- Дже, прощай! - подрубленная, как деревце, Вилина буквально упала на Джереми, обвила его шею руками. Солёные губы прижались к его губам. Плотно, больно, так что зубы стукнули о зубы. Закружилась голова - как от вина, как от аромата цветов - и такие нужные и уместные слова: "Не прощай, а до свидания, Вилина!" так и остались несказанными.
Когда Джереми вновь обрел способность говорить, её уже не было рядом.
Он облокотился плечом о стену и стал ждать своей очереди.
Сама собой приотворилась дверь, словно приглашая войти, и Джереми несмело переступил порог. В просторном зале никого не было - вернее, не было людей, но под высоким - в два этажа - потолком жгутом извивалась радуга. Не свадебная, воздушная и гладкая - а другая, крепкая и толстая, будто корень столетнего платана, вся в узлах и старческих зарубинах, и сильная, как удав. Её металлические цвета горели, словно полуденное солнце, но при этом ощущались как бы прямой противоположностью солнцу - не грели, а вгоняли в озноб, не радовали, а наводили ужас. Задыхаясь, Джереми схватился за горло - хотя радуга оставалась на месте, невидимые глазу энергетические кольца обмотались вокруг шеи жертвы. Длинные, как ивовые прутья, пальцы потянулись к голове, взломали черепную коробку и зашевелились в мозгу, исправляя, переиначивая, вырывая целые куски и спрессовывая их заново. Сознание то плыло, то прояснялось, то заострялось, точно клинок, и на лезвии этого клинка глаза Джереми вдруг открылись, и он увидел радугу - тем, кем она была на самом деле. Не странный экспериментальный механизм и не сгусток энергии, а древнее божество, великий Хронос, которому человечество - из века в век - кидает на съедение собственных детей. Не только благодушный Хорёк, но и сам профессор Верхаен перед ним - червяк. Безвольное орудие его мести.
На пике прозрения он чуть не вознёсся к потолку и - сквозь него - к облакам, в занебесную черноту, к звездам, но мысли поблекли, скукожились, как сухие листья. Угасли, захлебнувшись морской водой, последние маячки - и Джереми уперся в белую стену.
Глава 27
Пожар случился перед рассветом - в тот час, когда вся Экола крепко спала. Никто не услышал треска пламени, взметнувшегося к ночному небу, не увидел зарева, расцветившего иссиня–черную ночь.
Марк Фреттхен спал крепче остальных. Он уснул почти счастливым. Вместо казни ему объявили помилование - Верхаен не стал вытряхивать из него душу, как того ожидал психолог. Он подошел к разбору событий основательно, профессионально. Сам во всем разобрался, сам вынес тяжёлое, но справедливое решение отправить четверых мятежников на свободу, а после пригласил Хорька и Триоль на ужин.
- Нет, нет, - отнекивался Фреттхен, - спасибо, я не голоден. Кроме того, я неважно себя чувствую. Нанервничался, знаете ли…
- В хорошей компании и аппетит появится, и стресс как рукой снимет, - по–отечески, добродушно соблазнял профессор.
- Пойдемте, Марк. Мы же не есть идем, а пообщаться, - густо пропела Мэйли.
Отказываться далее становилось невежливо, и Хорёк согласился.
Их посадили на открытой веранде, где можно было дышать солёным бризом и любоваться живописным, каменистым пляжем. Южное небо гасло, и вот уже скрылись в наступившей темноте и коралловые рифы, и белые барашки волн. Только плеск воды и влажный воздух, настоянный на ракушках и водорослях, напоминал о том, что рядом с ними дышит и волнуется живая, бескрайняя субстанция, имя которой - океан.
На столиках зажглись свечи в широких бокалах, а из репродуктора полилась нежная лирика:
Ты знаешь, как ты нужен мне
Лишь ты, никто другой
Топлю печаль свою в вине
О, сжалься надо мной
Фреттхен смутился, как будто эта песня предназначалась ему. А может, так подействовал алкоголь. Гельмут сам сделал заказ, и Хорьку первый раз в жизни пришлось пригубить янтарный Джек Дэниэлс. Неожиданно, виски ему понравился.
А потом… потом Мэйли пригласила его танцевать, и он кружился в танце, любуясь на чёрные звезды её глаз, в которых мерцали отблески свечей. С замиранием сердца разглядывал яркие, влажные губы и полоску жемчужно–белых зубов между ними.
Я жду по прежнему в ночи
Стеная и любя
Скажи, что любишь - не молчи
Я жду, я жду тебя, -
Выводил чистый, юный голос и Фреттхен верил - его кто–то любит, кто–то ждет. Может, даже Триоль.
За столиком улыбался Гельмут. Он оказался вовсе не плохим парнем. Весьма добродушным и остроумным. Теперь Хорёк понимал, за что его полюбила эта простушка Софи. Что у неё есть, кроме молодого тела? Молодость быстротечна! А ум, харизма, сила - навсегда. Да, навсегда!
Он поднимал за это тост, потом другой, звенели льдинки в толстостенных бокалах, жизнь становилась прекрасней и прекрасней - с каждой минутой.
Фреттхен не помнил, как добрался до дома и как оказался в постели.
Зато прекрасно помнил ужасное пробуждение.
В дверь колотили так, будто хотели разнести её вдребезги.
- Пожар!
Молодой, смуглый работник таращил глаза и выкрикивал фальцетом:
- Пожар! Сгорел! Сгорел! Дотла!
Хорёк метнулся в ванную, набросил халат и, путаясь в его полах, побежал вслед за парнем.
Дом Верхаена исчез. На его месте грудились почерневшие стены. В проёмах, бывших когда–то окнами и дверьми, виднелись обугленные нагромождения бревен и досок - по всей видимости, остатки обвалившейся крыши.
- Марк, ты в порядке?
На плечо психолога легла маленькая, горячая ладонь.
- Мэйли, - он тут же ухватился за неё, как за спасательный круг, - что творится? Во что превращается наша жизнь?!
- Тшшш… тихо, тихо, тихо, - как ребёнка уговаривала она несчастного, похмельного и потерянного Хорька. - Вы не в себе, мой бедный друг. Пойдёмте, я вас провожу. От вас всё равно сейчас мало толку.
Фреттхен подчинился и побрёл за ней следом. Мэйли вела его за руку до самого дома. Уложила на ещё не успевшую остыть постель и одним рывком - как змея сбрасывает кожу - сняла с себя трикотажное платье.
Под ним не оказалось белья, и остолбеневший Хорек увидел идеально слепленное тело балерины - маленькую грудь с темными сосками, плоский живот, чёрный бархатистый треугольник под ним и сильные бедра. Не успел он прийти в себя, как Триоль вспорхнула на него легкой наездницей, наклонилась, накрыла душистой волной шелковистых волос, и его губ коснулся первый в жизни поцелуй.
Хорёк утонул в неведомом блаженстве, а когда вынырнул, Мэйли уже натягивала на себя платье.
- Останься дома, - скомандовала коротко, по–деловому, скручивая волосы в аккуратный жгут. - Я сама со всем разберусь. Ты слишком слаб. Вернусь, расскажу, как и что.
Фреттхен, опустошённый - морально и физически - тут же заснул. А когда проснулся, Триоль уже шумела на кухне, словно никуда не уходила. Быстро сориентировалась среди Хорьковских припасов и заварила крепкого чаю им обоим. Нарезала лимон, щедро отсыпала сахара.
- Прости, не спросила, как ты любишь, - сказала, осторожно подавая Хорьку горячую чашку.
- Спасибо, я всякий люблю. Лишь бы свежий, - смущённо улыбнулся психолог, чувствуя себя гостем в собственном доме.
Они пили чай молча, он - сидя в кровати, опираясь спиной на подушки, она - примостившись рядом.
Наконец, Хорёк решился спросить:
- Ну, как там? Гельмут не пострадал?
- Гельмут погиб, Марк. Его обугленные останки нашли в спальне. Вероятно, он задохнулся во сне. Может быть, курил в постели. Мне показалось, он вчера немного перебрал.
- Какой ужас! Я не могу в это поверить! Мы только нашли с ним общий язык. Нет, это не может быть правдой. Мэйли, как это может быть?! Мы же только вчера… это всё моя вина! - с горечью воскликнул побледневший психолог. - Если бы я не согласился пойти в кафе, он был бы сейчас жив. Бедный старина Гельмут! Это я, я виноват!
- Перестань, Марк. Ты не виноват. Он бы все равно выпил, раз уж собирался, с тобой или без тебя.
- Это я виноват! - снова воскликнул Хорек. - Я не усмотрел за Джереми и его бандой! Такой стресс для несчастного профессора! Ведь на нём такая ответственность! Вот он и перебрал виски. И сгорел!
- Какая банда? Успокойся, - Триоль говорила мягко, но так уверенно, что ослушаться её было невозможно. - Не вини себя. В любой работе встречается брак. Джереми просто не вписался в условия задачи. И его друзья - тоже. А Гельмут погиб, потому что пришло его время. От судьбы не убежишь.
- А я еще считал его чёрствым, высокомерным извра… - Хорек закашлялся и продолжил, - высокомерным его считал и жестоким. А он всего лишь выполнял свою работу. Я напишу речь! Речь, с которой выступлю на похоронах.
- Похорон не будет. И вообще - воспитанникам ни к чему лишние подробности. Для них профессор уехал. Он приезжал с проверкой, выявил нарушения, исправил наши недоработки и уехал. И увёз с собой Джереми, Вилину, Хайли и Боба. Они будут жить в другой коммуне - исправительной. Это официальная версия. Ты запомнил, Марк?
- Да, - неуверенно произнёс психолог и захлопал рыжими ресницами. - А как же… а что же с телом?
- Тело отправили семье, - буднично ответила Триоль, будто речь шла о заказной бандероли, и поставила опустевшую чашку на тумбочку.
- Это ты сама всё организовала?
- Нет, конечно. Я попросила о помощи доктора Корка. Он осмотрел труп и позвонил на пропускной пункт. У военных всё делается быстро, Марк. Запаковали и отправили. Пока дети не проснулись. Ну, давай, вставай. Скоро медитация начнется.
- Ох! Какая ты, Мэйли, - с тихим восторгом выдохнул Фреттхен, - мне бы десятую долю твоего спокойствия!
- Возьми себя в руки, нас ждут воспитанники. Мы несём за них ответственность.