– Когда вы видите целиком всю картинку – пропитое, будущее и настоящее. Только так можно понимать историю, а не через дырявые лупы, приставленные к глазам режима, как у людей заведено. Какой-то человек садится за стол и начинает воевать, межевать государства, уточнять границы, развивать и рушить экономики – это он так историю пишет, но он не историю пишет, а отображает удобный ему набор информации. В итоге получается смоделированная историческая реальность, пространство с антропоморфным поведением, которое почти бесполезно для всех…
– Но всё-таки людям как попасть в конус?
– Пока мы не открыли такого человеческого состояния. Есть кое-что напоминающее вход в конус события – любовь… когда человек любит, он чувствует, что как будто понял весь мир…
Сэвен только собирался про это подробнее расспросить, только его эта тема захватила и потащила в себя, но тут к ним подошёл один из бронов и растворившимся голосом сообщил:
– У нас там фафель в Мартине застрял.
– Да что ж они лезут и лезут эти фафели! – вспылил старший историк.
– Что такое фафель? – осторожно спросил Сэвен.
– Пойдёмте со мной.
Они подошли к вескому, но не вялому брону, который, бледный и ошарашенный, сидел на песке с вздутым катушем.
– Это фафель, новая версия всеобщего духа, – медленно прожевал Мартин.
– Послушай, сколько можно перенаматывать предрассудки?! Понятно, почему застревает всегда… Сейчас помогу.
Старший историк подсел к перепуганному, взял у него распухший моток и начал крутить нить истории себе на ладонь, бормоча:
– Мартин, у нас дети соревнуются в придумывании религий, это их дело, а ты историк, ты умеешь гипертрофировать, вот и гипертрофируй.
Историк ещё раз недовольно помотал головой и обратился к Сэвену:
– Вот это к нам из человеческого мира идёт – фафели, это новые мистерии. Мы на них не обращаем внимания, потому что и так понятно: каждое существо в течение жизни занимается тем, что создает свою религию. На большой земле есть религия вещей, её содержит в себе религия дела (бизнеса), но бизнеса как такового в чистом виде в природе нет, есть лишь человек, создавший эту маленькую религию. Религия вещи живёт сотнями лет, но религия мысли иногда держится тысячелетиями. А когда она перестаёт быть востребованной, люди разрабатывают новую религию и, как правило, это обычная битва второсортными иллюзиями, которая кому-то выгодна. Нам в Паредем это неинтересно, мы сами эти иллюзии пачками создаём…
Тут у историка катуш закончился, он вложил его в заранее заготовленную ямку (хранилище истории) и поправил хвостик, чтобы он встал ровно с другими, напоминая траву.
– Надеюсь, я ответил на ваши вопросы? – уточнил историк.
– Спасибо, теперь многое ясней. Только про фафель не совсем понял…
– Вы можете раскрутить у нас один из катушей по этой теме, они вон там, видите, где песок более доисторический, как будто из старых городов.
– Такой рассыпчатый, как пыль?!
– Вот-вот, именно там.
Сэвен нашёл нужное место, взял одну из ниток, потянул и постепенно начал ощущать, что это не простая нить вовсе, а нить повествования.
– Простите, а что это за слизь тут? – крикнул он историку.
– Не бойтесь, это контекст. Для понимания эпохи и настроений.
ФАФЕЛЬ Теория ничего
Небо перетянули небом другим – более мистическим (тому не хватило виолет), нарастили из шерсти ковёр на асфальте в виде спонсорского значка, потом ещё вытащили сюда, конечно, подмосток с колоколом – по привычке, соли мешок – чтобы знали, в чём соль, стул и семь вёдер зелёных лилий церемониальных.
Всё это было размещено тут для выступления "кротов" – этих странных и великолепных людей, которые потрясли мир, как большую солонку над чьей-то пресной и неудачной шуткой. Кроты носили шесть шляп мышления, ордена и штаны из оленьей кожи, рисовали тактосхемы, замкнутые друг на друге, падали и поднимались, как курсы валют, но всегда с достоинством хранили свою монополию внимания. Конечно, это были особенные кроты, а именно: кроты, раздобывшие зрение. Кроты были небеспечны, но обеспечены: у них во владении была личная чёрная дыра и три пары йегудийских рукавиц.
Успех пришёл к ним после того, как они выдали миру новую потрясающую воображение концепцию веры. "Кротовый проект" моментально вырвался в лидеры "духовного соревнования", сместив конкурентов, в том числе весьма перспективную теорию приватного неба (теория доказывала существование в космосе специальной "парковки" для душ, место на которой можно было бы забронировать заранее).
Как же всё началось у кротов? С креативных собраний, которые они устраивали везде, где им удавалось собраться. Кроты имели такую привычку – собираться, и, следуя ей, они всегда собирались по разным причинам: на работе за деньги и вне работы за идею. Они собирались где-нибудь в пабе после трудового дня, заказывали кактусовый библейский нектар, лимоны и соль (вот он будущий символ) и пили за эту самую идею, которую так сильно хотели поймать. Они обсуждали варианты реформы, по которой прошлую святыню свергают (в едином творце никакой загадки не осталось) и ставят вместо что-нибудь более вызывающее, многослойное, можно не персонажа, но тему даже; даже тема более-менее великая-весомая неплохо бы подошла. На место "главного героя" и гармоническую коробку выдвигали, и камень, управляющий надеждами, и химический вариант вечности. Но всё было мелко.
– А что если сверхптицы?! – вскрикивал кто-нибудь на таких собраниях. – Птицам вон сколько лет, а они до сих пор загадочные. Найдём таких птиц, которые строят гнёзда необычных форм, скажем, что у этих птиц уровень эволюции плюс семь, что это сверхптицы, и вообще, по меньшей мере чудо – их увидеть, а если кто увидит, того пусть считают избранным. Через два поколения это уже будет устойчивое суеверие.
– Не выйдет ничего, птицы не харизматичные совсем, – кто-нибудь обрубал, и все начинали сначала думать.
Так без успеха и шло, пока однажды один из кротов не предложил фафель. Этот кто-то придумал слово и потом никак не смог объяснить.
– Фафель, – говорил он и погружался в магическую мякоть этого слова.
А окружающие интересовались:
– Что такое фафель?
– Сам хотел спросить!
Это была отличная идея, сами посудите. Вот, к примеру, старик сидит, у него лицо сокрушено, а кто-то говорит, что это морщины, да нет же, это просто свет так падает, оттого и лицо нарисовано сокрушённым, свет рисует людей.
– И что мы можем предложить взамен сокрушения?
– Человек всю жизнь ведёт борьбу с микробами, авариями и даже воздухом, который содержит газы, которые разрушают живые ткани, то есть человек впускает в себя то, что его сокрушает медленно. Так вот единственное лекарство, которое вы можете предложить ему, – это фафель.
– Почему фафель? Никто же не знает, что это такое!
– Вот именно. Нельзя сокрушаться по поводу того, чего мы не знаем.
Так помыслили, и вскоре это было самое загадочное понятие в городе – фафель, сначала просто понятие, потом явление.
– Фафель, фафель! – кричали восторженные адепты, и каждый своё представлял.
Началась пропаганда непонятного, шли концерты, посвящённые удивительному нечто, люди полюбили фафель за его простоту, люди верили, что фафель может изменить их жизнь к лучшему. Это была большая победа кротов над инертностью человеческого сознания.
…Сэвен добрался до катушного остова, отпустил нитку, и тут же она намоталась обратно.
– Спасибо за историю, – поблагодарил он старшего и пошёл искать своего хамернапа, который оказался, как всегда, тут как там.
– В комнату?! – предложил БомБом.
– Пойдём.
КОМНАТА СМЫСЛА Адаптация веры
Солнце горело так ярко, что птицы не щебетали, но щурились. Птицы щурились, солнце горело, и всё благоволило знакомству с комнатой смысла. По пути туда стратег и хамернап обсудили лето, медиду – погасшую звезду, цитадель, зрелость, корточки слона, жука кукуйо, инкубацию мысли, кроль, но Сэвену всё мало было. Он упивался Паредем, и это как ласка была особого вида – знания о ней.
– Хотел спросить ещё, а зачем вы давите синий? – задал он давно назревший вопрос.
– Это определяющее хобби. У существ должно быть такое, иначе они перестают отличать себя от всего другого, ну чем бы мы отличались от посла или кошки, если бы не давили синий?
– Тоже верно.
Они шли по свежему дневному лесу, усиленному солнечными вторжениями, запахами растительными, птичьим разговором, перекидными пейзажами. Вдруг хамернап остановился и просиял с головы до пят.
– А вот и она! Разрешите представить. Комната по извлечению смысла из всего, или просто комната смысла.
Это была овальная хижина из белого дерева, хижина или шатёр, а может, грибочек особый, но вообще-то, субстанция эта мало на что была похожа: облепленная лесом выгнутость, но не гнездо и не пещера, а такой замерший материальный взрыв – вот-вот продолжится.
– Что это с ней?
– Это пограничное образование – не тут и не там, поэтому мы не понимаем её формы, она не в конусе нашего события, это один из объектов небелковой жизни, но это, как и счастье, – процесс, а не сущность.
– Но счастье – это сущность, – заметил Сэвен.
– Это у людей так? Доктор говорил, что на большой земле счастье измеряют предметами: чем больше предметов у человека, тем он счастливее… Как можно всю жизнь заниматься собиранием предметов?
– Людям это нравится.