- Ладно, - сказал Канарей, - порвите его и забудьте.
- Вы знаете, я, наверно, его порву. А? Как вы думаете? Прямо сейчас возьму и порву. Подумаешь, документ государственной важности!
Документ? Государственной важности? Сорокопут прислушался к своим последним словам. А ведь письмо действительно может рассматриваться как документ. И кто его порвет? Он, Сорокопут!
- Нет, - сказал Сорокопут, - я не могу его порвать. Вернее, не то, что не могу, я могу, но только не порвать. Знаете что - порвите его сами!
Солдат Канарей выполнил приказание.
- Ну вот, - облегченно вздохнул Сорокопут. - Теперь я уже вспомнил, что не писал это письмо. Не понимаю, зачем мне его принесли? Я прошу больше не носить мне таких писем. То есть, письма носите, но не такие, а такие может не носить.
Он до того приободрился, что даже стал потихоньку скандалить.
- Вы мне лучше скажите, почему я не получаю газет, - наскакивал он на гостя. - Почему мне не носят газет - вот что вы мне скажите!
- Не могу знать. Я же не почтальон.
- Ах, он не почтальон! - возмутился Сорокопут, словно обращаясь к кому-то третьему. - Как носить чужие письма, так он почтальон, а как доходит до газет, так он не считает себя почтальоном!
Сорокопут наскакивал на гостя, пока не вытеснил его за дверь. Затем он вернулся в комнату и только теперь вспомнил о Зяблике. Странно, Зяблик как будто оставался здесь. Куда же он девался?
И тут Зяблик вышел из шкафа. Он вышел из шкафа так, будто выходил из него каждый день и это давно вошло у него в привычку.
- Гм! - сказал Зяблик и посмотрел при этом на Сорокопута.
Больше он ничего не сказал. Он только сказал: "Гм!" и удалился.
Парикмахерская "Стриж и клиенты"
После ухода Зяблика Сорокопут чувствовал себя неспокойно. Зяблик так на него посмотрел… Нет, конечно, Зяблик и прежде на него смотрел, но то было совсем не так, а так это было впервые. И чего он посмотрел? Может, он думает, что Сорокопут написал о Дятле?
Сорокопут вышел из дома и стал бродить по улицам.
Прохожих было много, но все они спешили по своим делам, и Сорокопуту никак не удавалось кого-нибудь остановить, чтобы как следует отвести душу.
Каменщик Жаворонок мостил тротуар. Он легко ворочал большие плиты и что-то бубнил себе под нос, - видно, Жаворонку нравилась эта работа.
Сорокопут постоял, подождал и, видя, что Жаворонок не обращает на него внимания, сказал:
- Вот, говорят, что Дятел летает. Но лично я этому не верю.
Жаворонок поднял голову, посмотрел на внезапного собеседника.
- Подай-ка мне вон ту плиту.
- Не то, что не верю вообще, но не верю, что он летает… - Сорокопут с трудом тащил плиту, стараясь не упустить нить разговора.
- Я даже мало знаю этого Дятла, - продолжал он. - Нет, знать-то я его знаю, но что он летает - с какой стати это придет мне в голову?
- Дай-ка мне еще вон ту плиту, - сказал Жаворонок.
От такого разговора Сорокопут быстро выбился из сил.
Некоторое время он работал молча, потом попрощался с Жаворонком и побрел дальше.
Дворник Орел подметал улицу.
- Вы слышали про Дятла? - между прочим спросил Сорокопут. - Говорят, он летает. Не все, правда, говорят, но некоторые.
- Мало ли что говорят! Всех не переслушаешь.
Дворник усердно трудился крыльями, и Сорокопут заметил в раздумье:
- Если все будут летать, то кто же будет работать?
И он побрел дальше, машинально читая вывески, которые, собственно, были и не вывески, потому что были написаны прямо на тротуаре. Среди них особенно выделялась одна: ЗАВЕДЕНИЕ "СТРИЖ И КЛИЕНТЫ".
Когда-то Стриж имел немало хлопот со своей вывеской. Она у него прежде выглядела так: "ПАРИКМАХЕР СТРИЖ. СТРИЖЕМ, БРЕЕМ".
Но у властей бреющая парикмахерская почему-то ассоциировалась с бреющим полетом. Стрижа затаскали по инстанциям, и вывеску пришлось сменить. Вот тогда он и придумал новое название, ловко обойдя не только слово "бреем", но и само слово "парикмахерская".
Заведение "Стриж и клиенты". Клиентам было приятно, что о них написали такими большими буквами, и они валом валили в парикмахерскую. Заведение Стрижа превратилось в клуб, здесь заключались сделки и подписывались контракты, обменивались новостями и старыми анекдотами, и среди всего этого хаоса эмоций и информаций усердно хлопотал Стриж, любовно поглаживая доверчивые горла клиентов.
Сегодня в заведении было на редкость тихо. Стриж трудился над Чижом, а в стороне сидел профессор Дубонос и терпеливо ждал своей очереди.
- Мода не должна нравиться, - рассуждал между делом Стриж, - она должна озадачивать. Вот, к примеру, этот хохолок. Если он здесь, то он пройдет незамеченным, а если здесь? Это уже совсем другое.
- Как выручка? - прервал его рассуждения Чиж, проявляя интерес к другой области знаний.
- Так себе. Пять монет за утро. Но я не жалуюсь. Лучше пять найти, чем десять потерять.
Сорокопут сидел и мучительно думал, как бы ввязаться в разговор.
Наконец он улучил момент:
- Говорят, Дятел летает… Странно, но говорят…
Все как-то неловко замолчали.
- Вот здесь, пожалуйста, подровняйте, - нейтрально сказал Чиж.
- Непременно. И хвостик тоже?
- Я бы сам не поверил, если бы мне не сказали, - пояснил свою мысль Сорокопут.
- М-да, - сказал Дубонос и вышел из парикмахерской.
В следующую минуту никто не проронил ни слова. Сорокопут тяжко вздохнул, чтобы хоть этим нарушить молчание, но его опять не поддержали.
Сорокопут встал, потоптался у дверей.
- Как это с Дятлом вышло… Хорошо, что никто не знает… Не то, чтобы никто, но некоторые все же не знают…
Сорокопут покачал головой и вышел из парикмахерской.
Редактор газеты Говорунчик-Завирушка
Солдат Канарей сидел в приемной редактора газеты "Друг пешехода". Он сидел уже два часа, хотя посетителей в приемной почти не было.
Начинающий поэт Кукша сидел в приемной давно, еще с молодости. Сейчас он был уже в солидных летах, но о возрасте своем не распространялся, следуя своему же собственному меткому определению: своего возраста стесняются только женщины и начинающие поэты. Здесь же, в приемной, Кукша писал свои стихи, которые вызывали у редактора одно чувство - сомнение.
Темнота не всегда чернота, не всегда пустота, теснота, глухота, немота, слепота, - писал Кукша, искусно используя внутреннюю рифму, - темнота иногда широта, высота, красота и мечта, и далекая в небе звезда - темнота.
Прочитав такое стихотворение, редактор долго пребывал в молчании.
- Это не пробьется, - наконец заключал он, намекая на то что никто в этом не виноват: ни автор, ни редактор. Просто стихотворение само по себе не пробьется. - Нам-то с вами, Кукша, оно понятно, нам оно очень даже понятно, только будет ли оно понятно читателю?
Читатель! Загадочный, непостижимый читатель! Это о нем мечтал Кукша бессонными ночами, но поймет ли читатель, этого Кукша не знал, у него никогда не было читателя.
Начинающий поэт Кукша и солдат Канарей томились в приемной, а редактор томился у себя в кабинете. Редактор томился от безделья, потому что материала для газеты не было, газета выходила от случая к случаю, и со времени последнего случая прошло уже больше недели.
Больше всего редактора заботила рубрика "Пешедралы и пешедралки" (более звучный вариант названия "Пешеходы и пешеходки"). Это была рубрика о заслуженных птицах, которые прошли большой жизненный путь, и все пешком, пехом, пешедралом… Но кому заказать статью?
Говорунчик-Завирушка страшно обрадовался своему посетителю, но принять его сразу было неудобно: посетитель мог подумать, что у редактора нет другой работы. Поэтому ради приличия Говорунчик выдерживал посетителя в приемной.
Наконец он распорядился его впустить.
Редактор углубился в бумаги и, когда Канарей вошел, спросил, не поднимая головы:
- Стихи? Проза? Объявление?
- Не могу знать, - сказал солдат Канарей. - Пакет запечатан.
Говорунчик-Завирушка взял конверт и сразу узнал свой почерк.
- А-а, - протянул он небрежно, бросая письмо в корзину. - Письма читателей. Покоя нет от этих писем! Везет же другим газетам, у которых вообще нет читателей!
Канарей смотрел на него и думал, что такого занятого работника ему еще не приходилось встречать. А редактор решил про себя, что этого посетителя он не скоро отпустит: с ним легче будет скоротать оставшееся рабочее время.
- Садитесь, - предложил Говорунчик-Завирушка, - у меня как раз выдалась свободная минутка. - Он помолчал, обдумывая, что бы еще такое сказать. - Вы никогда не видели нашей газеты? Отличная газета! Первое место по объему, по тиражу и по всему остальному.
Газета была единственная, поэтому ей нетрудно было удерживать первые места, но это никак не умаляло заслуг редактора, и он продолжал:
- Жаль, что я не могу показать вам нашу газету. Ее так расхватывают, даже я не могу купить. Жена с ночи занимает очередь. На сегодняшний день вы не найдете в городе читателя, который мог бы похвастаться, что ему удалось купить нашу газету.
Редактор остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление его слова произвели на собеседника.