КОНСТАТАЦИЯ ПУСТОТЫ Музей дыр
…Некто чиркнул, и что-то зашелестело вокруг, такое праздничное, но никаких подарков, а вместо подарков – это мысль росла.
Вади Рам слышал всегда как растут мысли – они опухали и такой шелест шёл: газеты, листовки, написания. Он точно не понимал, что это, но будто ощущал приближение мысли (большущей): она толкалась в него, как чужой ребенок, чужая мысль – сначала, а потом ему казалось, что он сам её придумал.
Отбросив это размышление, Вади Рам постарался выйти из себя, и только свобода начала вербовать его, только картинки зашевелились в голове, он почувствовал, как его кто-то трясёт, – открыл глаза и увидел, что это мужчина над ним стоит, стандартный бежевый интеллигент с удивлённым лицом.
Мало того что лицо его подробно рассматривалось, до эмоции (значит, он был не из сновиденческой серии), так мужчина ещё и разговаривал:
– Почему это вы решили отдыхать прямо посреди галереи?
– Галереи? – промямлил Вади Рам.
– Пройдите в соседний зал, экскурсия начинается.
– Какая ещё…
– Так вы идёте?!
Бежевый отстранился и вычертил руками по воздуху что-то, видимо, обозначая вопросительный знак.
Вади Рам тоже хотел было удивиться (цепная реакция), потом хотел было спать, но решил, что всё равно уже не сможет тут хорошо отдохнуть, и пошёл в соседний зал, где слушатели уже успели аккуратной верёвочкой расположиться вдоль стен.
– А какая тема? – спросил он, пока проходил мимо одного из слушателей.
– Дырявость как эволюционная концепция бытия, – ответил тот.
Он почувствовал, как у него рот сам собой распахнулся, и теперь предпринимал отчаянные попытки запахнуть его, но это не так-то просто было…
– Раззинуть – это правильный навык, – шепнула ему одна из верёвочных женщин.
Пока он силился познать, что это за дурдом тут выдался, от общей человеческой цепи отделился знакомый нам интеллигентный мужчина и шёл строго вдоль стенки, пока не достиг некоего известного изваяния: поющей дыры. Тогда он настроился на эту тональность, сначала издал пробный звук, потом другой и, наконец, завёл свой экскурсный монолог:
– Итак, сегодня мы с вами пришли в этот Всеобщий Музей Дыр, чтобы поговорить об эпохе, которую некоторая часть человечества определила как принесшую основополагающее знание о природе вещей и событий. Напомню, что, согласно этой концепции, люди умеют создавать эволюционные дыры. Этот период характеризовался стремлением людей к производству, копированию и расширению дыр…
Экскурсовод не без труда абстрагировался от поющего отверстия и обратил внимание присутствующих на экран, где, как в чашке отражения, шли вогнутые фильмы:
– Вот бытовые формы проявления этой веры: огромные дыры в ушах особей переходного периода как символ божественной дыры-матери… На этой проекции можно наблюдать жестикуляцию, которая характеризовалась тягой к философскому очерчиванию пустоты: люди размахивают руками, создавая гигантские дыры… Люди стали изучать всевозможные дыры в космосе и даже создали на земле макет своей собственной чёрной дыры, которая имела все шансы играть роль нового грааля, пока не пришла в негодность, затравленная непотребными заказами.
Мужчина перемещался от кадра к кадру, не оставляя своей объёмной манеры говорить.
– Вот здесь вы можете видеть людей того времени, в целях расширения общечеловеческой дыры люди становились вогнутыми, а не выпуклыми, резко худели. Люди вдруг ощутили неимоверную тягу к выталкиванию пространства и созданию большой общей дыры, как я сказал уже, история назовет её "дырой эволюции", потому что её создание было обусловлено верой человека в магические свойства дыр. И действительно, у них были причины строить такую систему выводов. Вспомним, как выглядело пространство в эпоху, предшествующую эпохе дыр. Это было сплошное загромождение, люди выстраивали себе по нескольку жилищ, они возводили объёмные сооружения, разрушая стройную систему компактности, предложенную самой природой. Они заполняли пространство всем чем попало, не задумываясь о последствиях.
Это нерациональное видоизменение среды привело к тому, что люди захотели свободы от этих загромождений, захотели пространств пустых, захотели воздуха, существа и бога. И тогда они стали распространять дыры, потому что каждая дыра являлась маленьким шажком к возвращению туда, в гармоничный просторный мир (в каждой дыре бог сидеть мог, в конце концов).
Люди знали, что чёрная дыра – область пространства, в которой гравитационное притяжение настолько сильно, что ни вещество, ни излучение не могут эту область покинуть. Они надеялись обрести бессмертие, создав единую чёрную дыру, но настолько увлеклись актом дыропроизводства, что не смогли воскопироваться, так как деторождение также считалось актом загромождения…
Тут экскурсовод как-то расстроился, что ли, приуныл, то ли потому, что пространство словами захломил, то ли вспомнил что, но потом он взял себя в руки и вернулся к теме:
– Чёрная дыра не сразу таковой стала, сначала это был обычный агрегат – вроде тех, что используют для производства облачности, но вскоре результат эксперимента начал сам собой распоряжаться.
На стене появился новый фильм: улицы городов, движение, машины-машины, и тут что-то такое приключилось, что-то непонятное с первого взгляда – экран начал разрастаться, Вади Рам почувствовал, как его рот снова распахивается и подумал, что это всё-таки какой-то рефлекс, потому что это же необычно совсем, чтобы рот сам собой распахивался, без команды. Остальные люди вжались в стену, кто-то закрыл глаза, и он тоже закрыл, только не глаза, а рот, потому что выяснилось, что вся подушка мокрая от слюны, и он в кровати, конечно, но там не утро, там ночь везде вокруг.
– Вряд ли сон, – подумал он.
Вади Рам подтянул одеяло и только хотел перелечь на другой бок, как его ошеломило (волна дошла), поразило до самой глубины.
– Меня никто не любит, я никого не люблю! Это и есть дыра – моё одиночество.
…Сэвен выпал из маара – человеческой истории – и уткнулся в стенку лицом, кусая себе губы до крови. Теперь он понял природу своей пустоты и давил себе грудь что есть силы, надеясь вытащить эту пустоту, хоть кровью, но заполнить. Это его третий самый главный страх вскрылся – боязнь одиночества… Так часто бывает – беда и хаос как знак перед встречей с чем-то действительно важным.
ШИ Совмещение резкости
Птица надрывается четвёртым именем земли: "си-дих, си-дих", а он смотрит через глаза на погоду, он видит мир, как эйфорию, подобную той, что возникает в отдаленнейших глубинах кожи. Бело-синий воздух сверху, а внизу голубой, короны мигают из скал, а вверху дискотека на солнце.
Сэвен в это утро проснулся в магическом настроении, энергично поучаствовал в мадругаде, выпил корневина три кружки, сделал дыхательное упражнение, потрепал БомБома по редким волосам, и они пошли на прогулку. Правда, по дороге хамернап куда-то исчез, и Сэвен продолжал путешествие один; он шёл по камням, озирался вокруг, дразнил тукана туканом, подгонял бабочек, а вокруг него плавно нарастал момент, готовился к своему воплощению.
В нём созревало предчувствие; ведомый им, он погружался в мякоть особого дня, когда всё может остановиться в один миг, так остановиться, что ты почувствуешь сразу эту загадочную длительность жизни, в миру – абсолют.
Такое сложно было пропустить, как сложно пропустить собственное рождение: рано или поздно ты понимаешь, что открыл глаза и фиксируешь собой всё происходящее, тут сложно ошибиться – ты родился. Так же и теперь – момент не перепутать ни с чем (конечно, на большой земле он постоянно перепутывал, но здесь вот случилось – и как отрезало).
Покинув лес, Сэвен шёл по берегу, вот так совершенно привычным шагом шёл и никакие обряды не заказывал, шёл себе, шёл, и всё бы как всегда, но тут что-то метнулось, что-то скрипнуло вовне. Что-то где-то сцепилось, что-то перевернулось, прокрутилось, проросло. И тут он встретил Ши.
Он не увидел никого, просто почувствовал, что сейчас начнётся и вправду. Вдруг в воздухе возникло такое уплотение, вдруг задребезжали растения, как слова на стеблях, выругался в голове гром – и из-за дерева появилась половина целого, которая вполне походила бы на целое, если бы не была половиной. Впрочем, Сэвен не отрицал возможности искажения приёма через себя, поэтому поспешил обращаться с существом этим в точности, как с любым другим, и ничем не намекать, что оно в приятном смысле незавершённое.
– Эй, простите уж! – только это он и сумел выжать из себя, чтобы не расплескать потрясение.
Она услышала и теперь двигалась к нему ленточными такими шагами – не шла, но восходила. И когда существо это разместилось в пространстве совсем близко к нему, он почувствовал, как у них мурашки на руках потянулись друг к другу, но их не хотелось совмещать так сразу, хотелось выйти из собственной сути, но не резким таким эпизодом. Хотелось бы постепенно плавиться, возникать медленно, как возникает причина звезды, как появляется роса на спинке пустынного жука, как продёргивается сквозь слово смысл. И он сказал однородно:
– Иди сюда.
Она ничего не ответила, а вместо этого обвила его телом, как коричневая древесная змея, окутала его ощущением плотно, как фермерская сигара, и заполнила собой его не изъяны, но изгибы.