- А вы что делали? - спросил я.
- Марк готовил, а мы с Анной говорили.
- Про что?
- Про китов.
Проснулся окончательно.
- При чем здесь киты?
- Анна спрашивала, видел ли я китов.
- А ты видел, что ли?
- Да, - ответил Дюшка. - Я же видел китов, когда мы во Владивосток ездили. Издалека, правда. Целое стадо косаток на север шло.
- Зачем Анне киты?
- Не знаю, - печально ответил Дюшка. - Сказала, что хотела бы увидеть китов. Не знаю…
- Скоро готово будет, - сказал Марк.
Он притащил из палатки батон, стал крошить в котел. Отламывал куски и кидал, отламывал и кидал, не забывая откусывать от горбушки, - никогда не знал, что так можно еду готовить. Какая-то тюря получалась. Но пахло вкусно.
- Готово. Можно есть.
Марк снял котел с огня и поставил на траву, Анна посадила на угли с краю чайный котелок и подложила пару веток. Мы собрались вокруг котла, уселись на наломанные еловые лапы. Марк раздал всем по алюминиевой миске и по алюминиевой же ложке и стал разливать суп. Я сразу понял, что сильно хочу есть и съем все, что предложат, даже этот странный суп Марка.
Но суп оказался здоровским! То есть очень вкусным, очень - наверное, это было самое вкусное из несладкого, что я когда-либо ел. Даже моя бабушка никогда так вкусно не готовила, даже картофельные шаньги, даже новогоднее мясо под шубой. Вся эта рыбья мелочь растворилась в томатном соке, и хлеб растворился, получилось что-то вроде томатного пюре, только… Только этого пюре я слопал бы, наверное, ведро. Полведра точно. Три миски я же слопал!
Дюшка меня перегнал, умял четыре. Марк оказался едоком плоховатым, осилил две. Анна ела почему-то мало. И по-другому. Медленно, чтобы почувствовать каждую ложку.
После супа была сгущенка. Мы с Дюшкой не стали в банку вмешиваться, да и Анна - съела всего одну ложку, а дальше со сгущенкой разбирался Марк. Он схватил банку и ушел дальше на высокий берег, чтобы съесть сгущенку в одиночку. А мы чай пили. Смородиновый чай с лепестками шиповника. И сушки тут очень кстати оказались, хоть и деревянные.
А после чая Анна принесла из палатки гитару.
Анна устроилась подальше от костра, и мы тоже отодвинулись. Я почему-то волновался. При мне еще никто на гитаре не играл и не пел. По телику я, само собой, видел, и на концерте самодеятельности тоже, но вот так нет. В жизни оказалось, что все совсем по-другому. Сам звук другой. И голос. И когда поют лишь для тебя.
Анна заиграла, а потом и запела.
Анна запела какую-то странную песню. Музыки в ней не было никакой, трынь-брынь - вот и вся музыка, и пела Анна не так, как поют. То есть совсем не пела, а рассказывала точно, пустым, безнадежно поломанным голосом.
А мы слушали. Слова в песне тоже какие-то… Простые, но при этом…
Это была фантастическая песня. Про космонавта, плотно застрявшего на чужой планете. Он исходил всю Галактику вдоль и поперек, но не нашел того, что потерял, и постепенно начинал понимать, что не найдет этого никогда. Ему было очень худо, он потерял свой корабль и потерял свой дом, но делал вид, что не отчаивается. На последние деньги он покупал пачку сигарет и билет. Не домой, а дальше сквозь пространство, вперед, все время вперед, только вперед. Билет на старый потрепанный космическими ветрами и камнями звездолет с помятыми бортами и сожженным крылом. Что, взлетая, оставлял земле тень.
Я очень хорошо это себе представил: космодром на забытой всеми планете, стартовая площадка, ветер гонит с пустыни рыжую пыль и перекати-поле, далеко в песке тонет последний город. И тени от ушедших в пространство кораблей, оставшиеся на выеденных солнцем плитах. Тени, тени, только тени, как от людей.
И пачка сигарет в кармане как знак того, что надежда еще осталась.
Эта песня кончилась, а мне ее сразу захотелось заново послушать. Но Анна не стала повторять, сидела на пне и лениво брякала пальцем по струнам, брым-брым, брым-брым.
Я думал, Дюшка обязательно что-нибудь скажет, но он молчал, смотрел в точку. Тоска и надежда и еще что-то там было, я не понял.
Наверное, Анна поняла, что песня нас потрясла. Она еще немного побрякала по струнам и стала следующую песню петь. А мы стали слушать.
Другие песни Анна пела таким же равнодушным и пустым голосом. Но почему-то именно такой голос как-то усиливал в песнях всю суть, весь смысл, что ли. Я слушал и видел, про что она пела, но все равно первая песня у меня в голове так и вертелась. Я видел летное поле, и через него шагал человек с кожаным чемоданом, и звездолет разогревал двигатели и целился верхушкой в небо. А смерть стояла под синим ночным фонарем и аккуратно записывала что-то в толстую клетчатую тетрадь.
Глава 7. Семь самураев
На следующий день мы катались. Я, Анна и Марк. Отправились на бетонку, на холм. Анна сама вчера попросила - где-нибудь на великах покататься. Можно, чего не покататься-то?
Дюшка показался с утра и сразу убежал, загнали его на какие-то важные домашние дела, полоть, наверное, но свой "Салют" он нам оставил. Что само по себе было уже необычно: к своему велику Дюшка не подпускал никого, но ради Анны он сделал исключение.
Потом показалась эта парочка. Анна была задумчива и смотрела под ноги, а Марк, увидев велики, чуть не заплясал от нетерпения.
Мама заметила Марка и Анну, и позвала чай пить, и глядела на них, как на сироток, подкладывала клубничное варенье, мазала масло на батон и вела себя гостеприимно. А вечером будет расспрашивать - что это за ребята? На цыган одежкой похожи, но лицом не цыгане. Кто тогда? Вот в Игнатово такие в дом ходили, а потом там копилка с рублями пропала. А я скажу, что туристы. А отец их на лодке из верховьев сплавляется. И спрошу - что, если туристы, мне теперь не дружить, что ли? А маме стыдно станет, и она дружить разрешит, но накажет не быть лопухом, а думать головой. Я пообещаю.
Красивая девочка, скажет мама. Очень. Сразу видно, что городская. Ей не жарко в этой куртке? А брат ее на беспризорника похож, только и глядит, что стащить. И что за имя такое странное? Дружи с ними, сынок, дружи. Но не забывай про своего троюродного брата из Парфеньево, он тоже дружил-дружил, а у него мотоцикл угнали, а он три года копил.
Не будь дураком, скажет мать. Я пообещаю.
После чая отправились кататься. Если честно, мне самому хотелось на "Салюте", "Салют" - это тебе не "Орленок", и едет мягко, и руль удобный, и в случае чего соскочить с него сподручнее. Но как-то предлагать Анне "Орленок" я не решился, взял за рога "Салют", подкатил ей.
Марк с уважением похлопал велик по седлу.
- Есть одна проблема, - сказала Анна.
Мы шагали по Водопроводной, мимо стадиона, мимо той самой канавы, мимо кучи крупного белого песка, которая лежала еще с зимы и которую постепенно растаскивали для цветочных горшков, на окраину шагали, на холм. Там кататься удобно, потому что длинный спуск.
- Есть одна проблема, - повторила Анна.
- Какая? - спросил я.
- Не катаемся, - вставил Марк, он шел, как всегда, рядом с Анной и держался за велосипедное седло.
- Мы не умеем кататься, - пояснила Анна.
- Как это? - не понял я.
- Мы никогда не катались на велосипедах, - старательно произнесла Анна.
- Почему? - глупо спросил я.
- У нас негде, - ответила Анна. - Там…
Она задумалась, а Марк объяснил.
- Пересеченная местность, - сказал он. - Сильно пересеченная, ямы. И набросано. Негде ездить, сразу упадешь.
- Это где так? - спросил я.
- В лесу, - ответила Анна. - Ветром часто деревья ломает, дорог нет, река, зачем нам в лесу велосипед?
Интересно, если они на велосипеде ездить не умеют, как они на мотоцикле собирались?
- Это несложно. Ездить то есть. Главное двигаться, а как остановился, так и упал сразу.
Сказал я и дернул курок звонка.
Зря я это сделал. Марк восхитился и перекинулся от Анны ко мне и теперь шагал рядом с моим "Орленком" и дергал звонок. И каждый раз совершенно искренне впечатлялся. Дикие люди из тайги. Всю жизнь питались одной брусникой. Их можно понять, у них отец лесник.
Интересно, если их в лоб спросить, ответят? Про тайгу, про дичь, про пересеченную местность? Вряд ли.
Да и спрашивать в лоб почему-то не хотелось. У Анны есть тайна, очень хорошо. Вот у меня тайны нет, как лето, так хоть на стенку со скуки запрыгивай. А в следующем году отец грозится на месяц в плодоовощной совхоз загнать, вот где взвоешь, и уже не до тайн будет, какая тайна в турнепсе? Скучно. И все понятно, как дальше.
Дзинь, дзинь, я стал подумывать - не подарить ли Марку этот звонок? Пусть радуется. Губная гармошка у него есть, теперь будет еще в звонок звонить. А у меня еще на чердаке горн валяется помятый, если в него задудеть…
Представил, пожалел Анну.
Ее Марк ничуть не раздражал. Я, кстати, это подметил - она никогда не раздражалась. И не нервничала. Всегда спокойная. Жизнь в тайге успокаивает. Или привыкла.
- Я в четыре года ездить научился, - сказал я. - У меня такой велик был на пухлых красных колесах, я как сел, так и поехал. Правда, в забор врезался сразу. Там, куда мы идем, заборов нет, если падать решите, налево падайте, на песчаную дорогу, помягче будет.
- Хорошо, - кивнула Анна.
- Самое опасное, если в спицы что попадет - можно через руль вертануться.
- Покажи, - попросила Анна.
- Что? Как через руль?
- Нет, как ездить надо.
- Да это легко. Есть два способа - простой и еще проще. Смотрите.