Ледников, который секунду назад ни о чем таком не думал, посмотрел на Гланьку, которая с безучастным видом смотрела в окно, и согласился. Мысль побыть одному, вдали от московских забот, вдруг показалась ему чрезвычайно соблазнительной. Тем более что никаких неотложных дел там у него не было.
- А еда тут какая-нибудь есть? - спросил он.
- Еды много! - радостно сообщила Виктория Алексеевна.
Тут сверху спустились Артем и Андрей, чем-то чрезвычайно довольные. Узнав, что Ледников готов остаться, доложили, что и выпивка осталась, так что он не пожалеет. Потом поднялась какая-то суета, беготня, каждый искал что-то; то, что непременно надо было взять с собой, никак не находилось.
Ледников, которого все это никак не касалось, прошел на кухню, увидел на столе початую бутылку, налил себе коньяка в чайную чашку и выпил с превеликим удовольствием. После долгого копания на холоде хотелось есть, и он подумал, какой роскошный ужин он закатит тут себе, когда все уедут. Как пройдется потом по просторному участку, надышится чистым воздухом, послушает, как скрипят, раскачиваясь, старые уже сосны…
- Ледников, ты умница!
Гланька плотно закрыла за собой дверь кухни.
- Ты не пожалеешь о своем благородном поступке!
- Вот как! И что же я получу в награду?
- Для начала - вот.
- Что это?
- Тетрадь деда, о которой я тебе говорила. Его соображения о деле Ампилоговых. Почитай - будет любопытно.
- Ну-ну… А я-то думал!
Гланька уставилась на него, склонив голову к плечу.
- Интересно, о чем же это ты думал? Ну-ка, ну-ка? Колись! Небось что-нибудь беспутное? Вы же тут на даче только беспутством и занимались. Я помню!
Тут влез уже одетый Андрей, потащил Гланьку за руку. Ледников вышел следом. Виктория Алексеевна уже сидела в джипе, а Артем открывал ворота. Увидев Гланьку, принялся канючить: "Давай я поведу!" Гланька, будто не слыша его, села за руль и сразу врубила фары.
Ледников посмотрел, как джип растворяется в мглистом сумраке аллеи, оставляя за собой две ровные черные полосы на занесенном снегом асфальте, закрыл ворота и вернулся в дом.
Дом поразил его абсолютной тишиной. Из-за этой тишины в сочетании с тем разгромом, который царил в комнатах, возникало ощущение, что тут случилась какая-то беда.
Ледников выпил еще коньяку и, как был, прямо в куртке, завалился в кресло и раскрыл толстую тетрадь…
Глава 9
Локус контроля
"Никогда не верил, что даже самое сильное потрясение может привести к перерождению человека, изменить его радикально. А теперь уж не верю в это и подавно. Человека в действительности не способны переменить ни самое глубокое раскаяние, ни самое искреннее покаяние. Нельзя стать другим человеком!.."
Почерк у судьи Востросаблина оказался очень мелкий, но вполне разборчивый. Есть одно классическое толкование почерка - по размеру заглавных букв. Если они очень большие, это означает повышенную потребность во внимании и любви окружающих. А маленькие предполагают неуверенность в своих силах и скромность, превращающуюся зачастую в недостаток. Но это при почерке обычного размера. В очень мелком почерке, таком, как у судьи Востросаблина, большой размер заглавных букв по сравнению со строчными говорит о личной гордости и упорстве человека. То есть что у человека наличествуют черты характера, выделяющие его среди других.
Есть еще толкование по наклону букв… Вертикальный почерк означает, что для личности пишущего характерен баланс рациональности и эмоциональности. Такому человеку свойственно анализировать ситуации и принимать взвешенные решения. Почерк судьи был вертикален абсолютно.
Что ж, подвел итог Ледников, вполне не противоречит тому описанию, что дал судье Востросаблину отец. Только более благородно и симпатично получается. Что немудрено, потому как отец был в конфликте с судьей, то есть лицом небеспристрастным.
"Сегодня был в Генеральной прокуратуре у Шаховского, он переведен туда несколько месяцев назад. Поговорили о том о сем, и я вдруг вспомнил о деле Ампилоговых. Он сказал, что, если мне так интересно, он может показать видеокассету с фрагментом записи первого допроса Ампилоговой, где она признается в убийстве. Вообще-то, он, конечно, не имел права этого делать, но мы с ним так давно знакомы… К тому же нас связывают тайны пострашнее этой.
Потом он ушел на совещание к Генеральному, оставив меня одного с кассетой…"
Как писал судья, это было тяжелое зрелище. При том, что следователь вел себя вполне пристойно и никакого желания грубо "задавить" допрашиваемую у него не было. Он как бы давал понять, что ему все уже ясно и известно.
А вот Ампилогова выглядела плохо. Судья, который обычно видел ее ярко накрашенной, по-провинциальному пестро одетой и демонстративно довольной жизнью, отметил, что она была совершенно увядшей, испуганной и как будто не вполне вменяемой.
Едва следователь, подчеркнуто мягко и спокойно, стал разъяснять ее права и обязанности, она буквально прокричала: "Да, это я! Только я! Я расстреляла своего мужа! Расстреливайте теперь меня!" И опять ушла в себя.
Все ее дальнейшие слова, замечает судья, представляли из себя нервные выкрики невпопад или едва слышное бормотание о вещах, которые не имели никакого отношения к задаваемым вопросам.
"- Если вы себя плохо чувствуете, мы можем перенести наш разговор на завтра, - предложил следователь. - Я вас не тороплю. Вам надо все вспомнить и честно рассказать. Так как - поговорим? Как вы считаете, мы можем сейчас спокойно поговорить?
- А вы как считаете?
- Вам решать. Разумеется, я хочу как можно быстрее узнать, как это случилось. Может быть, и вам лучше рассказать все сразу… Не терзать себя. Я ведь прекрасно понимаю ваше состояние - ведь я тоже женат. И хорошо представляю, что должно было случиться нечто серьезное, чтобы довести женщину до такого состояния…
- День рождения и день смерти - один день, - вдруг усмехнулась Ампилогова.
- Да, получилось именно так. Скажите: он, ваш муж, уже приехал на дачу пьяный?
- Мой муж! Мой муж должен войти в историю таким, какой он есть. Мой муж… Он мой муж.
- Поймите, мы уже знаем, сколько у вас было вина и водки, сколько вы выпили… Завтра медики скажут, сколько алкоголя было у него в крови, ведь на вскрытии все обнаружится. Я ведь знаю, как это бывает в семье. Итак, как мы уже выяснили, вы весь день готовились, к вечеру принарядились, накрасились, а его нет и нет. И когда будет, неизвестно. И вот, когда вы уже потеряли всякую надежду, появляется он… Выпивши, и сильно выпивши. Вы сели за стол только около двенадцати часов ночи. Ну, и что было потом?
- Мой муж очень сильный. Вам не по зубам… Ничего я говорить не буду! Все всегда происходит слишком поздно. Почему?
- Скажите, вы стрелять умеете?
- Ну, умею… Я и Кравчуку говорила: "Будешь обижать Надюшку - пристрелю. Так и знай, корабел недоделанный!" Знаете, что это значит? Для моряка это самое обидное.
- Кравчук - это ваш городской сосед?
- Откуда я знаю? Главное, нам надо всегда выглядеть хорошо! Чтобы все завидовали".
Как пишет судья, тут она стала тревожно осматриваться. Потом спросила, почему нет зеркала. Зеркала, к счастью, действительно не было, потому что если бы она увидела себя…
Следователь, еще раз отмечает судья, ведет себя вполне прилично. Правда, у хорошего адвоката есть масса причин для протестов относительно этого допроса. Например, нет врача, хотя ясно, что Ампилогова в этом нуждалась.
Судья не скрывал, что записывает разговор следователя с Ампилоговой по памяти, но суть его передает достаточно точно, срабатывают профессиональные навыки. На деле разговор был, разумеется, куда более обрывистый, нелогичный, с какими-то необъяснимыми переходами от одной темы к другой. Но это с ее стороны. Следователь, пусть и без особой находчивости, продолжал гнуть свою линию, как бы играя с Ампилоговой в поддавки.
"- Понимаете, нам нужно объективно разобраться во всем. Мы же видим, что ваше душевное состояние в тот момент было, как бы это сказать, необычным. Вы были и подавлены, и возбуждены одновременно. Причем напряжение, как это следует из нашей беседы, накапливалось не один день - годами.
- Откуда я знаю?
- Конечно, после всего, что произошло, уже ничего не исправишь. Ваша жизнь с мужем - уже прошлое, пусть недалекое, но прошлое. Но у вас есть дочь, внук. Так что не надо думать, что ваша жизнь закончена. У вас есть будущее. Вот о чем вам уже нужно думать сегодня. Если вы дадите честные, объективные показания, все эти неприятности закончатся гораздо быстрее. Попробуйте подумать о своем будущем.
- Мое будущее меня мало волнует. А прошлое… Меня не баловали. Знаете, как ездят дамы в моем положении? С водителем и охранником. А я - всегда сама за рулем. Хотя и неудобно было, потому что машина совсем не женская… И до этого тоже была совсем старая. Вот. И поэтому… Они вообще никому не нужны, и добиться чего-то просто не способны…"
Иногда ее речь, объясняет судья, действительно походила на полный бред. Но не всегда. И пару раз, как ему показалось, оно бросала на следователя, когда тот на нее не смотрел, вполне разумный и даже оценивающий взгляд. А вот следователь вдруг обнаружил какую-то странную, необъяснимую осведомленность о прошлой жизни Ампилоговых.