До бани, кстати, ещё добраться надо было. Здесь не городская теснота – у Деда хозяйство внушительное. Здоровенный двухэтажный дом… второй этаж он, кстати, надстроил для меня, когда ещё питал надежду, что я останусь тут жить, приведу сюда жену… Гостевой флигель – тоже весьма внушительное строение, там человек двадцать спокойно могут разместиться… пришлось строить сравнительно недавно, лет десять назад, когда к Деду, наивно решившему остаток дней своих пожить на покое, повадились ездить богомольцы. За пастырским советом, за утешением, за молитвой… за чудом… а иногда и впрямь – собачку говорящую посмотреть. "Саня, имей в виду, – ещё подростку, объяснял он мне, – существует такая болезнь, вожделение к мистическому. Для духовной жизни это опасно, так что мотай на ус. Господь творит чудеса, но Господь не факир, Он ничего не делает на потребу нашему любопытству".
Поток посетителей с годами только рос, и я не знаю, что бы делал Дед, будь он один. Бабушки-то уже пятнадцать лет как не было… после чего Дед и принял постриг… Но, к счастью, тут хватает помощников.
Прежде всего, отец Амвросий, бывший Дедов келейник. Когда Дед попросился из монастыря за штат и на покой, Амвросий настоял, чтобы остаться при нём. Амвросию сейчас перевалило за полтинник, но если, к примеру, выставить его на ринге против медведя – я бы выразил медведю глубокие и искренние соболезнования. Отец Амвросий – простой монах, к священству никогда не стремился. "По недостоинству", отвечал он кратко, если начинали допытываться.
Далее – Елизавета Максимовна, которую можно было бы назвать на старинный манер "экономкой", хотя формально она была никто. Бомжихой она была, и Дед в сорок пятом подобрал её на вокзале в Заволжье, когда ездил туда по каким-то бюрократическим делам. Дед – он может. Умеет как-то враз увидеть душу в разрезе. А судьба у тётки вовсе не эксклюзивная. Жила в Нижнем Тагиле, работала поварихой в столовке при каком-то заводе. Когда вспыхнула Уральская Резня – за день лишилась и мужа-инвалида, и двух дочек-старшеклассниц. Впала в депрессию, себя не помнила. С потоком беженцев сумела как-то пробраться сквозь кордоны к нам, в Московскую Федерацию. Документы посеяла, денег изначально не было. Ну и понятно, на какое дно свалилась.
Ну и вообще разный народ прибивается. Взять того же дядю Фёдора – этот года три как в Дроновке, а раньше во Владимире жил, но дочь его уговорила квартиру продать и к ней переехать… а дальше завертелось всякое-разное, с общим алкогольным знаменателем, в итоге чего – развалюха в Дроновке, гниющие полы и текущая крыша, отсутствие работы и присутствие водки. Дед сказал, что буквально из петли мужика пришлось вытягивать.
– Да уж, Дед, – заметил я, вернувшись из бани, – за те семь лет, что не был здесь, тут целая усадьба выросла. Дворянское гнездо…
– Я бы сказал, мирянское, – уточнил Дед, ставя самовар. Древний, раритетный, который шишками топят. Сейчас такие разве что у олигархов есть.
– Такими темпами тут целый город скоро вырастет, – пошутил я. – Православль.
– Не хотелось бы, – серьёзно ответил Дед. – Попадём под закон о религиозных анклавах, от 52-го года – и раздавят нас как муху тапком. Я сейчас уже стараюсь никого не поселять. В критических случаях отправляю людей в другие места… не одна ж такая Дроновка на свете.
– Дед, – вздохнув, начал я. – Тут вот какие дела завертелись.
И я, прерываясь только на то, чтобы отхлебнуть чай, рассказал ему всё. Весь период между двумя чёрными днями – с 6 сентября по 14 ноября. Говорил – и как будто мешки перетаскивал. Причём из мешков попахивало тухлятиной.
Дед слушал молча, не уточняя детали. Если бы не внимательные кивки время от времени, я бы вообще решил, что он пребывает в каких-то иных сферах.
– Значит, этот твой Ваня Лукич требует от меня благословить Пафнутия. В обмен на возвращение Кирюши, – подвёл он итог. – И в каком же формате?
– Видеозапись, – пояснил я. – Твоё видео-обращение к церковным людям. Аргументацию, сказал, пусть подберёт сам, главное результат.
– А камера-то у тебя с собой? – ухмыльнулся дед.
– Камера в комме, ну, в коммуникаторе. Качество вполне приличное, для их целей более чем потянет.
Дед снова замолчал. Потом разлепил губы:
– А ты сам что думаешь? Тебя устраивает такая сделка?
– Слушай, ну не мучай ты меня… – я, как в детстве, разглядывал разводы дерева на половицах, пытаясь увидеть там картинку. Тогда получалось. – Ну всё я понимаю, Пафнутий – лизоблюд и обновленец, таких не берут в патриархи. Но ты вот представляешь Кирюшку в этой, так сказать, семье? Ты понимаешь, что с ним там сделают? Это ведь хуже, чем смерть…
– Да, – твёрдо сказал Дед, – существуют вещи похуже смерти. Это факт. Но позволь и мне задать вопрос ниже пояса. Ты представляешь, что случится с Русской Православной Церковью под водительством Пафнутия? Ты понимаешь, что это хуже, чем раскол? Когда Церковь раскалывается, то, по крайней мере, одни оказываются чуть более здорова, чем другие. Но тут будет иначе. Никакого раскола – во всяком случае, легального, они не допустят. Мы не в древние века живём, когда ереси были внятные, богословские, их можно было конкретно обличать. Сейчас иначе. Видимость останется, сердцевина – сгниёт. Останутся догматы, останутся обряды… а Дух уйдёт. В Церкви, где венчают содомитов и рукополагают тёток, Духу делать нечего. В Церкви, которая разрешает своим чадам брать от жизни всё, Духу делать нечего. В Церкви, которая проповедь Христа распятого и воскресшего подменяет розовым морализаторством – Духу делать нечего. Это уже не Тело Христово, понимаешь, Саня? Это одежда тела, но не само тело. А что это значит? Значит, что литургия, совершаемая в такой Церкви, неистинная, и хлеб и вино так и останутся хлебом и вином, Христа в них уже не будет. Крещение в такой Церкви будет просто погружением в подогретую воду. Водой, но не Духом. То есть миллионы людей, братьев наших по вере, потеряют возможность спасения.
– Но миллионы же в этом не будут виноваты, – вставил я. – Разве их Господь не пожалеет?
– Господь-то пожалеет, – горько усмехнулся Дед, – а толку? Тебе снова азы разъяснять? Чтобы человек мог спастись, чтобы мог в вечности со Христом пребывать, у него сердце должно быть к тому подготовлено. А как подготовить-то? Просто заповеди соблюдать, добрые дела творить? Это необходимо, но недостаточно. Таинства ещё нужны, Тело и Кровь Христовы нужно вкушать, чтобы этой прививкой нашу испоганенную природу вылечить. Это ж не мы, попы, выдумали, это сам Господь в Евангелие сказал. Я не знаю, что будет с теми, кто под видом Священных Таин получил пустышку. Может, в ад они и не попадут, но и лицо Христа увидеть не смогут. И виноват в этом кто будет? Правильно, мы с тобой. Не только мы, конечно, но и мы тоже.
– То есть ты предлагаешь пожертвовать Кирюшкой? Скажи уж прямо, Дед! Предлагаешь мне шкуру Авраама напялить, Исаака в жертву принести? – я начал закипать. Точнее, одна половина меня закипала в бешенстве, другая – смёрзлась в тёмном ужасе.
– Саня, остынь! – в голосе Деда добавилось властности. – Начнём с того, что ситуация не идентичная. Господь от Авраама Сам, лично потребовал, чтобы тот своею рукой Исаака заколол. В нашем случае – иначе. Пойми – мы не знаем, что реально случится с Кирюшей, если я откажусь наболтать это самое обращение. Может, его и впрямь отдадут в содомитский притон, может, нет. Может, его туда отдадут, но в тот же день Господь этих развратников к Себе призовёт. Может, Кирилл сбежит оттуда. Может, у него хватит сил устоять перед соблазном. Может, там пожар вспыхнет и все погибнут… Пойми же ты, всё в руке Господней, а ты про это забываешь. Ты рисуешь себе такие картинки, в которых Бога нет. Воображаешь, как оно будет, если исходить из чисто человеческих представлений. А всё потому, что веры у тебя мало.
Я взглянул на него в упор.
– В маловерии обвиняешь? Так ты, Дед, в открытую дверь ломишься. Я в том на каждой исповеди каюсь. Но только, знаешь, не надо путать веру и фатализм. Не зря же говорят: на Бога надейся, а сам не плошай… Чтобы Господь Кирюшку спас, мало тут вот нам сидеть и умные беседы вести. И молиться мало. Надо сделать всё, от нас зависящее. Всё, что в наших, человеческих силах. Тогда и Бог возместит недостающее. Ты ж сам меня так учил.
– Я не учил тебя, – жёстко сказал Дед, – добиваться своих целей любой ценой. Да, нужно сделать всё, что можно сделать. Адвоката, к примеру, нанять – это можно. Если денег на это не хватает, найду тебе деньги. Ко мне, как понимаешь, не только бомжи и пьяницы за советом ездят. Только ведь ты и сам понимаешь, что адвокат тут без толку?
– Понимаю, – признал я. – Ну а что ещё? Похитить Кирюшку из приюта, где его держат? А где тот приют? Думаешь, нам сообщили? Я не частный детектив, чтобы выследить. Да и ни один частный детектив за такое не возьмётся, это ж уголовная статья…
– Ну вот видишь, – поднял палец Дед, – ты сам сейчас признал, что больше ничего сделать не можешь. То есть не можешь ничего такого, что было бы и действенно, и не вразрез с нашей верой. Значит, здесь именно такой случай, когда надо смириться со своей немощью и ждать воли Божией. И молиться, конечно, потому что воля Божия… она учитывает наши молитвы. Не всегда напрямую исполняет, но всегда берёт в расчёт.
Он, конечно, был прав. Но тошнило меня от этой правоты. Я думал сейчас не о Божием Промысле, а только о Кирюшке. Когда пузатые уроды начнут его "приучать к толерантности" – сильно ли его утешит, что тем самым он спасает Церковь? Да он и не узнает этого. Для него всё будет просто: одни сволочи отняли его у родителей и отдали другим сволочам, а мама с папой даже и не почесались. Откуда ему знать, что мы бились о систему как мухи о стекло? Откуда ему знать, что от нас с Леной скрывают, где он сейчас находится?