- Не смей, Тосс! - долетел до меня крик Нартова. - Это моя сестра.
- Она дерется, - мрачно огрызнулся Тосс.
Несколько секунд я лежала, не понимая, что произошло, потом, мотая головой и отфыркиваясь, села. При этом рассыпался еще целый штабель ящиков. В освободившийся просвет я увидела Кентиса. Он лежал на земле, и лицо его было повернуто в мою сторону. Только вряд ли сейчас это можно было назвать лицом - сплошное кровавое месиво. И на фоне мясного - ослепительные, невозможно яркие голубые глаза. Они смотрели на меня, и в них не было боли. Только некое подобие улыбки, насмешки или… Я вскочила, схватила ближайший ящик и, одним прыжком оказавшись возле Нартова, изо всей силы огрела дорогого братца по голове. Дно пробилось. И Пашкина голова застряла в пластике, как в рабском ярме. В то же мгновение у меня за спиной отворилась дверь в кафе, и на пороге появился Орас в совершенно непривычном виде - на нем был темный спортивный костюм, а в руках - увесистая дубинка. Плотный трикотаж подчеркивал ширину его плеч и коренастость фигуры.
- А ну пошли вон, - крикнул он Пашке, будто мелкому воришке. - Это частное владение.
Тосс был в двух шагах от меня, но слова Ораса, вернее, не столько слова, сколько тон, которым они были сказаны, заставили его остановиться. Тосс напоминал волкодава, изготовившегося к прыжку и внезапно услышавшего окрик хозяина. Меня так и подмывало рискнуть и надеть ему на голову пластмассовый ящик.
Тем временем Нартов делал бесполезные попытки освободиться от своего "ярма". Один из охранников Ораса, появившийся почти одновременно с хозяином, подошел к Пашке и бесцеремонно содрал у него с шеи искореженное хозяйское имущество. От боли Пашка запричитал, прижал ладонь к оцарапанной щеке и бросил на меня полный ненависти взгляд - будто именно я была виновата в его неудаче.
- Сбегай в зал, вызови "скорую", - приказал Орас и слегка толкнул меня дубинкой меж лопатой. - Телефон за стойкой у бармена.
Не помню, как я прошла в зал и набрала номер. В голове у меня будто вертелись, как в калейдоскопе, осколки каких-то догадок, вертелись, но никак не могли сложиться в цельную картинку.
Когда я вернулась, ни Пашки, ни его подручных уже не было во дворе. Орас сидел на корточках возле Кентиса, и, как мне показалось в первую минуту, щупал ему пульс. Потом я поняла, что ошиблась. Он в самом деле держал Кентиса за руку, и внимательно разглядывал кожу. На правой ладони Кентиса рдел красный след ожога правильной круглой формы. И как мне почудилось - в кружке этом в самом деле читалась какая-то буква. Заметив меня, Орас отпустил руку Кентиса и поднялся.
- Я ошибся, - сказал он, подходя ко мне и вытирая платком перепачканные в крови руки. - Думал - он погоняла. А выходит - простой мартинарий. Это все осложняет…
- Мартинарий? - переспросила я.
Бог мой, как же я сама не догадалась?! Теперь все встало на свои места - и поджог моего дома, и это избиение, которое, казалось, сам Кентис и спровоцировал… Боже мой, как я была в ту минуту счастлива!
- Андрей, дорогуша! - я чмокнула ошалевшего Ораса в щеку и бросилась к лежащему на земле Кентису.
В эту минуту во двор въехала машина "скорой". Выпрыгнувшие из нее ребята с носилками оттеснили меня в сторону и занялись пострадавшим.
- Я бы на твоем месте так не радовался, - заметил Орас, подойдя сзади. - Два мартинария - это явный перебор.
Но я не стала его слушать - оттолкнув белохалатного, я залезла в машину "скорой" вслед за носилками с Кентисом.
- Кентис, дорогой, я преклоняюсь, - я попыталась сползти на колени в проход, но мешали носилки. - Такие, как ты, искупают подлое и низкое в людях… Если бы кто-нибудь рассказал мне прежде, я бы не поверила… Я горжусь, я счастлива…
Лицо Кентиса было наскоро обмотано бинтами, но даже сквозь марлю проступала кровь.
- У тебя глупый брат, Ева, - расслышала я едва слышный шепот. - Такой же глупый, как ты. Он никогда не станет князем Лиги. Никогда… Выше примитивного погонялы ему не подняться…
18
Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения Мастерленда - городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым - передать владельцам Мастерленда в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка "памятник XIX века" - никого не волнует.
- Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций "Мастерленда" составят двенадцать процентов бюджета, а если…
Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность - и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.
- Ты его чуть не убил, - сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.
Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:
- Я только исполнял ваш приказ.
- Мой приказ?! - Старик опешил. - Мой приказ?! - Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. - Я велел тебе увести Кентиса из города.
- Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.
Старик взъярился - лицо его перекосилось - Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.
- Ты изуродовал ему лицо, - прохрипел Старик.
- Он сам меня об этом попросил.
- Что?..
- Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: "Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, - и добавил. - Розочка от бутылки подойдет". Я все сделал, как он просил. И как просили вы.
Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось с Титаном!
Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишки рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:
- Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он - мартинарий. Ведь вы этого не знали?
- Разумеется, - Павел изобразил изумление - это было так просто, и получилось так натурально.
- Бедный мальчик… - вздохнул Старик, и Павлу показалось, что этот возглас относится не к Кентису, а к нему, Нартову. - Так дальше продолжаться не может. Я сейчас же обеспечу вам доступ к материалам Лиги и прежде всего к списку мартинариев нашего ордината. И еще… - он предостерегающе поднял руку, давая понять, что еще не закончил. - Вы исключите Кентиса из списка.
- Разве мартинария определяет список? - невинным тоном поинтересовался Павел.
- Разумеется, нет. Но это даст ему возможность уехать, не вступая в другой ординат. Он дольше не выдержит. Я вижу, что не выдержит. Он почти сломлен…
Тут в голову Старика пришла мысль совершенно фантастическая. Представилось ему на мгновение, что настоящий его сын - Павел Нартов, а Кентис - всего лишь отросток, болячка его собственного тела. И еще показалось, что Нартов догадывается об этой его нелепой тайне, ибо чем еще можно объяснить их неразрывную связанность: почти открытую неприязнь друг к другу и одновременно невозможность розного существования.
Старик покачал головой и очнулся от своих фантазий. Павел по-прежнему стоял перед ним, сухопарый, подтянутый, уверенный в себе.
- Я дал вам задание, чего вы ждете? - Старик попытался изобразить раздражение.
- У меня нет доступа к файлам Лиги, шеф, - впервые Нартов употребил фамильярное "шеф", закрепляя свою победу, и Старик не попытался его одернуть.
- Пароль… - он на секунду запнулся, понимая, что обратной дороги уже не будет. - Пароль "мечта".
- Это что - название ресторана? - засмеялся Павел.
- Нет, просто мечта… самая обыкновенная.
19
Я ожидала в полукруглом больничном холле - в палате находился врач, и мне велено было обождать. Поверх блекло-голубой краски какой-то художник, потрясенный своим возвращением с того света, в благодарность расписал больничные многочисленными картинами. Они, как кадры навсегда остановившегося кино, сменяли друг с друга, схожие и чем-то неуловимо разные - разводы темно-зеленого, коричневого, серого, с внезапным вкраплением голубого. Картины, обреченные на краткую, быстротечную жизнь, ибо к ним с потолка тянули хищные паучьи лапы глубокие трещины, и хрупкая штукатурка отслаивалась, там и здесь вспухая безобразными пузырями.
- Операция вряд ли вам поможет… Ну разумеется, можете обратиться… нет, зачем же… - доносился из палаты Кентиса низкий женский голос.
Долетали лишь обрывки фраз, но мне показалось, что разговор идет не только неприятный, но и ненормальный. Я уже хотела войти, когда дверь отворилась, и из палаты вышла докторша в голубом халате, из-под которого виднелась длинная черная юбка и носки лакированных туфелек. Профиль женщины с орлиным носом и надменно изломленным ртом напоминал чеканку на медали. Придерживая дверь в палату, она бросила небрежно через плечо: