- Папа! - громко сказала девочка. - Посмотри, какая она красивая!
- Мирабэль, прекрати сейчас же! - зашипела молодая рыжеволосая дама в чёрном кашемировом пальто, - я тебе говорила - надо было оставить её дома, зашептала она мужу сердито. - Детям нечего делать на похоронах!
- Но ведь это её дедушка…
- Да много она видела этого дедушку?
- Джонатан, Энни, как вам не стыдно? Неужели нельзя оставить свои препирательства хотя бы в такой момент!
Голубые глаза вдовы искрились от слёз и негодования.
Невестка виновато потупилась, а сын открыл было рот для оправданий, но тут грянул туш и гроб стали медленно опускать в могилу.
На крышку полетели мёрзлые комья глины.
- Бабушка, - как ни в чем не бывало прочирикала Мирабэль, как только стихли трубы и замолкли скрипки, - я хочу такие же кудряшки, как воооон у той девочки.
Милена машинально посмотрела туда, куда указывала пушистая рукавичка. По узкой тропинке, вытоптанной в свежем снегу, удалялись две тёмных фигуры - старик в затрапезном пуховике и шапке–ушанке и молодая тонконогая девчонка в дутой куртке и узких джинсах. Ветер жизнерадостно раздувал облако пепельных завитушек, которые так понравились внучке Гельмута Верхаена.
- Марти, - она тронула сына за рукав, - посмотри, тебе не кажется, что у того старика походка как у папы?
- Мама, не надо. Я знаю, как тебе трудно, но не надо, прошу.
- Наверное, приходили навестить жену и мать, - с грустью покачала головой вдова. - Бедная девочка! Без мамы ещё тяжелее, чем без отца…
- Ты так добра, Милена, - повернувшись к любимой пациентке, доктор в порыве чувств схватил руку в чёрной перчатке. - Даже в такой тяжёлый момент думаешь о других! О тех, кому тяжелее!
- Ну что ты, Вильям, - зарумянилась она, - я просто много страдала и понимаю чужое горе. Пойдем, нас ждут гости и накрытые столы. Я уверена, соберется полгорода. Бедняга Гельмут был бы в восторге от таких пышных похорон!
А где–то далеко–далеко от мёрзлого кладбища и свежей могилы, цвела степь и звенели цикады.
По извилистой дорожке среди разнотравья шли двое - худой скуластый парень и высокая, угловатая девушка. Они шли молча, приглядываясь друг к другу, и у каждого в уголках губ таилась лукавая улыбка. Впрочем, парень иногда хмурился, словно задумавшись, и что–то мурлыкал себе под нос, какую–то мелодию.
Первой не выдержала девушка.
- Как ты думаешь, долго нам еще идти? - спросила она.
- Не знаю. Ты устала?
Ровная дорога пылила мукой, убегая за горизонт, и крапчатым, медовым разноцветьем пестрела степь.
- Нет, - слегка удивленно ответила девушка, - совсем не устала. А куда мы, собственно, идем?
- Понятия не имею, - беспечно ответил паренёк. - Это важно? Любая дорога - куда–нибудь да выведет. Да, прости, - смутился он, - я забыл, как тебя зовут?
- Меня? Погоди… здесь где–то… - порывшись в карманах джинсовой курточки, девушка извлекла оттуда слегка помятый паспорт. - Элли… Элли Харрисон. У меня, наверное, был солнечный удар, - призналась она, смущенно улыбнувшись. - Собственное имя вылетело из головы.
- Бывает. Я тоже себя как–то странно чувствую. Конечно, из–за солнца.
Ещё какое–то время они шагали молча, но улыбались друг другу уже открыто.
- А что это за песня? - спросила Элли.
- Нравится? Это я сочинил… - он взял ее руку и, подбрасывая в такт, тихонько напел. - Та–та–та-та… там–там… та–та–а-а…
- Красиво, - сказала она. - Похоже… я даже не знаю на что. Как будто бабочки порхают.