Глава 24
Щелк.
"-. И что мы ему скажем?
- Не мы - я. Твое дело - поддакивать.
- Послушай, Ан, у меня сердце не на месте Зачем он им нужен, а?
- Лесли, ради бога, прекрати истерику. Никто его не тронет, ну, поговорят они с ним - и все.
- И ты веришь?
- Послушай, Лесс, дай-ка я тебе объясню один раз и навсегда. От меня и от тебя не требуется верить или не верить. От меня и от тебя требуется делать, что сказали, и не думать о том, о чем нам думать не положено. Я тебе больше скажу: мне насрать, что с ним будут делать. Я замужем за Хави уже шесть лет - и ни разу, слышишь, ни разу мы с ним не говорили об этих девочках-мальчиках. И я не собираюсь с ним об этом говорить, и думать об этом тоже не собираюсь. И вообще - ты когда-нибудь видела этих девочек у нас на площадке? Я - нет. Значит, их не снимают. Значит, Хави действительно ничего такого им не делает. По мне - точка. Он тебе что сказал?
- Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.
- Чего тебе здесь неясно?.." Щелк. Шшшшшшшшш. Щелк.
"- …Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.
- Чего тебе здесь неясно?." Щелк. Шшшшшшшшш. Щелк.
"- …Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.
- Чего тебе здесь неясно?
- Да ясно мне…
- Ну и очень хорошо. Послушай, мы тут одуреем от жары. Давай не застревать, а? Если увидишь кого подходящего - зови меня и сразу примажемся. Я хочу через полчаса выйти отсюда нафиг.
- Если им только поговорить - зачем он сказал: "посимпатичней"?
- Потому что симпатичные ведут себя иначе, чем всякие уроды.
- Обычно он всегда просит посимпатичнее?
- Лесс, ты что - коп?
- Нет, блин, я просто, ну… У меня сердце не на месте.
- Засунь его себе в задницу. Там ему будет как раз. Все, пошли".
Щелк. Шшшшшшшшш. Щелк. "- … - кола!.."
Щелк. Шшшшшшшшш. Щелк. "- …Мне кока-кола!
- А мне спрайт! Тебя как зовут? - Ян.
- Я Анни, а это Лиза.
- Клево.
- Ты круто танцуешь!
- Спасибо, вы тоже ничего себе. Можно я угощу?
- Ай-йя, а у тебя есть стиль! Лиз, скажи Яну спасибо, не стой букой!
- Спасибо.
- Не за что.
- Ауч, она холодная.
- Я подержу.
- Нет, нет, все о'кей. Пойдемте вот туда, там не так грохочет. Я запарилась, ффффух…"
Щелк. Шшшш. Щелк.
"- …учишься? В каком классе?
- Лиу-Синь Секондари, пятый. А вы в каком?
- В шестом. В Блю-ай Секондари. Знаешь, что это такое?
- Нет.
- Это киношкола. Мы учимся на киноактеров.
- Киношкола? Для детей?
- Для ОДАРЕННЫХ детей. Вместо обычной.
- Ай-йя.
- Спасибо. Я актриса, а Лиз вот - режиссер.
- Ай-йя.
- Спасибо еще раз.
- Это должно быть дико круто.
- Это дико круто. Но мы пашем знаешь как? Я вот вчера говорила новеньким, которые пришли записываться на пробы: "Ребята, если вы думаете, что тут все блеск и слава, - лучше идите назад, в свои простые школки. Здесь вам придется работать с утра до ночи".
- А у вас бывают пробы?
- Собственно, раз в год. Следующий раз - завтра. Лиз, правда завтра, я не путаю?
- Да, завтра.
- А я могу попробовать?
- Эй, эй! Ты думаешь, это легко? У нас конкурс - шесть человек на место.
- Я талантливый.
- А кем ты хочешь быть?
- Актером.
- Актером - восемь на место. Впрочем, может, ты действительно талантливый…
- Думаешь?
- Не знаю, не знаю… А ты не боишься пролететь?
- Что мне надо сделать?
- Запиши адрес… А вообще нет, не надо. Если ты придешь туда сам, тебя еще и не пустят. Толпа в последний день такая - могут вообще сказать: все, больше не записываем. Лучше мы тебя проведем. Я могу устроить. Правда, Лиз?
- Легко.
- Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…"
Щелк. Шшшшшшшшш. Щелк.
"- …Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…
- Я не опоздаю!
- Постараюсь про тебя не забыть. Все, мы пошли, нам завтра на репетицию вставать. Лиз, ты допила? Забери стаканы, верни на стойку, завтра в десять, Парк-Стрит и Шестнадцатая, бодренько держись, наш реж это любит. Бай-бай".
Щелк.
- Это значит, что у нас остается двадцать один час.
- А если они действительно с ним просто поговорят?
- Кшися, ты чего???
Глава 25
Говорит: только вы, Саша ("Зовите меня "Лис"" - "Договорились!"), только вы, Лис, пожалуйста, не волнуйтесь, это, в сущности, очень простая процедура, меньше чем четыре минуты, главное - не волнуйтесь, и все пройдет идеально. Хорошо, говоришь медсестре, хорошо, а что мне делать в эти меньше чем четыре минуты, о чем мне думать? Главное, говорит она и осторожно подсовывает еще один маленький электронный пальчик тебе под волосы, главное - не волноваться.
Волноваться при этом действительно нечего совершенно, короткая и неощутимая процедура, и единственный неприятный ее элемент - это что для всех она как-то неуловимо связана со смертью, с мыслями о смерти, о собственной смертности, - и, казалось бы, человеку моей профессии эти мысли должны быть - тертые-перетертые, совсем родные, но почему-то вот именно здесь-сейчас от них холодно и неприятно, неприятно и холодно, не хочется их думать, эти мысли, как-то сразу начинаешь мрачнеть, начинаешь немедленно волноваться, а главное, как уже сказали, главное - не волноваться.
Лежать удобно, прекрасная штука - эти обтекающие матрасы, прекрасная - и вредная, читал я в одном журнале, не дают полноценной поддержки позвоночнику, не позволяют мышцам расслабиться по-настоящему, но зато ощущение от такого матраса - как в теплой утробе, недаром его рекламируют эмбрионами и еще чем-то таким же, - потому что он обволакивает тебя и обнимает, и какую бы ты ни принял позу - он вокруг тебя, как облако, лежит. Здесь такой, и дома надо завести такой, когда появятся деньги, только без дырки для головы и, уж пожалуйста, без электродов.
Когда появятся деньги, когда и если. В принципе, все дело в том, что деньги - есть, но тратить их в свете полуторагодичного плана - ох, немедленно садится на живот огромная тяжелая жаба со взглядом налогового инспектора и давит, давит, давит невыносимо. Если бы не хотелось лишнего заработать - не пошел бы сюда почти наверняка, потому что с самого начала, с того момента, как Щ сказал, что платят восемь сотен в этом НИИ за кальку, пахнуло на меня холодной смертью, и так не хотелось… Но зато восемьсот азов за четыре минуты лежания на прекрасном матрасе. С электродами, да, на голове, но они почти не мешают.
Как, говоришь ты медсестре, себя вести, о чем думать? О, говорит она, это хороший вопрос, правильный вопрос, важный. Делать надо так: как только вот тут замигает лампочка, надо лежать спокойно и повторять про себя: "Кошка, собака, кошка, собака, кошка, собака"
И каждый раз стараться как можно лучше, как можно детальнее себе представить кошку и собаку. Если можно - даже запах или, скажем, как шуршит. Говоришь: "собака" - и собаку, потом "кошка" - и кошку. И опять - собаку, кошку. Одних и тех же? - спрашиваешь, и медсестра смотрит на тебя, умненького, ласково, и говорит: именно что одних и тех же, и каждый раз надо допредставлять себе детали, шерстку там, коготки или как мяучит. Кошка-собака, кошка-собака, кошка-собака. Получится? И я киваю, потому что - с чего бы не получиться?
- они никому не нужны ни сейчас, ни потом; это, почитай, вечная собственность института - выгодно, удобно. Навсегда у них останешься ты, кошка, с твоим странным пятнистым окрасом и правым глазом, чуть менее узким, чем левый, и ты, собака, станешь теперь их вечной заложницей, и, может, десятилетиями будут теперь здешние гуру во главе с проводившим осмотр нас на предмет здоровья профессором Львовским биться над загадкой твоих красных глаз - впрочем, я ведь совсем не представляю себе, что именно видно на кальке, может, и не узнают они ни о какой кошке, ни о какой собаке, может, и не почувствуют они, как мне сейчас неприятно это снятие посмертной маски, как жутковато мне от того, что калька с моей личности - нет, нет, ни в коем случае не личности, мы все знаем, что калька - это не личность, это просто запись некоторых участков мозга, только того, что приобретено опытом в качестве навыков и знаний, никакой личности, никакой души, не приведи боже, - но как же мне сейчас страшно и неловко от того, что я делаю нечто вроде предсмертных приготовлений, от того, что я сейчас вынужден, заставлен думать о смерти, о своей смерти, о смерти Щ, который лежит с электродиками на голове в соседней камере, представляет себе собаку и кошку, собаку и кошку… Кошка смотрит на меня жалобно, собака придвигается ближе. Не смотри, шепчу, на меня, пожалуйста, кошка, и ты не смотри, собака.