Кортленд Гуммигут
5.2.02.02.018: Желтым разрешено нарушать правила, преследуя нарушителей правил, но каждое такое нарушение должно быть предварительно зарегистрировано и одобрено желтым префектом.
Большим Бананом, как выяснилось, прозвали Кортленда Гуммигута, сынка желтого префекта. Я поинтересовался, почему это он хочет со мной познакомиться. Оказалось, что младший Гуммигут любит знакомиться со всеми. Два года назад он прошел тест Исихары, набрал восемьдесят баллов и теперь был уверен, что унаследует место матери после ее отставки.
- Не то чтобы это случится скоро, - добавил Томмо, - но Кортленду придется действовать так же безжалостно, как его мамочке.
- Все желтые безжалостны. Это их работа.
- У нас особый случай. Салли Гуммигут не дает выходных серым вот уже семнадцать лет и заставляет их работать шестьдесят восемь часов в неделю с незапамятных времен. Она обращается с ними, как с грязью, обвиняет их в каких-то выдуманных нарушениях. Даже я считаю, что она перегибает палку, хоть я до ужаса равнодушен к серым.
- А почему она так себя ведет?
- Гуммигутам нужна сцена попросторнее. Много желтого, жестокости больше, чем надо, - но безнадежно провинциальный код ЦВ37. И все просьбы о перемене игнорируются.
Знакомая история: официально почтовые коды использовались только для указания адреса, но на деле значили очень много. Запрещалось третировать человека, исходя из его кода, но это случалось сплошь и рядом. Я был страшно рад своему РГ6.
- Но ведь она обязана платить за переработки, - заметил я, все еще думая про серых. - Хоть так они получат свое.
- Если б они могли еще тратить свои баллы…
- Или делить, объединять, передавать по наследству. - Я перечислил самые несправедливые ограничения, касающиеся серых.
- Ага, чтоб они обжирались беконом. - Запала Томмо по поводу печальной участи серых, увы, хватило ненадолго. - "Разъединенные, мы все же вместе" и прочая фигня.
- Если Гуммигуты такие мерзкие, почему ты с ними водишься?
- Вот именно поэтому! Если в комнате тигр, лучше быть тем, кто причесывает ему усы. Потом, у Кортленда есть обратный билет: вдруг он продаст его мне? - Мы шли в сторону реки. - А вон там живут серые.
Томмо показал на скопление домов с террасами - на некотором отдалении от города. Здания располагались в два ряда, друг напротив друга, по обе стороны улицы. Позади домов виднелись садики: грядки с фасолью, фруктовые кусты, сарайчики. На ветру полоскалось белье. Всего построек было с сотню, если не больше. Я никогда не ходил по серому району один и не знал никого, кто делал бы это. Даже желтым стоило крепко подумать, прежде чем решиться на такое. Но они не признавались в этом - нервничали и говорили, что там грязно: наглая ложь. Просто серые не хотели видеть нас у себя, так же как и мы пускали их к себе только по делу. Разница - большая разница - заключалась в том, что хроматики имели право входить в серые районы, но предпочитали обходить их стороной.
- У нас есть серая служанка, Джейн, - начал я в надежде что-нибудь вытянуть из Томмо. - Она, кажется, немного… капризна.
- Мы зовем ее Чокнутой Джейн. Но никогда - при ней. Она переломала костей больше, чем кто-либо в городе.
- Такая хрупкая?
- Да не своих костей. Наших. Стоит только сказать что-нибудь про ее нос - тут же получишь. Один раз сломала руку Джим-Бобу: подумала, что тот как-то не так смотрит на нее.
- Он правда не так смотрел?
- В тот день он смотрел нормально. Но больше она не будет нас доставать. Неизвестно, сколько у нее минус-баллов, говорят, полтысячи или около того.
Я тихо присвистнул.
- Но все-таки она милашка.
- Нос у нее лучший в городе и уж точно самый вздернутый. Милашка? Змея! Попробуй поцеловать ее, и она укусит.
Хорошо утоптанная тропа посреди неровного поля привела нас к одному из многих сохранившихся старинных фонарей.
- Подкрашивают каждый год, - гордо объявил Томмо и помолчал, наслаждаясь видом чугунного столба. - Однажды смотрителю пришлось на "форде" отправиться в Гранат - достать краску, чтобы подновить полоски. Он взял Джейбса и меня. Там, на окраинах, - остатки города, которого больше нет. Но фонари все так же стоят рядами среди лугов, точно чахлые дубы.
- А можно ли за одно утро скататься в Гранат и обратно? - спросил я, думая о невероятном путешествии Джейн.
- На "форде" можно.
- Да, но насколько это реально?
- Нереально. Для начала, Карлос, наш смотритель, трясется над своим "фордом-Т", как над незамужней дочкой. Каждую каплю протекшего масла он обязательно регистрирует. Можно взять велосипед с большим колесом, но придется толкать его шесть миль между Ржавым Холмом и Корольком - там нет колеи. Потом, как переплыть реку на пароме без проездного документа? Да будь хоть один способ, я бы первый его испробовал! У меня тысяча причин, чтобы добраться до Граната. Высокоприбыльная коммерция. - Он посмотрел на меня и склонил голову. - Хочешь пойти по телкам? Или обдумываешь план на случай, если тебе не вернут билет?
- Второе, - ответил я.
Томмо кивнул со знающим видом.
Сортировочный павильон напоминал ратушу в миниатюре - те же четыре колонны у главного входа, только пониже и потоньше. Он выглядел куда более древним, чем все виденные мной здания. Кирпичи крошились, зимние ливни давно смыли со стен штукатурку. Фронтон украшало мраморное изваяние склонившейся женщины. Верхняя часть скульптуры - от середины живота - уже стала бесформенной, но в нижней части можно было разглядеть каждый мускул, каждую жилку, мастерски изображенные скульптором. Черты лица стали почти неразличимы, но, видимо, женщина была красавицей - иначе зачем тратить на нее столько времени и сил?
Над стеклянной крышей возвышались целых три гелиостата. Позади павильона стояла небольшая тележка, чтобы отвозить отсортированные находки на станцию. Мы сели на дубовую скамью неподалеку от здания и скинули обувь. Я знал предписания насчет цветного хлама: хотя у нас в Нефрите такого павильона не было, находки сортировались в Виридиане - одна остановка по железной дороге.
- Был когда-нибудь внутри павильона? - спросил Томмо. Я отрицательно покачал головой. - Ну и кто из нас двоих деревенщина?
Он толкнул дверь. Сортировочный зал - длинный, высокий - оказался освещен так хорошо, что внутри было ярче, чем снаружи. Чтобы разглядеть как следует все оттенки, требовалось много света; я подозревал, что в пасмурную погоду работа прекращается. Томмо посмотрел - и я вслед за ним - на парня чуть постарше меня, с ног до головы одетого в желтую робу. Еще в зале были двое серых - они таскали мешки с рассортированными вещами в моечную; та помещалась под шелковым навесом, полным парящих предметов. И больше никого.
- Кортленд, - почтительно прошептал Томмо. - Я понимаю, что ты уедешь через месяц, но, ради всего цветного, не раздражай его, ладно?
- Томмо, мне совершенно незачем наживать врагов среди канареечных. А особенно таких, у кого мамаша заседает в Совете.
- Просто предупреждаю. Если Кортленд скажет "прыгай", сразу спроси, как высоко и в какую сторону.
Томмо помахал Кортленду. Тот ленивым поворотом головы пригласил нас войти в сортировочную зону, где сам он сидел за одним из трех столов. Я с любопытством огляделся. На столешницах были вытравлены три взаимопересекающихся круга: они представляли основные цвета, а участки пересечения - второстепенные. Сама сортировка была делом совсем несложным. Каждый сортировщик отвечал за один из трех цветов. Кортленд, например, брал из кучи желтые предметы и помещал их в желтую секцию своего стола, которая меняла оттенок сверху вниз - от ярко-желтого до очень бледного. Одновременно он вынимал все, хоть немного отливающее желтым, из красной кучи и клал в место пересечения красного и желтого кругов, после чего заключал, что предмет - оранжевый. Так же поступали и с остальными вещами: все, что соотносилось с желто-синим сектором стола, считалось зеленым, а с красно-синим - пурпурным. Таким образом, благодаря самородкам, высокочувствительным к красному, желтому и синему цветам, соответственно на столе присутствовал весь невидимый спектр цветов. После сортировки предметы складывали в мешок и отправляли на пигментный завод, где их перемалывали, выжимали и обогащали. Емкости с пигментом развозились затем по городам и поселкам.
Синий стол, как и кортлендовский, содержался в чистоте и порядке, красный - не очень: честно говоря, он был просто грязным. Я увидел красные штуковины в куче, предназначенной на выброс: по идее, их следовало отобрать для переработки.
- Кто у вас красный сортировщик? - спросил я.
- Дубина Смородини, - ответил Томмо, мельком глядя на предназначенные на выброс красные предметы. - Он только исполняющий обязанности префекта. Цветовосприятие не первоклассное. В чем дело?
- Да так, ни в чем.
- Привет, Корт, - подобострастно поздоровался Томмо. - Это Эдди Бурый. Эдди, это Кортленд Гуммигут, сын желтого префекта и сам будущий префект.
Высокий и стройный, Кортленд был хорошо одет. Квадратная челюсть, густые брови, странный немигающий взгляд - казалось, он все время пристально что-то разглядывает. На его лацкане виднелось множество значков за хорошую работу, а на щеке красовался свежий шрам.
- Сколько красного ты видишь? - спросил он меня.
- Достаточно.
- Придерживаешь карты? Правильно. А значок "Смирение" - это из-за чего?
Я рассказал о том, как заставил Берти Мадженту изобразить слона, и обо всем, что было дальше.
- Ему поручили провести перепись стульев, - с ухмылкой объяснил Томмо.
Кортленд хихикнул.