Конечно, я слыхал весь набор пословиц: "Все крепостные слуги подворовывают понемногу", "Им пальца в рот не клади!", "Крепостная может быть хорошей девкой, но помни о плетке!" - и так далее, вся эта извечная вздорная болтовня, необходимая людям, чтобы укрепить их тщеславие и избежать риска честно взглянуть на себя самого. Таким же образом люди говорят: "От рабов всегда несет". И никогда не задаются вопросом: "Кто дает им тазик помыться или время для этого?"
В Мохе услышишь, что ни одному кэтскильцу нельзя доверять даже пасти свиней. Коникатцы скажут тебе, что каждый второй в Ломеде не честен на руку, а остальные - жалкие трусы. В Нуине говорят: "Лишь трое торговцев из Пенна обманут леваннонца, двое леваннонцев обведут вокруг пальца вэрмантца, а двое вэрмантцев запросто надуют дьявола". И так далее, и так далее, о всех недостатках твоего соседа, пока через некоторое время, может через миллион лет человеческая раса не выберется из грязи.
В школе я услышал объяснения священников-учителей, что расовый предрассудок является одним из грехов, поэтому бог и разрушил Древний Мир и вынудил людей пережить Годы Смятения, чтобы возникла только одна раса с признаками всех предыдущих, и бог в моих глазах вырос на несколько отметин. Хотя в душе моей более взрослый парень, еще не готовый к тому, что он вырос на целую голову, пробормотал что было бы приятнее и проще - раз уж бог собирался возложить на себя столько забот, почему бы ему не сделать моих современников порядочными и добрыми и в других также отношениях?
Сегодня я знаю, что это был просто исторический несчастный случай, в результате которого мы все, в этой части мира, оказались в известной степени близкими по одинаковому физическому образцу. Мы все - потомки небольшой горстки уцелевших, по случайному совпадению включавшей большинство рас древнего мира. С каждым, кто имеет значительные отклонения, поступают жестоко, если он избежит уничтожения в раннем возрасте как мутант. В Коникате, будучи с бродячими комедиантами Рамли, мне причиняли бы беспокойство мои рыжие волосы, если бы не было сильной группы, которая заботилась о своей безопасности.
Мальчики свободных людей, многие из бедных семей, жившие не лучше меня, гоняли шайками по улице и не хотели, чтоб в их играх участвовал крепостной слуга, если им не хватало одного-единственного. Я мог бы подружиться с таким мальчиком, встретив его самого, но стадный образ жизни гибелен для дружбы. Если шайка должна быть на первом месте - с ее ритуалами, жестокостью, групповым притворством и фальшивым братством - не остается времени на отдельную душу другого; нет ни времени, ни смелости, ни признания.
Против опасности со стороны уличной шайки у меня был кэтскильский нож, но я отличался такой резвостью, что моментально скрывался из вида, увидев группу более троих парней, так что я никогда не был вынужден использовать мое оружие для самозащиты. Хорошенькое дельце - если бы меня повесили, это серьезно помешало бы мне писать данную книгу, и, если вас даже не существует, мне очень не хотелось бы, чтобы вы пострадали от подобной утраты.
Но, даже в лихорадочном состоянии, здравый смысл подсказывал мне, что я не должен показывать Эммии золотой горн и рассказывать о моем приключении. Она никогда бы не поняла, почему я не убил мутанта. Ее напугала бы сама только мысль, что мутант находится недалеко от города. Подобно большинству женщин, она вряд ли могла бы вытерпеть звучание слова "мутант" - скорее согласилась бы, чтобы по ее ноге взбежала крыса.
Потом, думаю, лихорадка послала мой разум на некоторое время куда-то прочь из этого мира.
* * *
Пока я писал этим утром, туман рассеялся. Ники позвала меня на палубу час назад - ее лицо было мокрым - и указала на расплывчатые зеленые очертания в двух-трех милях к юго-востоку. Когда я смотрел туда, белая птица сделала круг и полетела к острову. Никакого дыма не подымалось над ним; спокойный золотисто-голубой день.
На этот раз я написал только эту заметку. Легкий ветерок дует с запада, и капитан Барр намерен обплыть остров, лавируя настолько близко от берега, насколько позволит ему безопасность. Мы будем высматривать гавани, выходы ручьев, рифы, пляжи, любой призрак жилища. Главное замечание: Миранда Николетта счастлива.
* * *
Я был разбужен ощущением, что меня накрыли еще одним одеялом. Было оно шерстяное и мягкое, душистое от девичьего запаха Эммии - я имею в виду ее собственный, а не запах купленных духов, которые она иногда употребляла. Должно быть, она принесла его со своей постели для меня - чертового дворового парня, не достаточно храброго, чтобы убить мутанта, но достаточно подлого, чтобы у него украсть.
Эммия говорила - о чем, я не знаю; где-то посреди приятного звучания ее речи, я вымолвил ее имя. Она прервала меня:
- Тише, Дэйви! Как долго ты говоришь! Будь хорошим парнем и дай мне поставить эту припарку - не изгибайся так!
Ее голос был такой же нежный, как и руки, которые осторожно сняли одеяло и приложили пахнувшую мятой прокладку туда, где моя кожа все еще саднила - немного. Боль уже не была сильной; я притворился, что чувствую себя хуже, чем на самом деле, чтобы продлить ее нежную заботу.
- О чем ты трепался только что, Дэйви? Ты сказал, что где-то всходит солнце - только сейчас ночь, ты это знаешь, может, ты бредил? Я слыхала о человеке, который болел оспой, а он подумал, что падает с лошади, поэтому сказал: тпру, тпру, и, действительно, упал с кровати и умер совсем на следующий день, ты, понимаешь, простыл, подумать только, это был Мортон Сэмпсон, который женился по маминому сватовству и раньше жил на Индейской улице, наискось через дорогу от старой школы… - Мне хотелось знать, не проговорился ли я в бреду о золотом горне? Она нежно гладила мои руки под одеялом. - Да, ты трепался о путешествии, боже милостивый, я думаю, ты, вероятно, любишь болтать, я вряд ли могла бы вставить даже словечко… о, чувствуешь пот? Лихорадка тебя покидает, Дэйви, это называют хорошим потом, ты будешь теперь здоров, только не раскрывайся, парень, и тебе лучше также поспать.
Я сказал:
- Если бы человек ушел далеко…
- Да, именно об этом ты трепался, только теперь тебе следует отоспаться, потому что, как говорит мама, если человек не выспится, следующий день пропащий, понимаешь? - Положив руку на одеяло, она смотрела на меня не совсем прямо. Ее разговорный поток продолжал литься, но, думаю, мы уже ощущали какую-то особую неловкость - как мужчина и женщина, когда каждый понимает, что другой думает о том, что они еще не спали вместе. - Я, действительно, изумляюсь - где солнце всходит? - думаю, что такие фантазии порождает лихорадка, но все-таки, вероятно, чудесно путешествовать, я всегда хотела, чтобы и я могла, как тот папин друг, не могу вспомнить его имени, во всяком случае, он все время ездил в Хамбер-таун - о, кто же это был? - Пекхэм - я вспомню об этом через минуту, это никакой не Пекхэм - а, Хамлет Парсонс, вот кто это был, помнишь? - Хам Парсонс, конечно, без глаза, выбитого попавшим в него топорищем, я хочу сказать, он все время ездил в Хамбер-таун и приезжал, чтобы вспоминать, это было всего лишь два лета назад, да-да, ведь в этом же году у нас погиб от вздутия Белый-Племенной - какое прекрасное старое животное…
Поток слов был безостановочным, усыпляющим, словно ручей, словно шелест древесных листьев на ветру, только - да хранит ее бог - Эммия никак не походила на дерево, а ее кожа не была грубой - нигде. В моей полубольной дремоте я удивлялся, почему должен бояться Эммии, когда она так добра ко мне, принесла это одеяло, сидит сейчас так близко, что моей правой руке было неловко, ибо я не осмеливался вытянуть ее над пахом Эммии. Я лично знал несколько мужчин, постоянно испытывающих подобное затруднение. Но Дэйви, жаждущий быть нежным, любящим (и безопасно невиновным) другом - единственный, кто всерьез испугался. Здоровый парень, которому необходимо было схватить Эммию и прижимать к себе ее поясницу до тех пор, пока он не сможет истощиться, боялся не Эммии, а только из практических соображений общества: он не хотел быть пригвожденным к позорному столбу. Ничего подобного никогда не случалось со мной до последних лет - ведь все эти непоследовательные и беспокоящие эгоистические мысли возникают лишь только ваш разум прошел через муку, порождающую их.
7
- Теперь тебе достаточно тепло? - Я издал какой-то звук. - Ты знаешь, Дэйви, эти фантазии, о которых ты говорил в бреду, не похожи на настоящие сновидения, я имею в виду не те, которые предсказывают твою судьбу, если ты будешь спать со стержнем кукурузного початка под подушкой. Ты уверен, что тебе достаточно тепло?
- Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
- Что?
- Хочу, чтобы ты была со мной. В моей постели.
Она не ударила меня по лицу. Я не в состоянии был посмотреть на нее, но через мгновение она лежала на моей постели, теплая и близкая, ее дыхание развевало мои волосы. Одеяла толстым ворохом разделяли нас. Она лежала на моей правой руке, поэтому этой рукой я не мог обнять ее. Мою левую она отодвинула в сторону. Сил у меня было, по крайней мере, в три раза больше, чем у нее, но я и мечтать не смел воспользоваться этим.