- Старый дурак! - крикнул ему в спину Джереми. - Чтоб ты себе ноги обломал!
К счастью, профессор его не услышал - не мог услышать.
После визита Верхаена ему перестали колоть уколы, и Джереми начал выздоравливать.
Глава 21
С ярко–синего неба нещадно поливало зноем тропическое солнце.
Вилина шагала в плывущем от жары мареве, ничего не видя и не слыша вокруг. В ушах звенело, в глазах дрожала пленка слез. Если бы не Роберт, который крепко сжимал её ладонь, она бы не нашла дороги домой. Она бы села где–нибудь на скамейке под акацией, закрыла глаза и постаралась забыть обо всём на свете. Хотя бы на время.
Жизнь закрутилась в штопор, заморочила, связала по рукам и ногам. И не оставила ни малейшего намёка на освобождение. Безоблачное существование в детском корпусе, ночные прогулки с Джереми, смешливые подружки, обожание малышни и добрые учителя - все кануло в прошлое. И это прошлое загородила тяжёлая, упрямая глыба по имени Роберт.
О чём он думает? Почему вечно недоволен? Почему с ним так трудно и душно? Отчего он стал таким пренебрежительно–уверенным? Все эти вопросы мучили Вилину, но только до последней выходки мужа. После его нападения на Джереми, желание думать и анализировать пропало. Вместе с тяжёлой апатией и неподъёмной усталостью пришло только одно желание - уснуть и не проснуться. Забыть всю свою жизнь, как страшный сон.
Однако память, кружила, как пёс на цепи, скулила и кусала, вызывая боль в сердце, слабость и тошноту. А может, это уколы так подействовали?
Уже по дороге в амбулаторию Вилину начало лихорадить. До двери с красным крестом она добралась в испарине, дрожа от нарастающей слабости и озноба. Её встретила медсестра - плотная, гладкая дама неопределенного возраста. Такой можно дать и двадцать пять лет, и сорок два года. Профессиональная улыбка на красных губах, равнодушные, умело подкрашенные глаза и ледяная вежливость.
Она долго рылась в карточках, пока Вилина, изнывая от страха и дурноты, ждала своей участи на жесткой кушетке.
Наконец, медсестра оторвалась от бумаг и, ни слова не говоря, занялась процедурами - измерила рост и вес, давление и температуру, бросила беглый взгляд на опухшую руку, что–то записала в карточке и вышла из кабинета.
Время тянулось бесконечно. В какой–то момент подумалось, что всё происходящее - всего лишь горячечный бред, вызванный ядом неизвестного гада. Что голые белые стены и кушетка под одноразовой простынёй - это плод воображения. Стоит лишь толкнуть дверь, как морок рассеется, и Вилина окажется в другой комнате - уютной кухне или спальне собственного дома. В привычной для неё обстановке, комфортной и безопасной. Она уже собиралась встать и проверить свою догадку, но дверь отворилась сама, впустив высокого, худого мужчину в докторском халате нараспашку. От стремительной походки полы халата разлетались как плащ полководца, бледное лицо со сдвинутыми бровями и орлиным носом излучало недовольство - Вилина невольно съёжилась от робости.
- Добрый день, - отчеканил он и, взглянув на карточку, добавил, - Вилина.
- Добрый день, - эхом отозвалась она.
Он взял её за руку, быстро осмотрел опухоль, сменившую цвет с розоватого на пунцовый, и потерял к пациентке всякий интерес. Вынув из кармана диктофон, скороговоркой перечислил дату визита, имя и фамилию, симптомы и результаты осмотра, из которых Вилина, разумеется, ничего не поняла.
Исчез он так же быстро, как и появился. Вместо него вернулась красногубая медсестра и принялась закачивать в шприц какое–то лекарство.
- Ложитесь на кушетку.
- А врач больше не придет? - обескураженно спросила Вилина.
- Нет, он уже произвел осмотр и сделал назначения.
- А какой у меня диагноз?
- По всей вероятности, укус осы или шершня. Или укус змеи, если она нанесла удар сбоку, либо у неё сломан зуб… Ложитесь.
- Но как же вы собираетесь меня лечить, если даже не знаете, что со мной случилось?
- Вы отказываетесь от лечения? - деловито осведомилась медсестра и положила наполненный шприц на стол.
- Нет, но…
- Тогда ложитесь, - последовал невозмутимый приказ, и Вилине не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Уколов было два. Один очень болезненный, отдавшийся ломотой в ноге, а другой легкий, как укус комара.
- Советую провести день в постели, лекарство даёт сонливость. Если что–то будет беспокоить, придёте снова. Хорошего вам дня.
- Не знаю, будет ли он хорошим… Рука болит и голова кружится.
- Сочувствую, - холодно сказала медсестра и склонилась к бумагам, дав понять, что приём окончен.
- Спасибо, - прошептала Вилина и, неуверенно ступая по сверкающей плитке, вышла из кабинета.
После леденящих кондиционеров амбулатории снаружи показалось ещё жарче. Солнце, яркое до белизны, слепило глаза. Вилина зажмурилась, а когда сморгнула слезы, увидела перед собой обеспокоенное лицо Джереми.
- Вилина! Что с тобой случилось?
- Привет, Дже, я тоже рада тебя видеть, - ответила она, слабо улыбаясь.
- Что стряслось? Боб сказал, что видел, как ты входила в амбулаторию вся бледная, как смерть.
- Да? А я его не заметила, - удивилась Вилина, заслоняясь от яркого света.
- Кого же ты могла заметить в таком состоянии? Что случилось? Скажешь ты, наконец, или нет? Что у тебя за пятно?
Он заметил злополучный укус. Осторожно взял опухшую ладонь, отвел от её глаз и потянул к себе, чтобы рассмотреть получше.
Сердце омыло теплой волной благодарности - ему не всё равно. Хорошо иметь настоящих друзей.
Это было последним, что она успела подумать. Из жаркого полдня гудящим шершнем вылетел Роберт. Лицо его полыхало, как и щёки гигантского гнома, которого он сжимал в руках. Выдохнув что–то бессвязное, он обрушил поделку на голову Джереми. Тот упал, как подкошенный, а по его лицу побежала тоненькая красная струйка.
Вилина кричала, не помня себя. Она не могла вымолвить ни слова, как это бывает во сне, когда не удается разомкнуть губ и наружу вырывается одно бессвязное мычание или бульканье. Только рот был открыт, а из него свободно летел надсадный, протяжный крик, разносясь над черепичными крышами Эколы.
- Вилина, Вилина успокойся, - её обнимали чьи–то руки, кто–то тряс её за плечи и заглядывал в невидящие глаза, но она продолжала биться в истерике.
Звонкая пощечина, наконец, привела Вилину в чувство, и она обессиленно упала в объятия бледного, встревоженного Хорька.
- Пойдем, пойдем, я дам тебе воды… тебе станет легче, - торопливо бормотал он, пытаясь увести её прочь.
- Джереми, что с Джереми? - она слабо отпихивала психолога, пытаясь заглянуть ему за спину.
- С ним всё в порядке, ему оказывают помощь, - скороговоркой частил Фреттхен, - его уже повели в амбулаторию. Видишь?
Он развернул Вилину за плечи. Она увидела, как тонкая фигура, со спутанными кудрями, измазанными в чем–то тёмном и влажном, исчезает в дверях, из которых недавно вышла она сама. С одной стороны его тащила под локоть широкая и приземистая медсестра, а с другой - коренастый, налысо обритый работник.
Два халата - белый и тёмно–синий, почти чёрный - напомнили Алису в стране чудес и шахматных королев.
Вилина с ужасом почувствовала, что её привычная реальность меняется на какой–то бред. А закручен он по дикому совпадению вокруг амбулатории, в которой стоит могильный холод, время отсутствует вовсе, а заведуют ей странные люди с пустыми глазами.
- Марк, я боюсь! - прошептала она, судорожно цепляясь за жёсткую, как высохший стебель, руку.
- Пойдем, пойдем, Вилина, - тихо, словно, опасаясь быть услышанным, ответил Фреттхен и потянул её за собой.
Ребристая мостовая привела к белой калитке, оплетённой поверху голубым вьюном. За дорожкой, выложенной пористым песчаником, под ноги нырнули намытые до блеска ступеньки крыльца, и вот - одуряющий зной сменился прохладой кондиционера.
- Выпей, дружок! - в слабую руку - холодный и мокрый, как собачий нос - ткнулся стакан с водой.
Вилина прислонила стакан сначала к горячим щекам, а потом - к пылающему лбу.
- Да у тебя жар! Бог мой, Вилина! Что у тебя с рукой?
- Не знаю, - медленно, с трудом разлепляя сухие и непослушные, будто не свои губы, отозвалась она. - Меня кто–то укусил.
- Тебе оказали помощь? - на лоб Вилины легла прохладная, жёсткая ладонь. Лицо Хорька приблизилось. Неестественно выпуклые, как ей показалось, глаза, блестели беспокойством.
- Да, мне сделали пару уколов… сказали, чтобы я пришла завтра. Если будет что–то беспокоить.
Говорить было трудно. Это отнимало много сил, вдобавок болело горло, словно истошный крик ободрал его звуковой волной.
- Попей, попей! - напомнил Фреттхен.
На дне стакана распадалась белая, плоская таблетка, от неё к поверхности бежали быстрые пузырьки, собираясь в воздушную пену. Вилина недоверчиво на неё покосилась.
- Это аспиринка, - поспешно разъяснил Фреттхен. - Пей, не бойся, жар спадет, тебе станет легче.
Хорёк ласково погладил её по голове, будто маленькую. Она благодарно улыбнулась и мелкими глотками осушила стакан, оставив на его стенках белые хлопья пены.
Ступеньки крыльца тяжело проскрипели - залился соловьиной трелью звонок.
Хорёк исчез.
Вилина сидела на высоком табурете, прислонившись спиной к охлаждённой кондиционером стене, вертела в беспокойных ладонях пустой стакан и рассматривала картину напротив.
На широком плетеном блюде горкой высились фрукты, выписанные так тщательно и подробно, что, казалось, толкни пальцем, и они с глухим стуком раскатятся по плиточному полу кухни.