– Слово "человек", – прошептал тот, глядя мимо. – Он вспомнит, – голос опять стал громче, – что оно означало до того, как начал пить, жрать и услаждаться… набивать карманы деньгами. Не может не вспомнить! Иначе… иначе… – он снова тяжело задышал, – пусть тот, кто дал мне эту жизнь, заберет ее обратно! Слышите?! Обратно! – Парень глотнул, будто хотел сказать еще что-то, но мысль, та, которая и кладет начало промахам и жертвам, или уводит и хранит нас, сделала сейчас второе.
Андрей замолк. Дыхание выровнялось. Прошла минута.
Наконец, Крамаренко кашлянул и негромко спросил:
– Думаешь, после этого бросит? Делать прежнее?
– Не делать, а позволять себе поднимать руку на таких же, пользуясь, извлекая, растаптывая. Он увидит – рука опускается на него! И растаптывает самого же! – Резко, но уже спокойнее поправил собеседник. – И то не сразу. А вот ненавидеть себя за это, начнет без промедления. Иначе всё зря. Всё!
– Сильно! – мужчина качнул головой. – Прямо пиши в анналы… Ненавидеть… и себя?
– Я неточно выразился.
Андрей повернулся к нему боком, словно стараясь скрыть подступившее к самому горлу отчаяние.
– Не себя, а гниду в себе, мразь. Мема. С той же фамилией, тем же голосом. Неотличимого внешне.
Он снова стоял лицом.
– И бой, схватка начнется. Хотя бы начнется. Потому что шаг тот – сделан. А жизнь останется на другое. На любимых. А пока, сегодня, мем закармливает, спаивает, веселит его, обмахивает опахалом, скрывая за этим опахалом чудовище. Я хочу вырвать у чудовища жало.
Крамаренко вздохнул. Всё, что говорил он, к чему призывал, на что надеялся – осталось без ответа. "Ведь хотел как лучше… к чему такие сложности у молодежи?" – мелькнуло в голове. – Ладно, Андрюша, закончим как-нибудь потом. Пора…
– Да, мне тоже… надо заехать положить обратно письмо… – пробормотал Андрей.
– Ладно, бывай. И все-таки два совета: меньше думай о тех, что до горизонта целуются или грабят, там… и ступай к метро по Малой Никитской – по тенёчку. Помогает от перегрева.
– Никитской? Какой Никитской?
– Такой совет я давал одному чудаку, когда жил в Москве. И чудак тот, – персонаж, рассуждавший о "конюшнях". Если в "чудаки", то и метро в Иркутске найдешь… тут, недалече. – Мужчина снова рассмеялся и, уже махнув кому-то рукой, направился в сторону кабинета:
– Мариночка, здравствуйте! – Дама в белой кофточке почтительно заулыбалась. – Зайдите ко мне на пару минут. У меня к вам будет наисерьезнейшая просьба.
– Я все-таки хочу посмотреть в глаза… Ему… когда всё и одновременно", – услышал Крамаренко за спиной.
Женские шалости
– Дорогие дамы… – Тимур Егорович замялся, прикрыл за собой дверь, кашлянул и басовито продолжил: – от математиков вам букет, так как страдаем… не то… – он махнул, переложил пакет в другую руку и, зажав букет под мышкой, вынул из кармана листок:
– Дамам самой женской от самой страдающей кафедры на юбилей, с пожеланиями доброго соседства, коротких юбок и… тьфу, этот Бочкарев напишет, не разобрать… – он поднес бумажку к самым глазам, – и приветливости всем… нет, во всём, – поправился Байтемиров, шестидесятилетний преподаватель "матфакультета", не страдающий в свои годы ничем, кроме смущения перед женским полом. – Лучше бы изощрялся так с гипотезой Брокара, – буркнул он в заключение.
С последними словами все прыснули, а Людочка Толстова, полненькая хохотушка, которую в жизни восхищало буквально всё, громко прокомментировала:
– Тимур Егорович, а когда вы были молодой и не лысенький, как вас осенило, что литература будущее других, и вы подались в математику?
– Я и… никогда не думал… – умышленно растягивая фразу начал гость, соображая, чем должна закончиться реплика, смущаясь всё сильнее и по очереди выкладывая содержимое пакета. – Между прочим, пятница – почесав рукой затылок, объект веселья попытался отвертеться, – могли бы и предложить чего…
– Да, ладно! – перебила Людочка. – Всему универу известно, что вам стало плохо от декольте председателя приемной комиссии филфака! Со страху и двинули в точные… Или потому что в математике нет нравственных проблем?
Кафедра покатилась со смеху.
– Людмила! – Байтемиров погрозил пальцем, – оставь перепевы Самсонова, думаешь, не знаю, о чем вы там шепчетесь в перерывах?
– В перерывах между чем, Тимур Егорович? – не унималась та. – И как узнали? Женщины говорят, что уж вы-то вечера проводите дома!
Хохот был уже слышен в коридоре.
Ирина Сергеевна Ганжа, женщина со склонностью к чтению редких книг, приложив руку к груди, пыталась унять смех.
Елена, будучи заведующей кафедрой, хоть и сдерживала себя до этой минуты, рассмеялась тоже.
– Ладно вам, – желая помочь вконец растерянному мужчине, бросила она. – Человек с поздравлениями… учитывая профиль профессии – на подвиг… можно сказать, а вы? Что ж Самсонова-то не прихватили, Тимур Егорович? – Елена повертела в руках коробку "Рафаэлло", которая покинула пакет в сопровождении двух бутылок шампанского. – Он-то стрелы им живо бы обломал. А, впрочем, передайте большое спасибо, коллегам, ну, и мужчинам тоже. Я правильно понимаю, женщин у вас не появилось?
Веселая шутка смягчила сердце гостя.
– А ему не выпало… бумажку вытянул я…
– Тимур Егорович, – вскрикнула Людочка, – можете не отвечать, только кивните… Идея с бумажками – Самсонова?
Тот пожал плечами.
– Ну, тогда у вас не было вариантов!
– Как же так? Тимур? В который раз! – Ирина Сергеевна, единственная, кто позволял себе называть Байтемирова по имени, развела руками.
Толстова уже стояла рядом с гостем.
– А правда, что ваша тайная мечта написать эссе на тему: "Матриархат – есть женское нахальство, помноженное на слепоту мужчины"?
– Нет! "Филфак как альтернатива унылой жизни"! – Поправил кто-то.
– Капкан холостяков! Точно! – Раздались голоса.
– В том плане, что все мы не замужем? – Галина Андреевна, высокая дама с завидно хорошей фигурой и, больше "правильным", нежели броским лицом, поставила кувшин рядом с орхидеей. Всё происходящее она удостоила традиционной колкостью и качанием головы.
О ней стоило бы сказать поподробнее. Ходила Галина Андреевна всегда выпрямившись, гордо. Так же и сидела. Никто не помнил ее склоненной спины, будь то над столом, мужчиной или сумочкой. Ну а выдержке можно было только завидовать. Красивая, чернобровая женщина, чуть даже томной не родовой, а воспитанной надменности, причину которой можно было бы уловить, к примеру, в неких неудачах женского пути, оставалась обманчиво недоступной… но только "недопускаемым" к себе при взвешивании людям. А взвешивать она умела на раз. Уловить столь тонкую причину сможете только вы, читатель, да и то потому, что секунду назад прочли об этом. Среди окружения женщины не нашлось ни одного, кто бы смог понять и, страшно подумать – воспользоваться догадкой. И в обиду мы ее не дадим! Последнего и так хватает нашей героине. Все сходились и винили лишь врожденность. Ну а на нее, родимую, валить не привыкать и нам. Мол, такой уж уродился! Помните? Господина N? Именно так о нас с вами и подумала бы Галина Андреевна, будь мы знакомы. Но вас, дорогие мои, бог избавил, а я уж понесу угрозу дальше. Что поделать? Неблагодарная стезя.
– Мужчина, – Людочка уже прижималась к Байтемирову и гладила его руку, – а чем вы заняты сегодня вечером? Надоел мне ваш Самсонов. И потом… эти манящие намеки на таинственные перерывы…
Смех грянул с новой силой.
– Ну, Людка, допрыгаешься, – освобождаясь от плена, пробормотал тот.
– Ой, помогите допрыгаться Дульсинее, мой Дон Кихот! – женщина достала платок и, сделав шаг назад, помахала гостю.
– Прямо целый спектакль развели, – Байтемиров направился к выходу.
– Не целый, а дробный и вместе! – Толстова проскочила вперед и преградила дорогу, расставив руки в проеме дверей.
– Тимур Егорович! – громко сказала Елена, подойдя к ним с улыбкой, – надеюсь, вы не обиделись? На женские шалости? Ведь никто не балует нас вниманием в этих стенах. Огрубели. – Заведующая, усмехнувшись, глянула назад. – А мы действительно рады вас видеть. Особенно тебя, Тимур, – нарушив негласное табу, добавила она. – Ну кто кроме такого мужчины оценит тонкость юмора. Верно я говорю? – И опять повернулась к сотрудницам.
Начальница, Елена Борисовна Метелица – "уютная" женщина, приятная во всех отношениях, как заметил бы любой новый знакомый, не догадываясь, что за очаровательной внешностью, походкой и размеренностью в разговоре, скрывается буря, натиск, а порой и нескрываемое раздражение, была сегодня в хорошем настроении. Хотя правильный прямой нос, горизонт бровей под небрежной пепельной челкой, лишь подчеркивали дистанцию и вызов любому окружению.
Однако, дисциплинированность и разумность были главным достоинством женщины. Тем единственным, что и вложил в единственное чадо отец – Борис Семенович Метелица.
– Тимур, вы лучший! – Ирина Сергеевна, улыбаясь, подошла и поцеловала гостя в щеку.
Лицо того расплылось от удовольствия.
– А я все-таки болею томным вечером, – не удержалась Людочка, – и мы приглашаем вашу кафедру сегодня в кафе, так?.. – протянула она руку к женщинам, – то самое, у "Художественного".
– Так, так!
Елена, как заведующая кафедрой, просто обязана была сложить пазл до конца:
– Приглашение доставим в письменном виде, так что подготовиться для встречи старшего преподавателя Толстовой время у вас будет.
Под хохот, но уже другого рода, мужчина покинул кабинет.