– Смотрите, ей-богу, Безухов! – продолжала восклицать Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на большого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке. Тот, и странный старичок во фризовой шинели, который всё время озирался, направлялись к арке Сухаревой башни.
Ошеломленная Елена непроизвольно вжалась в спинку сиденья. Самый известный роман в мире она знала почти наизусть.
– Ей-богу, Безухов, в кафтане, с каким-то дядькой! Ей-богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости…
"Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру.
Но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других. Действительно… все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что-то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял старичка, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что-то, остановился. Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою".
Наконец, экипаж остановился, Безухов подошел.
– Отчего вы не уезжаете? Отчего так расстроены? – Наташа сжала кулачки у груди и тут же переменила настроение. – И где же ваша шляпа… трость, – по-детски закрывая рот ладонями, скрывая улыбку, добавила она.
– Вот… остаюсь… необходимо… важно… Важное у меня дело… впрочем, не так… не то…
– Полно глупости-то говорить, сударь мой. Верно, в герои метишь, али как?.. – вмешалась мать.
– Что вы, графиня! Как можно… впрочем… я и сам не знаю, – стушевался Пьер. – Однако надобно-с что-то и нам… что-то… как все… всем народом… да разве ж это дурно?..
– Вот тебе, батюшка, мой старушечий совет, – твердо перебила та, пристально глядя на него, – брось всё это. Эка силища супротив Буанопарте собрана, да еще по десяти с тысячи набор довели, и то – бежим. Не твое это, Петр Кирилыч, дело. Шесток у тебя другой. Хоть и солиден в телесах-то, да другой. Добрый ты… батюшка. На войне не то надобно-с… ох, прости господи, – она перекрестилась. – А как палить-то начнут, так и себя забудешь, не только мать родную. Ну, посмотри на него, – старая графиня глянула на Наташу, кивая, – каков защитник выискался! Жаль, супостаты не ведают, а то вмиг разбежались бы!
Наташа прыснула со смеху, но тут же осеклась:
– Петр Кирилыч, Петр Кирилыч, миленький, маман правду говорит, не обижайтесь… зачем вам это? Ведь и служба ученья требует. А мы, мы будем… непременно помогать… будем молиться… Ведь, правда, маменька?! Правда?!
– Ну, вот еще тебя только господь в помощники не сподобил, – проворчала женщина. – Наше бабье – ждать да плакать. Ждать да плакать, – повторила она, вспомнив о сыне, и отерла платком глаза.
Безухов стоял и глазами полными сожаления отчаянно смотрел на младшую Ростову. Он вспомнил ее лиловое платье, когда был у них в последний раз, и опять чувство, то самое, непонятное, нерешительное чувство, о котором боялся думать, вмешалось в его мысли. И не было уже войны, не было грязи на мостовой, не было ничего… а был только он и эта девочка… восторженная, искренняя, несчастная. Но продолжалось всё лишь секунды.
– Ну, чаго там впереди! Чаго стали! Аль подмочь! – двое кучеров прибежали от задних, размахивая руками.
– Гэй! – послышались оттуда выкрики. – Гэй!
Пьер оглянулся: и действительно они остановили целый ряд.
В этот момент Елена пришла в себя:
– Боже, Безухов! Неужели вы?!
Мужчина с удивлением посмотрел на незнакомое лицо:
– Сударыня… простите… не имею чести… – он сконфузился и покраснел.
– Да что же происходит! Вы… вы попадете в плен…
Все в изумлении оборотились к ней. Елена опомнилась:
– Я хотела сказать – можете, можете попасть в плен, вас могут расстрелять… вам нельзя… нет, я говорю не то… Уж если я здесь, всё пойдет не так! Господи! Послушайте барыню! Есть человек, который подарит вам счастье!
Женщины переглянулись.
– Да… граф Толстой! – Елена отшатнулась вглубь экипажа и закрыла рот рукою.
– Граф Толстой? Что в ставке? – смятение Безухова было полным. – Какое счастье? Вы полагаете…
– Тот, которому принадлежат великие слова: "У человека есть только обязанности"!
– Ну конечно!.. – вмешалась Наташа. – Вы обязательно будете счастливы! Я думаю так же! Так же! – залепетала она. – И непременно, непременно приезжайте к нам!
– Ну, будя! – громко сказала мать. – Трогай, Ефим!
Карета качнулась.
Мужчина остался стоять белый как скатерть, недоуменно глядя вслед.
– А ты, сударыня, у кого служить изволишь? Коли знакома с Петром-то Кирилычем, – графиня, окончательно перешла на "ты", уверившись в статусе "гувернантки" странной женщины, – кто ж оставил, так-то, – она кивнула на укрытые ноги, – не по-божески?.. В сраме-то слободском?.. – и выпрямилась на диване, по-прежнему недовольно поглядывая в окно.
– Простите меня, ради бога, я не могу сейчас сказать… прямо… у меня дела… я потом… потом, – Елена сложила ладони, закрыла лицо и закачала головой: – Господи… нужно ли всё это?..
– Да не реви… знаю я дела-то ваши… поди гусар какой головку вскружил, а сам остался, вот на ум-то и лезет что ни попадя.
– Ах, оставьте, оставьте маменька!.. Ей не до того… – заступилась Наташа, с восхищением глядя на Елену и поглаживая ее плечо.
– Я потом, обязательно… расскажу… – повторила наша героиня и, опустив руки, бессильно откинулась на диван, лихорадочно соображая как выпутаться из неловкого положения. "Куда я еду? Боже. Приют всё дальше и дальше…" – остановить мысли она не могла.
– Сударыня, мне надо сойти… – пробормотала Елена.
Но услышала это только младшая Ростова, которая наклонилась к ней и, улыбаясь, ласково посмотрела в глаза. Происходящее забавляло ее, увлекало своей необычностью и тайной. Воображение девушки моментально дорисовало картину: любовь… да, да, непременно любовь. Быть может несчастная. Она ждала его и… не дождалась… раз села в карету. А сейчас решилась!
– Как же я завидую вам, – зашептала она быстро, – как хочу помочь! Моя любовь далеко, а ваша…
– Он едет с вами рядом… впереди обоза, он ранен.
Лицо Наташи застыло. Елена поняла, что сказала лишнее, быть может, ненужное сейчас… но тут же другая, противная мысль отодвинула сомнения.
– Вы… почём знаете?! – тихо выдавила девушка.
– У вас, у вас всё будет хорошо, всё будет хорошо, – успокаивая, зашептала Елена, и глаза ее увлажнились. Конечно, она помнила последнее свидание Наташи с любимым, но иначе сказать не смогла. Впрочем, и не слукавила. – Последнюю ночь, там, в доме, он был рядом с вами… во флигеле. Вы спали… Никто не узнал. Это провидение.
– Да, да, провидение… – растерянно ответила Наташа, все еще не веря услышанному. И, растягивая слова, повторила: – Все… будет… хорошо.
Графиня в это время что-то выговаривала Соне, указывая то за окно, то на корзины у ног.
Вдруг, словно придя в себя, боясь упустить невероятное по важности мгновение, которое может уйти, растаять, так же, как и проявилось, непонятно откуда и зачем, Наташа запричитала:
– Ах, я верю вам, верю! Не знаю почему, но верю!.. – она взволнованно вглядывалась в спутницу и сжимала ей руки. – Но почему?! Зачем же не тогда?! Не раньше?! Откуда вам известно? Ради бога, ради бога!
– Я читала… о вас напишут роман… вас будут знать все. Понимаете? Все! А сейчас мне нужно покинуть вас. Поймите…
– Боже! Кто вы такая?! Фея? Какой роман?! Господь послал вас… он милостив, я знаю… да, да, милостив… – глаза Наташи тоже наполнились слезами. – А я была уверена… чувствовала… всегда, – голос ее дрожал, – вы сочтете меня дурочкой, взбалмошной, но я была уверена! Правда-правда! – она еще сильнее сжала руки Лены. – Нет, не всегда… с той ночи! Я не спала… честное слово, не спала! Вы верите мне? Верите? Скажите же! – девушка опустила голову, затем быстро подняла ее и не своим твердым голосом, будто догадываясь, понимая решимость гостьи оставить их, произнесла: – Мы обязательно с вами должны встретиться! Непременно! Я найду вас! Положу все силы! Обещаю! – но тут же сникнув, добавила: – Какая же вы чудная! – и в порыве трижды расцеловала Елену.
– Конечно… конечно… я верю вам и вы… верьте, обязательно верьте!.. – успела вымолвить Елена, прижимая ее к груди. – А сейчас…пора, пора… простите, простите…
Только тут они заметили, что мать и Соня с удивлением наблюдают за сценой.
– Сударыня, – повторила громко Елена, – остановите… Ради бога, остановите карету. – Непреклонность тона несколько смутила графиню. Елена же, будто понимая, что должна объяснить не только ей, а всем, кто смотрел на нее, опять повернулась к Наташе, – правда, милая, добрая, чудная… мне… мне надо сойти, здесь… я не для того, – слова начали снова путаться, торопиться, теряя решимость, потеря которой была так же объяснима, как и появление – отсутствие выбора и скоротечность встречи. Необычной и пока непонятной для чего встречи.