- А какое вам дело? - тут же начала защищаться "доярка". - Нет, ну нормально? Сдавать отказывается и ещё жаловаться будет?
- Жаловаться?! - я повышал голос всё сильнее. Гулять так гулять. Если человек испортил настроение, то нет совершенно никаких причин сдерживаться. Я считал, что в таких случаях нужно платить той же монетой и портить настроение в ответ. Голограмма маршрутного листа исчезла, появилась новая, красная, мерцающая - моё удостоверение. - Майор Иванов, госбезопасность! А у вас, милочка, большие проблемы!
Женщина побледнела, словно мукой посыпали. Даже, кажется, в размерах уменьшилась, словно кто-то открыл клапан, и из неё начал выходить воздух.
- Если бы вы не были так заняты, хамя мне, то услышали бы, что я клон-репликант! А если вас там, в Департаменте, дубоголовых и набранных по объявлению хоть чему-то учат, то вы должны были знать, что реплики стерильны! - я говорил, искренне наслаждаясь моментом маленького триумфа. - Проблемы по линии партии?! А какие проблемы у вас будут, если я в понедельник запрошу у вашего начальства… - перед глазами внезапно возникла картинка входящего вызова. Палыч. Настроение тут же упало ниже уровня моря. Начальство, чёрт бы его побрал, никогда не звонит с хорошими новостями.
- Так! - я прервался на полуслове. - Брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Доярка исчезла - мгновенно и бесшумно, как будто на атомы разлетелась вместе со своим чёртовым бидоном. Дверь закрылась. Я вернулся на кухню, где невозмутимый Манька гремел сухим кормом.
- Слушаю.
- Чего так долго? - буркнул начальник. Красные глаза, взъерошенный - похоже, не спал всю ночь. Плохой знак. Очень плохой.
- Да "доярка" привязалась, еле отшил. Ударница.
- М-м… - промычал шеф неопределённо. - Одевайся и давай в отдел.
Отлично. Самые плохие ожидания оправдались.
- Вьюнов?
- Он, родимый.
- Дай угадаю, он не убивал Золотарёва?
- Я что, тебе индивидуально всё рассказать должен?! - рявкнул Палыч, но я даже не обратил внимания. Это можно простить, учитывая то, что ему пришлось не спать всю ночь и держать оборону от перепуганных депутатов, требовавших "вотпрямщас" ввести войска и допросить всех москвичей.
- Понял. Выезжаю.
Палыч отключился, а я докурил сигарету и допил успевший остыть кофе, растягивая последние минуты удовольствия. Начинался новый день, не суливший ничего, кроме новой безумной гонки.
3
- Да-а, - протянул я, когда увидел труп Вьюнова, лежавший на сверкающей металлической каталке. Проблема была в голове, верней в том, что её верхняя половина отсутствовала. Выше нижней челюсти ничего не было, да и сама она с частью шеи представляла собой кусок угля.
- Он ведь был там, - посмотрел я на отчёт патологоанатома. - Я имею в виду в гостинице, - радиоактивность тела указывала на это очень недвусмысленно. Армейские ботинки с заражённой пылью и чёрная одежда, найденные в квартире, - тоже. Маску не нашли, но её можно было выбросить по дороге или банально потерять.
- Да, это совершенно точно, - сказал стоявший рядом со мной судмедэксперт Филипп Глебыч. Маленький, с серенькими усами и огромными залысинами, в огромных старомодных очках с толстыми линзами и роговой оправой. Они вкупе с немигающим взглядом и манерой говорить - тихо, нудно - делали его похожим на серийного убийцу. - Судя по всему, наш стрелок - он.
- А вот выводы за меня не делай, - недовольно проворчал я, задумчиво глядя на тело. - Кто знает, может быть, всё это - просто совпадения. А ты меня с толку собьёшь.
Глебыч пожал плечами:
- Как угодно.
Видимо, он обиделся.
Первым делом после приезда на Лубянку Палыч вызвал меня в свой кабинет и жестоко надругался, но, скорей, не по злобе душевной, а просто из любви к искусству. Из словесного потока, почти полностью состоявшего из эпитетов, удалось уловить, что единственный подозреваемый отдал концы, отчего святому человеку, не щадящему живота своего на ниве борьбы с преступными элементами, устроили разнос люди столь высоко сидящие, что мне даже представить сложно.
- Этой ночью я познал такие виды любви, которые тебе и не снились, - сказал он и подытожил: - Если не хочешь, чтобы я и тебя научил, дай мне результат, который можно предоставить этим ссыкунам из Совета.
- А ты не думал, что это какие-то разборки ведомств и нам лезть не стоит? - такое, к сожалению, тоже случалось.
- Думал, - кивнул начальник. - Но это не отменяет того, что у нас один мёртвый депутат и двести сорок девять живых, которые меня терзают, как демоны в аду.
- Ну мёртвый, ну и что? - я развёл руками. - Тоже мне большие шишки, кто их вообще считает?
- Ты мне эту антисоветчину брось, - вполголоса пробурчал шеф. - Совет - это наше всё. Демократия и прочее такое.
- Ладно, допустим, - согласился я. - Но что мне делать-то, Пал Палыч? Оживить его?
- Спасти меня от острых анальных болей, - Палыч указал на дверь. - Либо сам будешь от них страдать. Иди и работай.
Мне ничего не оставалось, кроме как, собственно, пойти. В морг, к обезглавленному телу главного подозреваемого. Работать в субботу ужасно не хотелось, хотелось только спать, поэтому углубляться в дело я не собирался. Раз уж Палыч хочет отмазку для депутатов - он её получит.
Я несколько раз внимательно осмотрел труп, снова прошерстил файлы с информацией по делу и пришёл к выводу, что, по сути, его вообще можно было закрыть хоть сейчас: составить пару бумажек, свалить всю вину на палачей из дознания и идти домой пить коньяк.
К мотиву не придраться, улик завались, даже дочь показала на допросе, что папка куда-то посреди ночи уходил. Идеальное для раскрытия преступление - готовая "палка".
Однако мне не давало покоя то, что сам Вьюнов упорно держался своей позиции: лёг спать и всё тут. И, судя по записи дознания, которую я, сдерживая тошноту, просмотрел полностью, держался искренне. Даже смог обмануть детектор лжи. Это было очень странно. Ещё более странной была его смерть: когда удалось выбить санкцию на прямое подключение к мозгу и начать процедуру, все его боевые имплантаты, которые должны были отключить при демобилизации, ввели в действие протокол "Плен" и уничтожили носителя.
Что давало мне рассмотрение этих зацепок? Только потерянный выходной и острые боли, как завещал Палыч.
Да, можно было найти другого подозреваемого, благо "воронки" свезли на Лубянку кучу народу. Камеры ломились от снайперов-инвалидов, которые наверняка получили увлекательную возможность вспомнить былые подвиги в хорошей компании. Но никто из них так и не смог показать ничего внятного: почти все имели железное алиби, а у одного единственного вместо алиби был такой процент алкоголя в крови, что он не попал бы даже струёй в унитаз, не то, что в голову депутата за несколько километров. Плюс - он не "светился". Так что немногие ниточки, которые позволяли раскрыть дело, сходились в одну точку. Сюда, в морг Лубянки, на блестящий стол, к снайперу без головы.
Я прикинул, что можно написать в рапорте для Палыча, которым он будет прикрываться от Совета и собственного высокого начальства. Да, история про переусердствовавших дознавателей вполне вписывалась в общепринятую практику.
- Можешь убирать, - сказал я, выходя, усатому седому санитару, сидевшему за столом и заполнявшему какой-то потрёпанный журнал. Тот кивнул, но даже не встал - видимо, решил сначала разобраться с делами.
Прямо на ходу я составил необходимые документы, отправил их Палычу и приготовился ехать домой, но во время подъёма в лифте начальник снова меня поймал - перед глазами повисла недовольная физиономия.
- Это ещё что такое? - спросил он, скривившись так, будто только что проглотил горькое лекарство.
- То, что ты просил, Пал Палыч.
- Охренел, что ли? Думаешь, двух сраных бумажек хватит, чтобы успокоить эту шайку мудаков?!
- Тебе должно быть виднее, - я пожал плечами.
- Вот мне и видно, что не хватит! - прикрикнул он. - Так что давай там, создавай ещё какую-нибудь бурную деятельность. Желательно с грудами отчётов, да чтоб депутатов слеза во время чтения прошибала от нелегкой участи сотрудников Комитета!
Я вздохнул, всем видом показывая, как меня это напрягает.
- Не беси! - прорычал Палыч и отключился.
Нужно было срочно придумать себе занятие, причём, лучше вне Конторы, где мне было мучительно больно находиться в свой выходной. Поразмыслив, я понял, куда можно было бы наведаться.
День выдался прохладный, и я пожалел, что оставил дома подстёжку от пальто. Морг располагался глубоко-глубоко под землёй - и мне пришлось подниматься на старом дребезжащем лифте, который останавливался на каждом пустом этаже и произносил их номера каким-то совсем уж замогильным голосом. Вкупе с безлюдьем и особенностями освещения подвалов - туда как будто специально устанавливали исключительно коротящие лампы дневного света - действовало угнетающе.
На подземной стоянке я застал троицу коллег из соседнего отдела: они о чём-то общались, очень активно жестикулируя. Моего приветствия не заметили - далеко, да и спор был слишком оживлённый. Навигатор, обнаруживший, что я сел в машину, приветственно запищал.
- Завод имени академика Лебедева.
Двойной писк уведомил, что адрес не принят. Я повторил несколько раз с тем же результатом и, наконец, не выдержав, пнул железку ногой, прокричав "Завод! Имени! Академика! Лебедева!" и добавив в конце ругательство. Удивительно, но такой подход навигатор понял и, звонко пиликнув, повёл машину к выезду со стоянки.