* * *
Молодая администраторша снова была на посту - такая же бледная и красноглазая, как в Нинином сне.
- Доброе утро, - сказала ей Нина.
Администраторша выдавила улыбку.
Нина огляделась - в холле не было никого; сквозь стеклянные двери виднелась улица, и неизменный пожилой таксист курил возле своей "копейки". Нина положила на край стойки оранжевый жесткий прямоугольник.
Администраторша прерывисто вздохнула.
- А если я пойду с этим в милицию? - тихо спросила Нина.
- Они вам скажут оплатить, - отозвалась девушка, не глядя Нине в глаза.
- Вымогатели, - пробормотала Нина. - Но пятьдесят два рубля? Из-за этого сыр-бор? Из-за пятидесяти двух рублей?!
- Ему все равно, - очень тихо сказала девушка. - Если рубль недоплатить или десять копеек - ему все равно.
- Кому?
Улыбка девушки превратилась в гримасу:
- Вы бы не задавали вопросов. Вы бы прямо сейчас пошли и отдали эти деньги, кому захотите. Тем, кто нуждается.
- Вам, например?
Девушка содрогнулась от ужаса:
- Только не мне. Я на работе!
- Поганое у вас местечко, - с чувством сказала Нина. - Но я следователю все рассказала. И еще расскажу, только уже не здесь. Я сегодня уезжаю.
- Если он вас отпустит.
- Что?!
Администраторша подняла глаза:
- Вы уже вчера пытались уехать?
Нина оглянулась. Таксист у входа протирал на машине зеркало - ну конечно.
Одно смущает: можно представить себе злодея, ломающего ноутбук, устраивающего скачок напряжения. Но злодей, обрывающий провода высоковольтной линии?
Гроза. Ураган. Случайность.
- Ремонтники всю ночь корячились, - сказала администраторша. - Эта ветка, она же фабрику питает… Еле починили к утру.
Не отвечая, Нина вышла на улицу. Холодно кивнула таксисту, тот ответил суровым настороженным взглядом.
Нина спустилась по улице на угол, к аптеке. Вчерашнего одноногого старика не было у входа в парк; Нина вошла в аптеку, купила еще баралгина, рассеянно осмотрела выставку белых и цветных коробочек на витрине. Уперлась взглядом в ящик из оргстекла: "Помогите ребенку…" Диагноз, фотография. Груда серых купюр. Как обычно.
Нина вытащила из сумки шестьдесят рублей десятками и опустила в щель.
Ей почти сделалось стыдно. Этот ребенок, скорее всего, реален, и диагноз его реален; что изменят в его судьбе шесть мелких бумажек? Зато Нина оплатила неведомый счет, и, вот позор, у нее стало легче на душе.
* * *
Стоило выйти на улицу, как позвонил шеф. Он уже взял себя в руки и был деловит, как всегда; в пятницу за Леной придет машина от фирмы, гроб уже есть, бывший муж дал денег, родственники появились, ну, и сотрудники скинулись. Похороны в понедельник. "Ты приедешь, я надеюсь, к этому времени? Ах, ну да, понимаю. Приезжай, мы тебя ждем".
Рутина - лучшее средство от печали. Шеф распоряжался похоронами, как обычно распоряжался заказами и поставками, гроб превратился в ресурс, получаемый по накладной. Нина глубоко вздохнула, но в этот момент телефон затрезвонил снова:
- Как ты, Ниночка? Я все утро ждал, что ты позвонишь…
В голосе Егора Денисовича слышалась неподдельная тревога и искреннее участие. У Нины потеплело на сердце:
- Я не смогла вчера уехать. Провод упал прямо на трассу…
- Ужас! Я знаю… У нас был аврал ночью, в мэрии не спали, на фабрике не спали… Починили, слава богу. Если ты не уехала, может, все-таки приедешь на дачу?
Нина закусила губу.
- Не знаю, - призналась честно. - После того как Лена…
- Я все понимаю! Но не сидеть же тебе одной? Елена Викторовна была сложная женщина, ты с ней не дружила, как я понимаю, но в одиночку после такой истории нельзя! А мы просто посидим, поговорим, чаю выпьем… Приезжай, а? Я машину пришлю.
- У меня гостиница только до вечера.
- Переночуешь на даче. А завтра тебя отвезут к поезду. Я же слышу, какой у тебя голос, ты не должна оставаться одна!
- Спасибо, - наконец согласилась Нина.
Вероятно, ее запас горя по Лене иссяк: высохли слезы, вернулся аппетит. Она плотно пообедала в кафе, купила огурец в магазине напротив, вернулась в номер и задумчиво наложила маску. Да, она осунулась от тревог и переживаний, но, если убрать припухлость век, в целом встряска пошла ее лицу на пользу: добавился блеск в глазах, немного лихорадочный, но очень интересный. Тоньше и выразительнее сделался овал лица. Нина с удовольствием приняла душ, уложила волосы и поняла, что счастлива.
Бывает же чудо? Может, вся ее жизнь стоит теперь на пороге праздника, счастливого переворота, волшебства; Лена мертва, но она, Нина, жива, и жив Егор. Ей было стыдно и непонятно, как можно радоваться сегодня, после всего, что случилось вчера. Но бывает и чудо.
Молодая администраторша удивленно воззрилась на нее, когда Нина, подтянутая, благоухающая, с рассеянной улыбкой на лице, спустилась с вещами в холл. Положила карточку на край стойки:
- Все, до свидания. Надеюсь больше не вернуться.
- До свидания, - отозвалась администраторша еле слышно.
И что-то добавила, но Нина не расслышала.
* * *
У Егора были старинный проигрыватель и коллекция виниловых пластинок. Нина никогда бы не подумала, что черные блестящие диски, такие дорогие в детстве, до сих пор могут приводить ее в восторг.
- Акустически - совсем другое! Вот послушай…
И Егор поставил Вертинского, пластинку столь древнюю, что и в Нинином детстве ее сочли бы антиквариатом.
- "Над розовым морем вставала луна, во льду зеленела бутылка вина"…
Они немного танцевали. Очень много пили. Уговорили вдвоем пузатую бутылку "Хеннеси".
- "Послушай, о как это было давно, такое же море и то же вино…"
Дача - двухэтажный особняк с блестящим паркетом в холле, колоннами у входа, бесконечно уютной, хоть и огромной гостиной, - казалась Нине декорациями к мексиканской драме. На ее глазах сквозь натуральную кожу проступал дерматин, которого не было, не могло быть в этом доме. На ее глазах проникновенная песня из трогательной делалась пошлой.
- "Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой, мы жили тогда на планете другой…"
- Я устала, - сказала Нина, осторожно высвобождая руку из горячей ладони Егора.
- Я понимаю… Ты так много пережила…
От этой реплики ее чуть не вырвало. "Дело во мне, а не в нем, - призналась она себе, превозмогая алкогольную слабость. - Дело во мне. Это я виновата".
- Там приготовлена для тебя комната, - ласково сказал Егор.
В этот момент она готова была расцеловать его в приступе благодарности.
Поспешно покинув гостиную, где горели свечи, она поднялась по мраморной лестнице в гостевую комнату, где могли разместиться пять человек без малейшего неудобства. Едва умывшись и стерев с лица так тщательно наведенный макияж, она упала на широченную постель; перед глазами у нее прыгали электрические искры.
Она получила оранжевый счет утром, в половине десятого.
Сейчас время перевалило за полночь, начались новые сутки. Она оплатила счет вовремя. Как положено дисциплинированному плательщику. Почему же ей так страшно и муторно?
Но ведь она сейчас не в гостинице с ее истеричными администраторами, с ее разболтанными розетками.
И завтра она поедет домой. Прощай, Загоровск.
И еще…
Без стука открылась дверь. На пороге стоял Егор в распахнутом халате на голое тело, с большим апельсином в руке.
"И это мне тоже снится", - в ужасе подумала Нина. Трясущейся рукой она нащупала выключатель прикроватной лампы.
- Ниночка, - объятый мягким светом Егор шагнул вперед, пьяно улыбаясь от уха до уха.
- Я ведь заперлась, - пролепетала Нина. - Кажется… Егор, я ведь сплю!
Плотная волна коньячного духа подтвердила, что она бодрствует.
- Выйдите вон, - пролепетала она, с перепугу заговорив чужими словами. - Уйдите отсюда!
- А это называется "динамо", - с ласковой укоризной проворковал Егор. - Нехорошо накручивать динамо, Нина, ты ведь не девочка уже…
И, уронив халат на ковер, он пошел к ней, раскинув руки.
Нина тоскливо ждала; она почему-то никогда не думала, что может стать жертвой изнасилования. Теперь, глядя на идущего через комнату голого мужчину, она прекрасно понимала, что протестовать, конечно, можно, но бесполезно. Женщина, явившаяся на чужую дачу с ночевкой и пившая с хозяином коньяк при свечах, в глазах общественности - а отчасти и собственных - уже должница, которой выписали счет и предстоит его оплатить. Она не понимала, как ей мог нравиться Егор: сейчас, когда с директора слетели лоск и блеск, он сделался не более привлекательным, чем туша кабана на бойне. Подчиниться было унизительно, сопротивляться - глупо; она ждала, лихорадочно перебирая варианты, когда Егор вдруг выронил апельсин.
Бледное его тело вытянулось и изогнулось дугой.
Из-под босой ступни веером полетели искры. Апельсин еще падал.
Егор затрещал и захрипел. Его глаза вылезли из орбит, а волосы встали дыбом. Прикроватная лампа замигала, будто пытаясь передать кому-то сигнал азбукой Морзе.
И погасла. В темноте, пропахшей паленым, Нина услышала, как тело рухнуло на ковер.