Я люблю про вред алкоголизма, или про американскую военщину, или про какого-нибудь изобретателя, придумавшего автомат для выпечки блинов. А про судостроение скучно, ну построили ледокол, ну отправили на Северный полюс, план какой-то перевыполнили, северный завоз завезли. Тоска.
Журнал тянулся и тянулся, но Анна и Марк смотрели его с интересом, так что Дюшка, который пустился в болтовню про то, что ледоколы скоро вымрут, потому что все будут перевозить на дирижаблях, замолчал и стал тоже смотреть.
А потом началось про самураев.
Мне нравятся "Семь самураев". Да они всем нравятся, все их не по одному разу смотрят, а потом еще раз хотят посмотреть. Едва по экрану пускаются бегать мужики с косыми саблями, как вокруг все исчезает словно.
В этот раз так же случилось. Кинотеатр растворился, я оказался в черно-белой Японии и оглох от криков, пальбы и ярости. Потом все закончилось, Дюшка дернул меня за руку, и очухался я только на воздухе.
Публика выдавливалась на улицу. Мужики стояли вдоль стены, курили, усмехались и покачивали головами. Мальчишки размахивали руками и что-то по-японски кричали. Дюшка бывало улыбался. Анна молчала. Но ей фильм понравился, я это по лицу понял.
Марк не показывался долго, а как вышел, сразу двинул под рябину, туда, где было совсем темно. Отвернулся и встал, повесив голову, и так и стоял. Странно стоял, как ненужный самурай, ссутулившись, спрятавшись в куртку, один.
- Что это с ним? - спросил я.
- Плачет, - ответила Анна.
Глава 8. Гало
Дюшка заявился часов в девять. Я носил воду в баню. Двадцать ведер принес, и оставалось еще двадцать. Это где-то минут на сорок работы; если бы Дюшка мне помог, то на полчаса, но он, конечно, не помог. Таскался за мной, зудел о какой-то посторонней ерунде, о какой-то своей троюродной тетке из Якутска, которая разводила волнистых попугайчиков и достигла в этом мастерства. Я догадывался, что ему нужно, но виду не подавал, воду носил.
- Мне кажется, она любит розы, - сказал Дюшка наконец. - Все девчонки любят розы.
Я уже почти добил воду, два ведра осталось.
- Ну и что? - спросил я. - Ну любят. Где ты в нашем городе розы найдешь?
С розами у нас плохо. У нас если люди женятся, то цветы из области привозят. Цветы, торт с кремом, "Волгу" белую можно заказать.
- А ты наломай шиповника, - посоветовал я. - Шиповник - это дикая роза.
- Ты что, дурак? - усмехнулся Дюшка. - Думаешь, Анна не отличит шиповник от розы?
Я подошел к колодцу, откинул крышку, поймал очеп. Не очень люблю воду с колодца носить, тяжело. Зато вода в нем хорошая, в бане без мыла можно мыться. Но после сорока ведер плечи отваливаются и шею тянет.
Я дернул очеп вниз, нагнул журавль, затолкал ведро в сруб. Булькнуло. Я всегда ведром чиркаю по дну колодца - чтобы зачерпнулось песка. Двадцать лет назад мой папка вот так зачерпнул воды и достал со дна золотую монету, дедушке вставили два зуба. Мне золотые монеты не попадались, однажды двадцать копеек выудил проржавевшие, ну и гвозди.
- Говорят, в Ивановской области недавно атомную бомбу под землей взорвали, - сказал Дюшка. - Теперь там вся вода заражена в колодцах, и воду им привозят в бочках.
- Зачем взорвали? - не понял я. - Для чего?
- Для совершенствования военной техники, - объяснил Дюшка. - Но это так в газетах пишут, а на самом деле все не так.
- То есть?
Я достал из колодца воду, перелил в свое ведро.
- Там на самом деле уничтожили подземную лодку, - выдал Дюшка. - Когда мы во Владивосток ехали, с нами мужик в купе был, он про такие рассказывал. Реки текут не только по поверхности, но и под землей. И есть такие лодки, которые могут по этим рекам проплыть.
Дюшка заглянул в колодец. И я заглянул, точно надеялся увидеть там спину такой подводной лодки.
- Подземная лодка американцев зашла сначала в Волгу, потом стала продвигаться под землей в сторону Москвы, - сообщил мне Дюшка. - Локаторы вроде Соленого Бора не только небо слушают, но и землю. Вот как услышали эту лодку, так, пока не поздно, ее атомным взрывом и сожгли.
Я достал из колодца второе ведро. Что-то я слабо верил в атомный взрыв в Ивановской области, Дюшка это придумал. А про подземную лодку уж наверняка придумал.
- У меня есть пятнадцать рублей, - сказал Дюшка.
Так и есть. Атомный подземный взрыв был отвлекающим маневром, а теперь хитрый Дюшка нанес основной удар.
- Как ты все-таки думаешь, можно в нашем городе найти настоящие розы? - спросил он.
- Вряд ли, - сразу ответил я.
- Можно, - не согласился Дюшка. - Я знаю где. У Толстой. На пятнадцать рублей можно… букет купить целый.
Интересно, откуда у него пятнадцать рублей?
- Не продаст, - выразил я сомнение. - Толстая розы не для продажи выращивает.
- А для чего? - удивился Дюшка.
- Для других целей. Вот на Восьмое марта она всегда с розами гуляет. Идет, а в руках букет. Ни у одной женщины нет цветов, а у Толстой розы. Толстая шикарность любит.
Дюшка почесал подбородок.
- И на День Победы, - напомнил я. - Она всегда ветеранам-женщинам по розе дарит. Или если артисты какие приезжают…
- Пятнадцать рублей, - напомнил Дюшка.
- Тут дело принципа, - возразил я. - А потом Толстая передовик, ее рублями не соблазнишь.
- Зачем она тогда на вокзале торгует?
- Я же говорю, она шикарность уважает. У нее копейка есть, так она теперь на "Волгу" копит. А розы… Она утром, когда чай садится пить, любит, чтобы у нее в вазочке всегда свежесрезанная белая роза стояла.
- Для чего?
- Для души, - ответил я. - Всю ночь на заводе тесто замешиваешь, корячишься, а утром вот хочется, чтобы красиво было.
Это я придумал вообще-то. В кино каком-то видел. Завтрак с белой розой.
В розу для души Дюшка, кажется, поверил.
- Так что со своими пятнадцатью рублями можешь не соваться.
Это я нарочно. Наверное, ради пятнадцати рублей Толстая отступит от своих убеждений, но облегчать Дюшке жизнь я не собирался, он же мне воду не помог таскать.
- А если… - предположил Дюшка.
- Не советую, - тут же сказал я. - К ней однажды два солдата залезли, хотели яблочек нарвать. Она их голыми руками скрутила и в подпол кинула. А у них увольнительная. Они ей всю картошку на участке выкопали, и колодец заодно.
Дюшка поморщился.
- Вадь, может, со мной сходишь? - спросил он негромко.
- Куда? - сделал вид, что не понял.
- К Толстой. Понимаешь, если я один пойду, то она подумает, что я деньги украл у родителей, и розы мне точно не продаст. А ты скажешь, что тебе для мамы нужны…
- А тебе для мамы не нужны? - поинтересовался я.
- А я тебе винтовку свою подарю, - тут же придумал Дюшка.
- Разболтанную? - усмехнулся я.
- Там пружину поменять - и как новенькая будет! - заверил Дюшка.
- Да у твоей винтовки в стволе все резы давно стерлись, ее выкинуть пора…
- Вадь!
Любовь - это великое чувство. Даже в исполнении Дюшки оно вызывает во мне уважение. И потом… Если Анна на самом деле никогда не видела роз…
Я согласился. Винтовка мне не помешает. Из плохого оружия еще полезней учиться стрелять: потом из хорошего легче будет. Переоделся, и мы направились к Толстой.
Всю дорогу Дюшка молчал. Не пересказывал книги, не рассуждал о фильмах, не придумывал историй про атомные подземные лодки. Молчал. Доставал из кармана деньги, пересчитывал, хотя там и считать было нечего - три синих пятерки. Но он пересчитывал их так часто, что я понял - все-таки украл. Скорее всего, у отца стащил. Не, любовь - это великое чувство, особенно с первого взгляда.
Вокруг дома Толстой забор из резного штакетника, сам дом кирпичный, с двумя гаражами, с железными воротами. Без собаки. Зачем Толстой собака, когда она сама убивает кулаком лошадь?
Дюшка остановился.
- Передумал? - спросил я как можно ехиднее.
- Нет, просто…
Дюшка замялся, потом решительно толкнул дверь.
Мы вошли во двор.
Толстая сидела на скамеечке и разбортировала колесо от "жигулей". Машина стояла тут же, приподнятая на деревянные подставки. Домкрата рядом не валялось.
- Чего пожаловали? - спросила Толстая.
Толста́я по виду не шибко то́лстая. На это многие попадаются - те же солдатики или химики, которые картошку на перроне едят, а потом норовят быстро запрыгнуть в отбывающий поезд. Толстая запрыгивает следом и молотит неплательщика до сорок девятого разъезда. А так она средних размеров, только руки выдают мощь. Руки у нее страшные, видишь такие и понимаешь - лучше не связываться. Все-таки Дюшка хотя и трус, но не совсем, я бы к Толстой идти не решился.
- Здравствуйте, - вежливо сказал Дюшка.
Я тоже поздоровался, нам же здоровья Толстая желать не стала.
- У нас к вам дело. - Дюшка сразу достал деньги.
Толстая молчала, а Дюшка принялся рассказывать. Он, как оказалось, сочинил целую историю. Про то, как к нему приехала сестра из Самарканда, больная туберкулезом, девочка лежит, не вставая, пьет клюквенный кисель. А по ночам она плачет во сне, а по утрам хочет понюхать букет роз. Девочку лечат чагой, но пока улучшений не видно.
Врал он не очень умело, не думаю, что такая женщина, как Толстая, поверила в настолько жалкую историю. В придачу Дюшка пошел безобразными розовыми пятнами, словно его пробило моментальным лишаем. Это было позорно. Не лишай, а вот все, что происходило: вранье, унижение, глупость. Но я не ушел.