- Так его перетак… - грубо выругался Робинсон.
- А ты разве не знал? Он ведь друг комиссара…
- Будь у меня мозгов побольше, - сказал Мак-Кейб, - я стал бы писателем, а не полицейским. Взять хотя бы этого парня из полиции Лос-Анджелеса. Написал книгу, которая стала бестселлером, заработал кучу денег, но остался в полиции. С ума сойти можно. Я сам книгу не читал, но фильм смотрел, А ты, Роб?
- Да, видал.
- Хорошая киношка.
- Паршивая, - ответил Робинсон, круглолицый негр с заразительной улыбкой.
- Ну, это только твое мнение. Лос-Анджелес тебе не Нью-Йорк.
- Трепотня это.
- Ты жил в Лос-Анджелесе? - спросил меня Мак-Кейб. Он был старше Робинсона, сорокалетний толстеющий человек с плоским лицом и маленькими подозрительными голубыми глазами. Мне нравилось, как он разговаривал с Робинсоном - легкий обмен колкостями, но никакой грубости.
Прозвучал зуммер вызова. Мак-Кейб принял информацию, а Робинсон нажал на газ и включил сирену.
- Нападение, - бросил Мак-Кейб.
Оказалось, два юнца на 116-й улице выхватили сумочку у какой-то женщины. Юнцы сбежали, а женщина была в шоке, плакала - словом, ничего серьезного. Пока Мак-Кейб успокаивал женщину и убеждал зевак разойтись, Робинсон взял описание нападавших, выяснил содержимое сумочки.
- В этом городе, наверно, десять тысяч сопляков, готовых выхватить сумку, и как их найти, а если и найдешь, то что с ними делать? Так ты говоришь, что был в Лос-Анджелесе?
- Несколько раз.
- Мерзкий город, - сказал Робинсон. - Едва держится.
- На что он похож? - Мак-Кейб хотел знать все.
- Трущобы такие же, если не хуже.
- А Голливуд, Беверли-Хиллз?
- Много солнца. Когда нет смога.
- Черт побери, - размечтался Мак-Кейб, - ни тебе плащей, ни снега, - оттруби еще шесть лет, а потом бери жену и мотай на запад.
Мы остановились, и Робинсон выписал квитанцию на грузовик, неправильно припаркованный перед пожарным гидрантом.
- Ты принимал когда-нибудь роды? - спросил я его.
Он ухмыльнулся и глянул на меня в зеркало.
- Спроси Мак-Кейба.
- Семь раз, - ответил Мак-Кейб. - Это я не говорю о тех случаях, когда приходилось отвозить их в госпиталь. Семь раз от начала до конца, включая шлепок по заднице младенца, чтобы заставить его кричать.
- Один раз даже была двойня, - вспомнил Робинсон.
- Как вы себя при этом чувствовали? Ну, когда делали это, и ребенок живой и плачет?
- Отлично чувствовали.
- Паришь в небесах, - сказал Робинсон. - Хорошее чувство. Так же, наверно, чувствует себя наркоман, когда после нескольких неудачных попыток попадает наконец иглой в вену. Замечательно.
- Это компенсирует все остальное?
Последовала долгая пауза, прежде чем Мак-Кейб спросил меня:
- Что именно?
- Один сукин сын, - сказал Робинсон медленно, - приставил свою пушку мне к животу и трижды нажал на курок. Нет, не компенсирует.
- Вшивый ночной рейд, - пояснил Мак-Кейб. - Такое случается один раз из тысячи.
- Он пролил негритянскую кровь, - сказал Робинсон.
Следующие десять минут мы ехали молча. Возможно, из-за последней фразы Робинсона, возможно, им просто не нравилось, что я сидел на заднем сиденье. Затем они получили вызов, и Мак-Кейб объяснил, что что-то случилось в доме на 118-й улице.
- Что-нибудь веселенькое, - сказал Робинсон. - Пол провалился, потолок обрушился, детей крысы съели. Я вырос в таком доме. Не могу этого простить отцу. До сих пор не могу.
- Разве те, кто там живет, могут куда-нибудь съехать?
- Прочь. Куда угодно, только прочь.
- Нельзя просто писать о полицейских, - вмешался Робинсон. - Полицейский - это общественная реакция. Проваливается пол - зовут полицейских. А что, черт возьми, мы можем сделать? Заново отстроить эти крысиные ловушки?
Мы въехали на 118-ю улицу и увидели полдюжины людей, собравшихся перед одним из домов. Кто-то из них сообщил, что звонила миссис Гонсалез и что ее квартира на четвертом этаже.
- Что там случилось? - попытался узнать Мак-Кейб.
- Кто знает? Она никого не впускает.
- Она ранена?
- Кажется, нет. Она просто никого не впускает.
Мы начали подниматься, Мак-Кейб и Робинсон с оружием впереди, а я следом за ними. Двое мужчин последовали было за нами, но Мак-Кейб махнул на них рукой и приказал убираться. Мы поднялись на четвертый этаж, прошли коридором, и Робинсон постучал в дверь.
- Кто там?
- Полиция, - ответил Робинсон.
Женщина открыла дверь, насколько позволяла цепочка. Робинсон и Мак-Кейб представились. Тогда она впустила нас через кухню, в которую ведет входная дверь в большинстве старых зданий. В квартире было убрано и чисто. Миссис Гонсалез оказалась худой невысокой женщиной лет сорока пяти. Ее муж, как она нам сказала, работал в Метрополитен Транзит. Сын работал в лавке мясника на Лексингтон-авеню. В доме она была одна и находилась на грани истерики.
- Все будет в порядке, - сказал Мак-Кейб с удивительной мягкостью. - Попробуйте рассказать, что случилось.
Она помотала головой.
- Но что-то ведь произошло, - увещевал Робинсон. - Вы даже вызвали полицию.
Она энергично закивала.
- Очень хорошо, - сказал Робинсон, - стало быть, что-то потрясло вас. Мы понимаем это. Что-то лишило вас душевного равновесия. Вы чувствуете озноб, и, может быть, вас тошнит. Чувствуете озноб?
Она кивнула.
Робинсон снял свитер с вешалки в кухне.
- Наденьте это. Вам станет лучше.
Она надела свитер.
- Там кто-нибудь есть? - спросил Мак-Кейб, кивая в сторону других комнат.
- Нет, - прошептала она.
- Найдется у вас бренди, виски?
Она кивнула в сторону буфета, я направился к нему и нашел там бутылку рома. Налил немного в бокал и передал ей. Выпив, она немного скривилась и вздохнула.
- Ну, а теперь рассказывайте.
Она кивнула и повела нас из кухни через комнату, служившую столовой и гостиной, к двери следующей комнаты, по всей видимости, являвшейся спальней. В центре, на полу, как раз между комодом и одной из кроватей, зияла огромная дыра размером три с половиной или четыре фута в поперечнике.
- Проклятый пол провалился, - выдохнул Мак-Кейб.
- Ну и строят же сейчас, - сказал Робинсон.
- Ну и строили же семьдесят пять лет назад, - поправил я.
Миссис Гонсалез ничего не говорила. Она просто стояла у двери и не двигалась.
- Кто живет под вами? - спросил Мак-Кейб.
- Монтез. Он учитель. Дома сейчас никого, один черт. Робинсон вошел в спальню и осторожно приблизился к дыре. Древний пол скрипел под его ногами, но пока держался. Полицейский остановился на расстоянии фута от края и заглянул вниз. Он ничего не говорил, а просто стоял и смотрел.
- Дом, конечно, следует признать негодным, - сказал Мак-Кейб, - но куда им деваться? Хотите писать о проблемах, так пишите об этих. Весь этот чертов город - большая проблема.
Робинсон продолжал молча смотреть в дыру. Мне подумалось, что там, наверное, труп или что-нибудь еще более ужасное.
- Спокойно, - предупредил меня Мак-Кейб, - пол прогнил. Мы не хотим, чтобы ты провалился. Что там такое? - спросил он Робинсона.
Никакого ответа.
Я осторожно двинулся, стараясь держаться стены, Мак-Кейб пошел с другой стороны. Мы достигли провала одновременно. Робинсон стоял перед дырой спиной к двери. Мак-Кейб и я располагались по бокам.
Я еще не увидел, но уже почувствовал странный запах. Он чем-то напоминал запах жасмина, но все же отличался от него. Этот запах был мне незнаком, описать его невозможно, и его тянуло к нам медленным потоком теплого воздуха, казавшимся мне серебряным. Я не возьмусь объяснить, почему воздушный поток виделся мне серебряным, но это было именно так.
В этот момент я и увидел то, что увидел. То, что увидел и Мак-Кейб, и Робинсон, так что это был не сон и не игра воображения. В десяти футах под дырой виднелся газон. Его внешний вид свидетельствовал о том, что его, как английскую лужайку, регулярно стригли машинкой, но почему-то все были уверены, что трава росла так аккуратно сама по себе, без вмешательства извне. Да и трава зеленела как-то необычно, словно ее переложили цветущей сиренью.
Никто из нас не проронил ни слова. То, что мы увидели, никак не могло быть полом комнаты мистера Монтеза, даже если предположить, что учитель увлекался садоводством. Мы знали, что это не пол комнаты мистера Монтеза, и это было все, что мы знали. Только приглушенные рыдания миссис Гонсалез нарушали тишину в квартире.
Робинсон осторожно опустился на корточки, лег на пол и свесился в дыру. Прогнивший пол предательски заскрипел.
- Осторожно! - воскликнул Мак-Кейб. - Упадешь головой вниз.