Коппер беззвучно смеется и отмахивается от сэра Уильяма.
"Ты как был мечтателем и идеалистом, так и остался".
Генерал делает глубокий вдох, спокойно выдыхает.
- Друг мой, я выбил временное помилование Хлое и Брендону и…
"А! Тебе еще не доложили твои адъютанты?" - перебивает его Коппер.
- О чем?
Подполковник разворачивает газету, сгибает ее пополам, протягивает Раттлеру. Сэр Уильям близоруко щурится, пробегает глазами ровные строчки.
- Сбежал?.. С сообщницей?.. "По мнению начальника полицейского участка, содействие при побеге оказали демократы"! - Генерал кидает газету обратно Копперу и раскатисто хохочет. - Спасибо, дружище, это лучшая новость за последние пять дней! Просто потрясающе!
"Чему ты радуешься? - делает удивленное лицо Коппер. - Твой главный свидетель сделал ноги, а ты смеешься. Его Императорское за такой промах скормит тебе твои погоны".
- Я съем их с удовольствием! - восклицает Раттлер. - Мало того: я палец о палец не ударю, чтобы разыскать этого паренька. И если есть бог на свете, Брендону удастся затеряться так, что его никто не найдет.
"Ты идиот, Уилл?"
- Нет, дорогой Коппер. Я идеалист и мечтатель.
Часть II. Часовщик
Долорес постукивает пальцами по ручке кресла, привлекая внимание отца. Генерал выныривает из собственных мыслей, оборачивается:
- Что такое, родная?
"Папа, я хочу поговорить с тобой".
- Всегда пожалуйста. О чем?
"У меня плохой вопрос, папа. Но он не дает мне покоя очень давно".
Генерал откладывает в сторону перо и бумагу, снимает очки.
- Значит, надо с ним разобраться.
Долорес кивает, не отрывая взгляда от пейзажа за окном. Затейливо уложенные на затылке локоны вздрагивают. Раттлер ловит себя на мысли о том, что дочери давно не семнадцать, а Элеонор до сих пор одевает ее как девочку-подростка.
- Милая?..
"Я лучше потом, папа, - виновато жестикулирует Долорес, пряча глаза. - Тебе заварить чаю? Ты рано встал, не завтракал еще".
Уильям Раттлер встает из-за стола, убирает в ящик бумаги, подходит к девушке и бережно берет ее за подбородок.
- Вспомни: когда была маленькая, ты боялась ночных кошмаров. И мы с тобой вместе придумали способ бороться с ними. Ты помнишь?
"Да", - отвечает дочь одними губами.
- Страх исчезает, когда ты находишь в себе силы осознать его и рассказать. Откладывая неприятный разговор, ты мучаешь себя.
Долорес мягко убирает его руку и спрашивает, глядя в глаза:
"Папа, кем была та, что похоронена вместо меня?"
Раттлер выпрямляется, делает глубокий вдох. Он не знает, что ответить. Пожалуй, впервые за много-много лет не знает.
- Ло, мне нечего тебе сказать.
Долорес рассматривает свою правую руку на свет. Так, будто видит себя не такой, как прежде, в первый раз.
"У нее же наверняка было имя. И кто-то, кто любил ее настолько, что отдал огромные деньги за перерождение. Как ты за меня".
- Милая, когда я ее нашел, эта девушка уже была мертва.
"Просто она оказалась настолько похожей на тебя…" - хочется продолжить Раттлеру, но он умолкает.
"Я все думаю… Нас только трое теперь - я, Хлоя и Коппер? Или еще есть хоть кто-то…"
- Наверняка есть, - пытается ободрить ее генерал. - И их так же, как я вас, прячут родные.
Долорес смотрит на него виновато, пытается улыбнуться, но губы дрожат, кривятся… Раттлер видит, что дочь почти плачет, порывисто обнимает ее, целует в макушку.
- Ло, да что с тобой такое?
"Сколько человек я убила, папа?"
- Глупышка моя, ну откуда такие мысли? Никого ты не убивала. - Главнокомандующий говорит с ней таким тоном, которым обычно успокаивают маленьких детей. - Ни ты, ни Коппер, ни Хлоя.
"Газеты пишут, что перерожденные - убийцы. Все до одного. Требуют сдавать тех, кто уцелел. Папа, если это правда, то зачем ты покрываешь убийц? А если нет… Зачем люди с нами так? Почему мы должны скрываться, как крысы, если мы невиновны?"
Долорес торопится, нервничает, половину ее слов-жестов отец скорее угадывает, чем понимает.
- Сядь, Долорес. Сядь и успокойся. Пожалуйста, - тут же мягко добавляет он. - Послушай меня. Твой отец тебе хоть когда-нибудь лгал?
Она качает головой, прячет лицо в ладонях.
- Ло, пойми: в Нью-Кройдоне случилась катастрофа. Тысячи погибли по прихоти одного человека, превратившего любящих людей в убийц. Но большинство этого не понимает и видит в перерожденных угрозу. И прежде всего этого не понимает император. Я полагаю, надо выждать время, пока страсти поулягутся, и тогда я снова постараюсь объяснить ему истинное положение вещей.
Девушка опускает руки, медленно отступает к дверям.
"Раньше были любящие семьи и родные, папа. Теперь есть куклы и люди. Люди всегда разбрасывали свои игрушки или запирали в шкафах".
- Долорес, постой! - кричит генерал, но поздно. Шуршит пышное платье, ковровая дорожка заглушает удаляющиеся шаги.
И только тут Уильям Раттлер замечает сидящего на кушетке Коппера.
- Ну что? - рявкает он. - Что я должен был ей сказать?
Коппер отрешенно пожимает плечами.
- Я никогда ей не врал и не собираюсь впредь. Я всегда находил с ней общий язык. Почему сейчас она так… так…
Раттлер никак не может подобрать слова, смотрит на Коппера беспомощно.
"Ты любишь свою дочь, Уилл. Она привыкла видеть в родителях защиту. А сейчас твоя девочка поняла, что ты ничего не можешь сделать для того, чтобы она жила как прежде. И она напугана. Она не хочет верить в то, что для нас все кончено".
- Какое там "кончено", Коппер? Ты о чем? - вскипает генерал.
"Указом Его Императорского Величества все семьи, владеющие перерожденными, обязаны сдать оных добровольно, - цитирует Коппер приказ, который главнокомандующий знает наизусть. - В случае сокрытия кукол или оказания сопротивления при их изъятии к владельцам перерожденных будут применены санкции вплоть до расстрела на месте".
Подполковник закладывает руки за голову и насмешливо смотрит на Раттлера. "Возрази, ну!" - читается в его взгляде. Сэр Уильям долго молчит, потом спокойно произносит:
- Я не думал, что ты так быстро сдашься, Коппер. Даже не попробовав побарахтаться.
"Уилл, барахтаться будут те, кто сейчас занят выживанием в Нью-Кройдоне. Я здесь у тебя как на курорте: развлекаю дамочек, вожусь с механизмами. Но помяни мое слово: те, кто до сих пор в Нью-Кройдоне, кто уцелел, не станут сидеть и ждать, когда за ними придут".
- Я тебя не понимаю, старый лис. То ты говоришь, что все обречены на забой, то тут же предрекаешь сопротивление.
"Мой генерал, может ли идти речь о помиловании для тех, кто станет сопротивляться? Мы сами себя добьем, Уилл. Мы были людьми. А человеческая натура такова, что, когда надо сидеть тихо, мы рвемся на баррикады".
Генерал хмурится и кивает. Хлопает Коппера по плечу и тихо говорит:
- Да, ты прав. И я тебя об одном попрошу: сохраняй разум холодным. Я слишком редко выбираюсь к вам сюда, а Элеонор не справится с Ло, если та вдруг запаникует.
Коппер беззвучно смеется, разводит руками.
"Я чувствую себя махараджей! Кругом сплошные женщины! И не волнуйся, Уилл. Я знаю твою дочь с пеленок. И случись что - буду рядом".