Из разговора с Элом Саррантонио я понял, что не только меня все больше раздражают жанровые ограничения. Почему категории, придуманные лишь для того, чтобы люди не терялись в книжных магазинах, стали определять, как и о чем следует писать? Например, я очень люблю слово "фэнтези" за безграничную свободу писательского воображения: это своего рода гигантская игровая комната, пределы которой определяет только наша фантазия. Но коммерческое фэнтези, хорошо это или плохо, как правило, влечется по старым колеям, проложенным еще Дж. Р. Р. Толкиеном и Р. Говардом, оставляя позади целый мир невостребованных историй. И только фантастика подразумевает свободный полет воображения, выход за рамки жанра, - все то, что ищем мы с Элом.
Нам показалось, что фантастика может и должна быть способна на большее: высвечивать реальность, искажать ее, рядить в новые одежды или прятать. Показывать знакомый мир с такой стороны, будто вы никогда его толком не видели, не рассмотрели. Г. К. Честертон сравнивал произведения фантастики с поездкой в отпуск: самый главный момент - это возвращение, когда ты вдруг словно впервые видишь собственный дом.
Итак, мистер Саррантонио и я бросили клич, и к нам отовсюду устремились истории. Писатели приняли вызов, и мы очень скоро привыкли ожидать неожиданного.
Хм, а что было потом?..
Волшебство этого маленького заклинания заключается в том, что оно вызвало к жизни сотни миллионов слов, превратило людей, никогда не помышлявших о ремесле рассказчика, в сказочников, которые дадут фору самой Шехерезаде или Джозефу Джоркенсу из книг Дансени. Стоит перелистнуть страницу, и начнется приключение.
Так перелистните ее. Там, на ступеньках, вас ждут…
Нил Гейман
Родди Дойл
Кровь
Перевод Светланы Силаковой
Он вырос в городе Дракулы. Каждый день ходил в школу мимо дома Брэма Стокера. Но относился к этому факту равнодушно. Хоть бы раз что почувствовал - но нет, в дрожь не бросало, призрачная рука не хватала за воротник, в шею никто не целовал. Собственно, даже мемориальную доску он заметил только на восемнадцатом году жизни, когда уже заканчивал школу. Книжку он никогда не читал и вряд ли прочтет. На "Дракуле" Копполы задремал. Слышал сквозь сон, как жена вскрикивает, чувствовал, как она испуганно стискивает его коленку… Вот опять стиснула. Оказалось, пытается разбудить, свет в зале уже горит. Жена сердится:
- Как ты мог?
- В смысле?
- Вырубиться на таком фильме!
- Я всегда вырубаюсь, если фильм хреновый.
- У нас романтический вечер, между прочим.
- Да, верно, - сказал он. - Тогда да, прости. Кстати, чем кончилось?
- Иди ты в задницу! - сказала она с нежностью.
В Дублине принято выражать нежность, ругаясь последними словами.
Короче, вся эта тема, эта история с Дракулой для него ровно ничего не значила. И все же ему захотелось крови.
Захотелось отчаянно.
"Отчаянно" - это с недавних пор. Недавняя, ненавистная перемена. Хочется пить и пить кровь, жажда нестерпимая… Вот мерзость.
Когда это началось, он сам не знал. Но точно помнил, когда именно осознал свою жажду.
- Тебе какой стейк, прожаренный, не очень?
- Мне? Сырой.
Жена рассмеялась. Но он сказал чистую правду. Ему хотелось именно тот кусок мяса, который она держала над сковородкой! Вот этот, сырой, немедленно!.. К черту сковородку, зачем портить продукт? Он почувствовал, как борются между собой мыщцы его тела, мускулы шеи, мускулы челюстей: одни старались его удержать, другие за него вступились.
И тут он проснулся.
Но нет, он давно не спит: он стоит на кухне, уставившись на стейк, пожирая его глазами.
- Поджарь совсем чуть-чуть, - сказал он.
Она улыбнулась:
- Ты у меня дикарь.
Через несколько минут он воспользовался ее словами как лазейкой (мол, спокойно, я просто прикалываюсь, такой уж уродился), наклонился к обугленному мясу на своей тарелке и облизал его. Дети вздумали проделать то же самое, и вся компания перемазала носы бурым соусом. Он заставил себя забыть, что у него ломит челюсти, подавил в себе рык, желание кусаться. После ужина все уселись смотреть кино на диске. В общем, чудесный вечер. Честно-честно, все шло хорошо. Жизнь текла в нормальном русле. Какое-то время. Довольно долго. Несколько недель, как ему показалось. Однажды он заглянул в холодильник. На тарелке лежали два стейка из филейной части. Дожидались его. Да, наверное, прошло несколько недель, ведь Вера - жена - покупала стейки не так уж часто. Не то чтобы Вера закупала все или большую часть продуктов одна - просто возле мясной лавки она оказывалась чаще. Она покупала еду, он - вино. Она покупала мыло и туалетную бумагу. А он - вино. "Ты у меня дикарь".
Он схватил один стейк, отошел к мойке. Оглянулся через плечо - все нормально, никого - и сожрал стейк, наклонившись над мойкой. Нет, не сожрал. Сперва облизал, словно эскимо: холодный. Услышал, как зацокали по алюминию капли крови, почувствовал, как кровь сбегает по подбородку. Такое ощущение, будто это у него течет кровь. Он начал торопливо высасывать, пить. Не то: кровь должна быть теплой, сказал он себе. И страшно возненавидел себя за эту придирку: во даешь, сам себе ломаешь кайф, ищешь предлог снова… снова проделать… это… допустим, удовлетворить потребность, избежать ломки… так-так, значит, у него внезапно появилась зависимость от крови, а он и ухом не ведет, словно так и надо. Он зарычал - рыкнул как следует, мало не покажется. Оглянулся через плечо. Впрочем, теперь уже все пофиг. "Ты у меня дикарь". Он жевал мясо, пока оно не перестало быть мясом. Все, что осталось, выплюнул в мусорное ведро. Обтер подбородок, вымыл руки. Осмотрел рубашку: чистая. Пустил горячую воду, понаблюдал, как черные капли краснеют, розовеют, пропадают совсем. Взял из холодильника тарелку со вторым стейком, спихнул его в ведро. Завязал пакет, заправленный в ведро, достал, вынес на помойку.
- Где ужин? - спросила Вера.
- Что?
- Я купила два стейка. Вот здесь лежали. - Вера стояла у холодильника, распахнув дверцу.
- Они протухли, - сказал он.
- Не может быть!
- Протухли, - сказал он. - Воняли уже. Я их выбросил.
- Да что ты! Первосортные стейки, - изумилась она. - Куда выбросил, сюда? - Вера подошла к ведру.
- На помойку, - сказал он.
Черт, неожиданный поворот; надо было все наперед продумать.
- Пойду достану, - сказала она, направляясь к двери. - Прохиндей! - Это о мяснике.
- Не надо, - сказал он.
Он не встал, не попытался преградить ей дорогу. Остался сидеть за столом. Сердце в груди - его собственное мясо - неистово запрыгало, заколотилось.
- Он всегда нас хорошо обслуживал, - сказал он. - Если мы пойдем с ним ругаться, он… ну-у-у… отношения испортятся. Отношения продавца с клиентом.
Он упоенно слушал себя. Получалось убедительно.
- Там еще фарш есть, - продолжал он.
- Фарш я взяла детям, - возразила она. - На котлеты.
- Я котлеты люблю. И ты тоже.
Дверь из кухни на двор стояла нараспашку. Сегодня жарко, уже неделю жарко. Он смекнул: ей страшно не хочется поднимать крышку мусорного контейнера. Шугать мух, копаться в помойке.
На ужин были котлеты. Маленькие, но дети не ныли, что им досталось немного. Обошлось.
И делу конец.
Утолил позывы - и будет. Он вспомнил - увидел со стороны - как набросился на мясо, наклонившись над мойкой. Прикрыл глаза, крепко зажмурился: "Только представь, - велел он себе, - что тебя за этим застукают… Кто-нибудь из детей, жена… Жизнь кончена".
Он задавил в себе жажду. Но через несколько дней она вернулась. И он снова ее задавил. Снова к холодильнику. Ага, отбивные из барашка. Огромным усилием воли заставил свою руку не трогать отбивные. Ухватил упаковку куриных грудок: на полистироловом лотке, затянуты в пленку. Проткнул пленку пальцем, ободрал. Вытряхнул грудки на тарелку и выпил розовую, почти белую кровь. Залпом, с лотка. Немедленно стошнило.
Исцелен. Тошнота, гадливость - лучшее лекарство. Чтоб я еще хоть раз… На следующий день не пошел на работу. Вера пощупала его лоб:
- А вдруг у тебя свиной грипп?