– Непременно сейчас? В этакой-то вертеп?! – старшая Ростова пришла в себя и подняла брови. – Что ж ты, душенька, говоришь-то такое! Побойся бога! Бросать тебя здесь одну. Не вводи в грех, не умствуй. Знаю я ваши дела, – повторила мать слова, с которых начинала. – До Посада поедем. Там тебя монахам сдам, коли не найдешь кого. Всё спуталось, всё смешалось… помоги, господь, солдатушкам ворога одолеть, – она широко перекрестилась. – И нам недостойным уцелеть. Напасть-то какая, напасть! И не думай даже!
– Маменька! Ну, какие же мы недостойные, право! – Наташа чуть лукаво сквозь слезы улыбнулась Елене.
– А я говорю – недостойные! Кабы бога чтили, да душою жили бы, да… – графиня отвернулась, – матерей бы слушали… миновало бы чаша горькая… и Русь-матушку, и нас с тобой. – С этими словами она строго глянула на дочь.
Наташа обиженно поджала губы.
– Остановитесь же! – отчаяние Елены было полным.
– Ефим! – крикнула старая барыня в окошко, не скрывая раздражения. – Ну, как знаешь голубушка.
Карета встала.
– Господи! Да что же я! Возьми-ка это, – вдруг по-женски чувствуя, куда должна сойти незнакомка, где остаться, проворчала графиня. – Возьми, возьми! – И протянула ей небольшую корзину. – Здесь перекусить… и сапожки там… Наташины, старенькие, на случай божий… все теплее…
– Не надо… – начала, было, Елена, но та перебила:
– Решительно не пущу! Да что ж, мне потом стыдом-то умываться, случись чего! Не пущу!
Лена повернулась и с отчаянием посмотрела на Наташу.
– Я понимаю вас! Как понимаю!.. – зашептала Ростова, – но что же делать? Маман права. Вам нельзя, никак нельзя оставаться без необходимого. – И умоляюще снова пожала руку спутницы.
– Хорошо, я возьму, – сдалась Елена, принимая корзинку.
– Ну, с богом. Что ж поделать-то, коли так упряма. Вот тебе три рубля еще… и не возражай! Да уж постарайся, красна девица, побереги себя… лихого-то нынче искать не надо – само в дом ломится. Спаси Христос! – мать осенила ее знамением.
– Но-о-о! Вытягивай родимыя! – кнут пришелся по правому дышловому. Рессоры скрипнули. – Но-о-о! Посторонней! – услышала Елена и заметила прильнувшее к стеклу лицо Наташи.
Она стояла минут пять не двигаясь. Карету сменили другие, пошли пролетки, телеги, такие же шумные, крикливые и разные. Многие тоже высовывались, показывая на странного вида одинокую барышню с корзинкой, но никто уже не останавливался. Елена опустила руку в карман плаща и… обомлела.
"Боже! – от мелькнувшей мысли женщина привстала на цыпочках и повернулась вслед уходящему потоку. Глаза тщетно искали знакомый экипаж… – У меня же лекарство! Сильнейший антибиотик! Безухов! – резануло в голове. – Где же он?!" – Елена бросилась поперек обозов в сторону Сухаревской башни.
– Куды! Куды ж, твою в коромысло! Тпру-у-у, – натягивая изо всех сил вожжи, закричали сразу несколько кучеров.
– Вот так барышня!.. – раздался веселый смех с повозки рядом, – коня-то точно остановит! Не Кутузова ли ищете, мадмуазель? – пятеро раненных офицеров голосом и видом остановили поток ругательств. – Давайте к нам, прелестница! Вместе искать будем!.. – самый молодой из них, с перевязанной рукой, улыбался во весь рот.
Всё это Елена успела заметить краем глаза, но уже через секунду оказалась на другой стороне, и, миновав три дома, выбежала на площадь. Там, у самой арки, по-прежнему стояли две фигуры. Не узнать их было нельзя. Видимо ожидая кого-то, они переговаривались, а безбородый старичок указывал в сторону Неглинной. Вдруг он увидел Елену. Тут же, повернув соседа спиной, желтый старик начал подталкивать Безухова в арку. Она кинулась за ними. То ли нерешительность Пьера, то ли неповоротливость и неумение делать любое дело быстро сыграли свою роль, но не прошло и минуты, как Елена преградила им путь.
Сконфуженный и удивленный граф вопросительно смотрел на явление:
– Вы?! Разве вы не уехали?!
– Я уйду, сейчас же уйду, Петр Кирилыч… – она поставила корзинку на землю. – Но мне вам нужно сказать… нужно передать одну вещь, – Елена резким движением, так, что мужчина вздрогнул, вложила ему в руку пакетик. – Запомните, две пилюли… раз в день! Раз в день! Запомнили?!
– Но… зачем?! Мне?! Не понимаю…
– Не вам, Болконскому. Он впереди обоза! Князь умирает… надежды никакой… слышите?! Никакой! Только это! – женщина потрясла сжатым кулаком мужчины.
– Но… почему сами? Вы же только…
– Забыла! Забыла, простите!
– Но как же… я? У меня дела-с… – Безухов растерянно посмотрел на старичка. Огромный рост и нерешительность Пьера невероятным образом совмещались, особо и всегда, влияя на происходящее вокруг. – Впрочем, что ж это… конечно, я непременно передам… но согласитесь… всё это как-то странно, да-с, весьма странно… И ваше появление, слова… Наташа и… – он опустил взгляд на руку, – это.
– Торопитесь! Дорога каждая минута!
– Минуты наших планов, несомненно-с, также дороги, милейшая! – визгливо крикнул вдруг старичок.
– Но, Платон Платоныч, – Пьер ласково и умоляюще посмотрел на того, – не дороже ведь жизни моего друга, впрочем, что ж я говорю… жизни и простого человека…
– Вы правы, правы! – отчаянно запричитала Елена и… вдруг замолкла с напряженным лицом, вглядываясь в спутника Пьера.
– А мальчик?! Должен снова ждать? Такую же?! Забыла?! – старик торжествующе смотрел на нее.
– Да, да… вторая струна должна быть у него… – как-то спокойно, выпрямившись, задумчиво ответила женщина. – И решительно сунула руку в карман: – Вот, возьмите еще… нужно дернуть два раза. Ради бога! Скажите ему… я вернусь! Обязательно вернусь! И не спрашивайте больше ни о чем! Мне… не с кем… у вас всё должно получиться!
Растерянность Пьера была полной.
– Петр Кирилыч, вы же были немного масоном! Ну же! Вам не надо объяснять такие вещи. Поверьте, это для спасения…и не только вашего друга! И потом… – голос поник, – у нас просто нет выхода. Я прошу, Петр Кирилыч! Я не могу и здесь бросить вас… так, и там… тоже ждут…
Струна оказалась у Безухова в руке.
– Мальчику? Но какому? Ах ты, боже мой. Мне ведь…
– А кому-с он нужен там?! В парафин посылаешь?!.. – процедил старик, перебив мужчину.
Тут Лена пришла в себя.
– Пока последняя у меня, никто его не тронет! Не посмеют! Иначе не дождутся! – И уже зло бросила: – Съели?! Платон Платоныч?! Яблоко раздора! Не сработало! Четыре Балтийских моря! Я узнала вас! Бороду бы наклеили. Одного грима маловато для таких!
– Тот другой! Другой! Не для него! – мужичонка схватил Безухова за руку и потянул к себе.
– Ага! Значит, палач! Шинельку-то, поди, с мертвого стянули?! Нутро поприкрыть! А почему к нему?! Зачем он вам?! Ну, говорите же! – Елена кивнула на Пьера и подступила ближе.
– Пылью каторжною задохнетесь! – зашипел старик, вцепившись в спутника.
Безухов остолбенел.
– Ну-ка, позвольте, Петр Кирилыч, – она осторожно вытянула из его застывшей руки струну и, вспоминая что-то, трижды щелкнула.
– Памва… безгневный… беззавистливый… – залепетал мужичонка, кивая на Пьера, – никто не смог соединиться… вот я… меня направили… все мемы заняты… не хватает… – и вдруг злобно выкрикнул, прячась за широкую спину графа: – Дело чести! В нормального превратить! Да-с! Чести!
– Нет ее у вас! Не получиться! Не такой он. Не такой!!!
– Э, не-е-ет, – оскалился старикашка, – таится! Таится внутри-то. У каждого-с! Надобно… с уменьем подойти-то… и матушку придушим-с! Подмочь токмо, подтолкнуть… разбудить! Беспримерно выходило! Всегда-с!
– Ах ты, гадина! – губы Лены задрожали. – Заруби себе на носу – в жизни у тебя было одно доброе дело – когда съел горчицу и три дня не мог видеть!., людей! Земля отдыхала! Так ешь ее, не отвлекаясь! Пока назад не полезет.
– Нет! Нет! Не-е-ет! – мужичонка затряс головой, оттолкнул графа и, зажимая пальцами рот, сквозь которые брызнула коричневая масса, бросился вглубь арки.
– Что?! Что всё это значит?! Извольте пояснить, сударыня… Вы оскорбили… и вообще… – Безухов растерянно оглядывался вслед компаньону, разводя руки, и тут же переводил взгляд на женщину.
Елена в таком же в изумлении только бормотала:
– Мне уже нечего вам сказать, Петр Кирилыч… Возьмите… и прощайте. – Струна опять оказалась у Пьера. – Спасайте своего друга и мальчика, – Елена пожала большие руки и сделала шаг назад: – простите… я тороплюсь… очень тороплюсь, – и умоляюще посмотрела на него. Затем повернулась и быстро зашагала прочь, отирая платком слезы.
Одиночество забытой корзинки старая Москва разделяла недолго.
А вы? Вы, дорогой читатель, оценили ее роль? Корзинки?
– Ну, какой такой приют, барышня?! – с подозрением оглядывая незнакомку, дворецкий развел руками. – Господа третьего дня еще съехали-с. Я да сторож Васька, вот и весь приют-то. Побойтесь бога, как же впустить-то незнакомого человека? Да в такую смуту-с? Да что надобно-то вам-с, толком скажите, авось и подсобим…
– Книга, адрес-календарь тысяча восемьсот пятьдесят шестого года… – безнадежно прошептала Елена – Странности какие-то изволите. Окстись, матушка, год-то какой нынче? Двенадцатый! – он развел руками. – Ехали бы вы, барышня, подальше куда… мы-то люди подневольные… Даст бог, минуют супостаты господский дом, – дворецкий перекрестился, – а вам-то… эх, от греха бы подальше. Ступайте, ступайте, сердешная…
Дверь захлопнулась.